— Ночь уже наступила? — снова спросил он какое-то время спустя.
На этот раз Холли долго молчала, прежде чем ответить.
— Да, — промолвила она наконец. — Я ухожу. Сиди там, пока я не вернусь.
— Куда же я отсюда денусь… — отозвался Маггот самым безнадежным тоном, на какой только был способен.
Прижавшись ухом к камню, он долго прислушивался, желая удостовериться, что Холли действительно ушла. Снаружи не доносилось никаких подозрительных звуков, и после непродолжительного колебания Маггот потянулся к верхним камням, полагая, что там преграда должна быть тоньше всего и что ему удастся быстро проделать в ней дыру достаточного размера. Бесшумно сняв с баррикады большой валун, Маггот осторожно опустил его на пол и снова прислушался. За первым камнем последовали второй, третий… Когда он снял четвертый кусок мрамора, в баррикаде появилась первая щель толщиной примерно с палец. Сквозь нее просачивался внутрь серый вечерний свет. Маггот потянулся к нему, но свет внезапно исчез и послышалось грозное сопение.
— А ну-ка прекрати!.. — рявкнула Холли, выбивая по груди сигнал опасности.
— Но я не хочу сидеть взаперти! — возразил Маггот. — Выпусти меня отсюда! Ты должна!..
Ответом ему был грохот новых камней, которые Холли в ярости громоздила на и без того внушительную баррикаду. Маггот даже удивился, откуда они только берутся — похоже, чтобы запереть его в своей норе, Холли готова была разобрать половину пирамиды.
— Эй, хватит! — крикнул он. — Достаточно! Я никуда не денусь!
Холли с грохотом опустила на груду камней еще несколько грубо отесанных булыжников.
— Если понадобится, я буду сидеть здесь всю ночь, но тебя не выпущу.
— Нет, прошу тебя!.. — крикнул Маггот в ответ. — Ты обязательно должна найти следы того человека. Убедись, что он покинул долину. Это очень важно!
— Не учи меня, что делать!..
Маггот снова прошелся по пещере, обратившейся в тюремную камеру, пытаясь сообразить, что еще он может сказать, чтобы Холли передумала. Три шага прямо, два налево… На костях индейки, на которые он едва не наступил в темноте, еще оставалось немного мяса, и Маггот еще немного подкрепился, зная, что в ближайшее время ему может понадобиться вся его сила. После еды он почувствовал себя лучше, к тому же несоленое мясо до некоторой степени помогло ему утолить жажду. Поднявшись, Маггот вернулся на прежнее место у баррикады, по тролличьей привычке считая шаги: шаг вправо, три прямо. Тролли вообще очень любили считать и запоминать, а Маггота к этому приучила его приемная мать. Умение считать было необходимо человеческому детенышу, чтобы не потеряться в подземных лабиринтах пещер. Сейчас Маггот — отчасти по укоренившейся привычке, отчасти чтобы скоротать время — принялся ощупью обследовать комнату, считая и запоминая каждую трещинку в стене и каждый камешек на полу. Неподалеку от того места, где валялись осколки брошенных в него Холли камней, он нащупал глубокую выбоину в одном из блоков, из которых были сложены стены его тюрьмы. Проводя пальцами по контуру камня, Маггот почувствовал, что он шатается под его руками.
— Ва-ва-ва!.. — сказала Холли снаружи.
— Да ступай же!.. — крикнул Маггот. — Найди следы! Убедись, что человек ушел. Я никуда не денусь.
Одновременно он раскачивал каменный блок, то толкая его всем телом, то, зацепив ногтями за края, тянул на себя. Вскоре он почувствовал, что камень поддается, и едва успел отскочить, когда блок вывалился из стены и со стуком упал к его ногам. Маггот был уверен, что Холли услышала шум и непроизвольно напрягся, недовольно морщась, но снаружи было тихо. Очевидно, Холли все же отправилась на разведку.
Тогда Маггот просунул в образовавшееся отверстие руку. Он был уверен, что за первым камнем нащупает и другие, но за стеной была пустота. Его рука ушла в дыру до самого плеча, но сколько он ни шевелил ею, его пальцы так ничего и не коснулись. Похоже, за стеной была другая комната или… коридор.
Холли по-прежнему ничем не обнаруживала своего присутствия, и Маггот, отбросив осторожность, принялся за работу. Он раскачивал тяжелые каменные блоки, и скреплявший их старый раствор, уступая его усилиям, превращался в песок и мелкую пыль. Вынув очередной камень, Маггот бесшумно опускал его на пол и принимался за следующий. По мере того, как дыра расширялась, камни поддавались все легче, и вскоре добрая половина стены обрушилась на Маггота, который едва успел отскочить.
Холли не могла не услышать этого грохота, и Маггот был уверен, что она вот-вот начнет расшвыривать свою баррикаду, чтобы проверить, чем он тут занимается, и помешать ему. Но ничего не случилось.
Сдвинув в сторону мешавшие ему камни, Маггот протиснулся в дыру и оказался в узком пространстве между двумя каменными стенами. Постоянно ощупывая пространство вокруг себя, он скоро наткнулся на несколько скульптур странных зверей, подобных тем, что украшали собой бассейн и лестницу, ведущую на вершину пирамиды. Камень, из которого они были вырезаны, казался на ощупь шероховатым, осыпавшимся, словно долгое время подвергался воздействию солнца и холода, ветров и дождей. Можно было подумать, что внутри большой пирамиды была заключена другая, более старая пирамида или храм, который древние строители пытались таким образом предохранить от окончательного разрушения. Когда это было — Маггот не мог и представить, поскольку внешняя пирамида тоже выглядела достаточно древней.
Захватив с собой лук со стрелами и меч Эррена, Маггот двинулся по пространству между стенами. Довольно скоро он убедился, что внутреннее здание было несколько иной формы, чем наружная пирамида. Пространство между ними оказалось заполнено мелкой щебенкой или песком, хотя и не до конца: очевидно, за века щебень слежался, благодаря чему и образовались эти пустоты. Сначала Маггот шел, чуть пригибаясь, потом вынужден был ползти, толкая перед собой лук и колчан. Там, где по углам старого здания стояли резные фигуры, тоже оставалось достаточно свободного пространства, чтобы он мог спуститься на уровень ниже. Обдирая кожу о камни, Маггот протискивался на следующий уступ, кляня в душе древних строителей, вознамерившихся таким странным образом защитить этих каменных истуканов от разрушительного действия стихий.
Темнота окружала его. Это был черный, непроглядный мрак, подобный той вечной ночи, в которую уходили после смерти все тролли. Дорогу Магготу приходилось искать ощупью: вытянув вперед руку, он отыскивал свободное пространство, раскапывал песок, проталкивал вперед лук и колчан, потом лез следом. Выбрать правильный путь на нижний уровень ему помогал легкий сквозняк, чуть холодивший взмокшую от усилий кожу. В одном месте он застрял, пытаясь пролезть в щель шириной около фута, причем застрял в крайне неудобном положении: тело его было согнуто почти под прямым углом, в спину впивался неровный край каменной плиты, живот колол и царапал плотный, слежавшийся гравий. Слегка отдышавшись, Маггот удвоил усилия, но сумел продвинуться вперед лишь на несколько дюймов. Здесь он снова застрял. Попытки ползти назад тоже не увенчались успехом. Между тем ветерок, дувший ему прямо в лицо, заметно усилился; откуда-то доносился негромкий, но отчетливый свист, и Маггот понял, что от выхода из пространства между пирамидами его отделяет совсем немного.
Дыра была такой узкой, что каждый вдох давался Магготу с большим трудом. Он выдохнул весь остававшийся в легких воздух и принялся изо всех сил толкаться ногами и коленями. В конце концов ему удалось освободить руку, которая была прижата к телу: ногтями он разрыхлял песок и отбрасывал камни, пока не сумел вытянуть руку вперед. Дальше дело пошло легче: действуя обеими руками, Маггот хотя и медленно, но все же как-то продвигался. Его движения напоминали теперь движения лисицы, которая роет свои ходы в откосе холма; впрочем, в его случае вполне могло оказаться так, что он копает не нору, а могилу, поскольку если бы Маггот наткнулся на камень или какую-то другую преграду, здесь бы он и умер, так как вернуться назад уже не мог.
Так, по полдюйма, по четверти дюйма, подталкивая лук и колчан со стрелами лбом, Маггот пробивался вперед. Внезапно колчан куда-то провалился, и Маггот увидел свет, сочащийся сквозь дыру, которая находилась на расстоянии вытянутой руки от него, но была не шире его кулака. Просунув сквозь нее меч и лук, Маггот начал делать такие движения, словно пытался плыть сквозь гравий и песок. Он пропихивал камни между ногами, сдвигал дальше коленями и выбрасывал прочь энергичными движениями ступней, одновременно отталкиваясь от камней. Понемногу лаз расширялся, и вскоре Маггот уже дышал прохладным и чистым воздухом, который вливался в отверстие, слушал доносящиеся снаружи шорохи и потрескивания и любовался пылинками, танцующими в золотых солнечных лучах. Наконец он подобрал камень потяжелее и, несколькими ударами расширив отверстие, просунул в него голову и плечи.
Он был почти у основания пирамиды — в том самом месте, где корни поваленного ветром дерева вывернули несколько каменных блоков фундамента. Обдирая руки и плечи, Маггот вылез наружу и оказался в небольшой пещерке, образованной вставшими на дыбы расколотыми плитами. Яркий дневной свет снова ослепил его, и Маггот поднял руку, заслоняя глаза. Потом он снова услышал щелчки и треск, которые раздавались совсем близко. Торопливо наклонившись, чтобы подобрать валяющееся на земле оружие, Маггот увидел, откуда исходит этот шум.
Совсем рядом, среди куч камней, он увидел скунса или, точнее, скунсиху. Она была очень рассержена: топала лапами и громко шипела, с угрозой глядя на него. Ее хвост был воинственно задран вверх.
— Пожалуйста, — негромко проговорил Маггот, — не надо…
При звуке его голоса скунсиха высоко подпрыгнула, выпустив в Маггота целое облако вонючего тумана. Прижав оружие к груди, он попытался перескочить через нее, но поскользнулся и упал на одно колено. Явно обрадованная таким поворотом дела, скунсиха повторила атаку.
Зажимая ладонью рот и нос и прикрывая слезящиеся глаза, Маггот бросился назад и, юркнув в узкую щель между корнями и плитами, прополз под стволом упавшего дерева и кубарем выкатился на площадь, залитую солнечным светом.
Высоко в небе кружил одинокий стервятник. Под ним, на краю бассейна, Маггот заметил какую-то темную массу. Двинувшись в ту сторону, он наконец разглядел, что это такое, а подойдя вплотную — опустился на колени.
Этого человека, разорванного буквально напополам, Маггот знал под именем Эррен. Кто-то, должно быть, Большой Вонючка, рассек его тело от шеи до паха одним ударом страшных когтей.
Маггот медленно поднялся, руки его сами собой сжались в кулаки, но почему — он и сам не понимал. Несколько секунд спустя он шагнул прочь, однако тотчас вернулся и несколько раз яростно пнул неподвижное тело. Громко сопя, он пинал и пинал его с такой силой, что труп едва не развалился на части.
Наконец Маггот немного пришел в себя и огляделся. Неподалеку он увидел валявшийся на мостовой Бриллиант. Выглядел он погасшим и безобидным, и, взяв его в руки, Маггот убедился, что и на ощупь таинственный камень был холодным, словно из него ушла вся жизнь. Не слышалось больше странного пульса, не вспыхивали в молочно-серой глубине камня сполохи голубого пламени, и Маггот, пренебрежительно сморщившись, швырнул его в бассейн. Плеснула вода, камень быстро погрузился в бездонный ил и пропал из вида.
Подняв голову, Маггот задумчиво поглядел на стервятника, потом подтащил к краю бассейна труп Эррена. Столкнув его в воду, он дождался, пока тело исчезнет в иле, и выпрямился. У него оставалось еще одно дело.
Холли наверняка пряталась в коротком коридорчике перед входом в пещеру, и Маггот начал быстро подниматься по лестнице, чтобы рассказать ей, что случилось. Руки его по-прежнему были сжаты в кулаки — он был очень сердит на троллиху. Ведь это Холли напугала Эррена, вынудила его бежать, и в результате он погиб… Но на половине пути к вершине Маггот вдруг остановился. Отсюда он уже довольно отчетливо видел Холли, стоявшую у лаза в пещеру. Ее спина была согнута, в лапе зажат огромный камень, полуповернутая голова приподнята, а неподвижный взгляд устремлен на запад.
Поднявшись еще на пару ступенек, Маггот понял, что произошло. Стараясь понадежнее запереть его в пещере, Холли разобрала почти весь коридор, который вел к ее убежищу, и лучи закатного солнца настигли ее за считанные минуты до того, как дневное светило закатилось.
Холли превратилась в камень.
— О, Холли!.. — негромко проговорил Маггот.
Некоторое время он стоял на лестнице так же неподвижно, как она. Его кулаки разжались, голова печально опустилась, но это продолжалось недолго. Круто повернувшись, Маггот сбежал вниз и подобрал оставленное у подножия лестницы оружие. Глупый человек… Глупая троллиха… Нет, не нужны ему ни люди, ни тролли — все равно от них нет никакого проку, одни огорчения. Что ему действительно нужно, так это много, много воды, чтобы смыть с себя пыль, кровь и запах скунса, да место, где можно было бы как следует отоспаться. Вот и все, о чем мечтал в эти минуты Маггот.
Но, шагая к выходу из долины по тропе, которая пролегала то по самому солнцепеку, то ныряла в тень, Маггот вспоминал, как он был счастлив, когда смеялся и шутил с Эрреном, и как нравилось ему сидеть рядом с Холли и разговаривать с ней на языке своего детства и юности. И в конце концов, сам того не сознавая, Маггот повернул к долинам, где бок о бок жили тролли и люди, и все ускорял и ускорял шаг, пока не побежал по прихотливо петляющей тропе.
Перевел с английского Владимир ГРИШЕЧКИН
© Charles Coleman Finlay. Abandon the Ruins. 2006. Публикуется с разрешения журнала «The Magazine of Fantasy & Science Fiction».
Джон Моррисси
Дурак
— Никколо идет!
Услышав крик, пирующие, по горло набитые едой и осоловевшие от вина, перестают предаваться пьянству и обжорству, забывают о плотских страстях и вожделениях и ревут от восторга, когда я, ковыляя, раскачиваясь из стороны в сторону, вращаясь, как волчок, чтобы позволить каждому гостю по достоинству оценить мою фигуру, лицо и перекошенную походку, появляюсь в зале. Дурак Никколо, шут Никколо — венец каждого празднества. Взрывы смеха перемешаны с воплями страха и отвращения. И только очень-очень немногие, кого можно отнести к числу так называемых чувствительных натур, ежатся при виде меня и отводят глаза. Недаром от подобного зрелища падают в обморок не только женщины, но иногда и мужчины, к вящей радости своих соседей по столу.
Так меня обычно принимают, и я этим бесконечно наслаждаюсь. Я рожден, чтобы быть дураком, и поистине преуспел в своем призвании. Кроме того, я не простой дурак, о, нет, далеко не простой. Я гораздо выше обычного шута.
Будь я самую чуточку менее уродлив, самую капельку менее искалечен и дурно слеплен, повитуха позаботилась бы о том, чтобы я не выжил на позор и стыд семьи. Но, выбравшись на свет из чрева матери, я показался повитухе столь великолепно безобразным, столь отвратным на вид, что она подняла меня за кривые ножонки и громко объявила:
— Вот оно, чистое золото!
Ничего не скажешь, житейского ума старухе было не занимать. Она знала: найдется немало таких, кто щедро заплатит за дурака, словно созданного для этой роли. Не понадобились ни рука помощи, ни счастливо подвернувшийся несчастный случай, ни тяжелая, калечащая болезнь, чтобы обтесать меня под шутовской наряд. Я от рождения был смят, скручен и сплюснут дланью судьбы и оскорблял не только взор, но и слух приличных людей. Когда я издал первый крик, первый из многих, окружающие поморщились, содрогнулись, заткнули уши и объявили, что сам сатана сунул свое рыло в нашу хижину, дабы объявить о моем рождении. И, возможно, так оно и было. Так и было.
Родители не согласились с повитухой относительно ценности моих достоинств. Трудно сказать, были они слишком нетерпеливы, слишком бедны или просто торопились избавиться от меня и больше никогда не видеть. Так или иначе, они продали меня в раннем детстве. Не за золото. Даже не за серебро. Всего лишь за горстку меди. Жалкую горстку. Я больше никогда не видел родных — наверняка, к их огромному облегчению. Впрочем, и к моему тоже.