— Какой хотят видеть послевоенную Польшу коммунисты? — переспросил Юзеф. — Сильной, независимой, счастливой… Однако такую же Польшу обещают полякам и паны–министры из «лондонского» правительства. Точно о такой Польше вещали и те, кто привел страну к позору тридцать девятого года. Поэтому я лучше скажу, какой мы не хотим видеть новую Польшу…
Юзеф перевел дыхание, набрал побольше в легкие воздуха и заговорил. Громко, отчетливо, делая короткие паузы после каждой фразы.
— Мы не хотим, чтобы новая Польша, пресмыкаясь перед Францией и Англией, враждовала, как прежде, со всеми своими соседями: Советским Союзом и Германией, Чехословакией и Литвой. Польша — неотъемлемая часть славянства, и нашими союзниками будут могучий Советский Союз и дружественная нам Чехословакия. Мы против санационной Польши, в которой каждый третий не был поляком, каждый четвертый был неграмотен и из которой ежегодно эмигрировало двести тысяч крестьян. Мы за Польшу, жизнь в которой будет основана на принципах демократической конституции 1921 года, и решительно отвергаем полуфашистскую санационную конституцию 1935 года. Мы…
— Вы уже ответили, поручник, — остановил Юзефа командир бригады. — Довольно об этом.
— Нет, пан майор, не довольно.
Голос принадлежал одному из двух людей в штатском, что стояли чуть в стороне от офицеров. Юзеф, пользуясь возможностью, внимательно оглядел заговорившего. Длинный дождевик, высокие хромовые сапоги, охотничья шляпа с пером… Бледное лицо, тонкий нос с горбинкой, тяжелый подбородок, разделенный надвое ямочкой… Глаза умные, цепкие, в голосе чувствуется едва сдерживаемое раздражение. Этого человека поручник не знал, но его присутствие на встрече свидетельствовало, что власть незнакомца среди местных аковцев была весьма значительной.
— Пан коммунист нарисовал привлекательную картину того, чего его рабочая партия не желает повторять из прошлого, — продолжал между тем человек в шляпе с пером. — Особенно заманчивым выглядит стремление «люблинского» правительства присоединиться к выдвинутому в 1943 году Бенешем и поддержанному Сталиным славянскому «Трипаритетному союзу» в составе СССР, Чехословакии и Польши. Как хорошо звучит его цель… — Человеке шляпе прикрыл глаза и с издевкой начал цитировать: — «Дружба и солидарность славянских народов должны стать важным творческим фактором в формировании политических отношений в Европе, реальной гарантией и одним из существеннейших факторов коллективной безопасности». Может, пан коммунист объяснит, чем намерена Польша заслужить «дружбу» своих славянских соседей? Уж не тем ли, что уступит их территориальным притязаниям и отдаст им спорные восточные и карпатские земли? Впрочем, ваше «люблинское» правительство уже приступило к распродаже Польши. Где наши стародавние Кресы всходни? Зато как красиво рассуждаете о сильной и независимой послевоенной Польше. Так можно ли верить после этого вашим словам, пан коммунист?
Человек в шляпе с пером замолчал, и Юзеф почти физически ощутил тревожное ожидание, воцарившееся на поляне.
— Пан говорит, что «люблинское» правительство приступило к распродаже Польши? Как я понимаю, пан шутит… Ни для кого не секрет, что новая граница на востоке проходит по линии, утвержденной еще в 1919 году Верховным Советом Антанты, и была установлена английским министром иностранных дел лордом Керзоном, а не Радой Народовой или правительством СССР. Причем в спорных случаях советская сторона идет навстречу Польше и делает уступки в ее пользу. Например, СССР передал нам Белостокскую область, Пшемышль, ряд районов Львовской области, которые по праву должны принадлежать ему. Так что ваша шутка оказалась явно неудачной, пан, — с иронией закончил Юзеф.
Лицо человека в шляпе с пером побелело еще больше.
— А известно ли пану коммунисту, что согласно линии Керзона Польша лишается Дрогобычской нефти? Или ему на это наплевать? — тотчас спросил он.
— А знает ли пан, что Рада Народова уже обратилась к Советскому правительству с просьбой произвести обмен частями государственной территории? И что Украинская республика не возражает в передаче Польше после окончания войны некоторых нефтеносных районов Дрогобычской области в обмен на равные по площади земли Люблинского воеводства?
— Панове, зачем эта ненужная перепалка? — раздался голос командира бригады. — Разве нет проблем, которые касаются непосредственно нас?
Человек в шляпе с пером зло раздул ноздри и смолк. Юзеф улыбнулся.
— Извините, пан майор, но первым начал не я. Я только защищался от обвинений.
— А сейчас, гражданин поручник, попрошу вас ответить на следующий вопрос, — произнес Хлобуч. — В документе, полученном штабом бригады, Рада Народова сообщает, что она взяла верховную власть над польской армией, созданной в России, и объединила ее с Армией Людовой в единое Войско Польское. Все остальные воинские формирования на территории страны Рада Народова объявляет распущенными и предлагает их участникам вступать в Войско Польское с сохранением прежних званий. Я что–нибудь путаю?
— Нисколько.
— В таком случае каковы гарантии? Может, это лишь уловка, чтобы мы сложили оружие?
— В Войске Польском уже тысячи бывших аковцев и солдат Батальонов хлопских. Можете убедиться в этом сами.
Юзеф сунул руку в карман мундира, достал оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. Протянул его командиру бригады.
— Что это? — полюбопытствовал тот, беря лист.
— Надеюсь, пан майор еще не забыл своего старого приятеля пана Ковальского? Того самого, с которым вместе оканчивал военное училище, начинал службу в Белостоке и последний раз встречался перед войной на маневрах под Лодзью?
Хлобуч наморщил лоб, забарабанил пальцами по кобуре пистолета.
— Пан Ковальский, пан Ковальский… — дважды повторил он. — Да, припоминаю такого. Но при чем здесь он?
— Он, как и вы, командовал бригадой Армии Крайовой. Когда Хелмщина, где дислоцировалась его бригада, была освобождена, Ковальский вместе со своими солдатами вступил в Войско Польское и сражался против немцев. Сейчас он назначен начальником штаба одной из дивизий второй польской армии и находится недалеко отсюда. Узнав, что я могу встретиться с вами, попросил напомнить о себе и передать это письмо. А заодно сказать, что с удовольствием встретился бы с вами. Тем более, что у пана Ковальского есть к вам предложение: в дивизии вакантна должность командира полка, и он хотел бы предложить ее вам, своему старому товарищу.
Говоря, Юзеф не спускал взгляда с Хлобуча. От него не ускользнуло, что лицо майора сразу оживилось, глаза засветились, пальцы перестали выбивать дробь по кобуре.
— Должность командира полка? Гм… Но ведь я уже почти год командую бригадой.
Чувствовалось, что Хлобуч пытался говорить прежним спокойным тоном. Однако это ему не удавалось: в голосе ощущалось возбуждение, речь стала торопливой.
«…Типичный офицер среднего звена старой польской армии, — вспомнил Юзеф слова полковника Ковальского о Хлобуче. — Лично смел, исполнителен, в меру инициативен. В 1939 году в боевой обстановке неплохо справлялся с ротой, в подполье — с батальоном. Тщеславен, по службе звезд с неба не хватал. Любит поволочиться за юбками, к политике равнодушен… Словом, после надлежащей переподготовки на должности командира полка его можно попробовать смело».
И тут же всплыли в памяти слова начальника своего отдела: «Бригаду необходимо нейтрализовать и разоружить во что бы то ни стало. Сложность положения в том, что большинство ее солдат — местные уроженцы, и всякие насильственные действия в их отношении вызовут крайне нежелательный для нас резонанс среди жителей. Точно так же открытое выступление бригады на стороне «лондонцев» заставит население принять сторону аковцев, а не законной власти. Бригада «Еще Польска не сгинела» должна закончить существование без выстрелов…»
Юзеф улыбнулся.
— Пан майор, вам предлагают полк кадровой польской армии, а вы вспоминаете объявленную вне закона бригаду численностью в батальон. Несерьезно… Потом, как я слышал от полковника Ковальского, вам по выслуге лет пора быть подполковником. А подполковник — это далеко не майор.
— Я должен подумать над предложением полковника Ковальского, — проговорил Хлобуч, пряча письмо в карман. — Возможно, я смогу даже найти время, чтобы встретиться с ним и обсудить…
Он не договорил. Человек в охотничьей шляпе с пером порывисто шагнул вперед и встал против Юзефа.
— Гражданин коммунист обещает пану майору полк в своей армии? — громко спросил он. — Надолго ли? Куда вы денете тысячи советских офицеров, которые командуют Войском Польским? Разве есть в вашей армии место честному польскому офицеру, если она сверху донизу контролируется Москвой и действует по ее указке?
Хлобуч, оборванный на полуслове, побагровел, недовольно закусил губу. Осуждающий взгляд в сторону человека в шляпе с пером бросил и капитан Вильк.
— Откуда пану так хорошо известно о контроле Москвы над Войском Польским? — насмешливо спросил Юзеф. — Уж не из тех ли прокламаций, что появляются ночью на городской рыночной площади? Для справки могу сообщить, что Войско Польское подчиняется советскому командованию только в оперативном отношении, а в делах организации, личного состава, разработки уставов и принятии воинских законов обладает полнейшим суверенитетом. Так–то, пан…
Охотничья шляпа дернулась, видимо, ее обладатель хотел что–то возразить. Но Юзеф опередил его, предупреждающе поднял руку.
— Теперь относительно советских офицеров, которые служат в Войске Польском по просьбе его командования. Чем вызвана эта просьба? Отвечу… — Юзеф перестал говорить, глянул вначале на Хлобуча, перевел глаза на Бучинского, затем на Вилька. — Я вижу перед собой трех польских офицеров, которые в то время, когда польские солдаты сражаются на фронте, отсиживаются в тылу. Конечно, куда безопаснее рассуждать в лесу об утраченных на востоке украинских и белорусских территориях, чем с оружием в руках завоевывать право на возвращение Польше ее исконных западных и балтийских земель. И разве вы одни такие? Вот и получается, что в запасных полках ротами командуют сержанты, а батальонами — хорунжие. В боевых частях этого нет лишь потому, что в окопах вместе с офицерами Войска Польского находятся их советские товарищи. Это во–первых, — подчеркнул Юзеф. — А во–вторых… Многое ли вы, пан майор, знаете о современной войне? И вы, пан Бучинский? Или даже вы, капитан Вильк? Что вы понимаете в современной тактике? Можете ли грамотно организовать взаимодействие с приданной артиллерией или авиацией? Кстати, кто из вас хоть раз видел ползущий на окоп «тигр» или был под настоящей бомбежкой? Молчите? Вы помните войну и фронт пятилетней давности. Это незнание обернется в бою либо вашей гибелью, либо кровью подчиненных. Чтобы этого не случилось, к вам пришли на помощь советские офицеры. И сколько их уже погибло в боях! На передовой, рядом сжовнежем в конфедератке с пястовским орлом или под красно–белым польским флагом. За такую помощь Красной Армии нужно низко в ноги кланяться, а не поливать ее грязью!
— Германия уже проиграла войну, гражданин коммунист, и потому жертвы польских солдат напрасны, — парировал человек в шляпе с пером.
— Вот как? А кто, по–вашему, будет сражаться за возвращение Польше Поморья и Опольской Силезии? Кто завоюет право на польские пограничные столбы на Одере? Красная Армия? А вы за это будете стрелять ее солдатам в спину?
Кто ты, оппонент Юзефа? Почему позволяешь себе перебивать даже командира бригады? Службе информации известен только один человек, который по влиянию среди здешних аковцев может сравниться с Хлобучем и столь явно демонстрировать по отношению к нему свою независимость. Неужели это он? Рискнуть и проверить свое предположение? Почему бы и нет?
Когда человек в шляпе с пером открыл рот, чтобы ответить Юзефу, тот остановил его.
— Не хватит ли пустых разговоров, капитан Матушинський? Вам польские солдаты нужны не для борьбы с нацистами, а для войны с собственным народом! И ваша задача — спровоцировать бригаду на выступление против законного демократического правительства! Вам мало жертв оккупации, вам нужна еще и гражданская война!
— Панове, перестаньте спорить о политике! — раздался рассерженный голос Хлобуча. — Слышите, поручник? Это касается и вас, капитан!
Значит, Юзеф не ошибся. Теперь становится ясным и причина сегодняшней встречи, и поведение каждого из ее участников. Раз так, командование бригады уже услышало все, что хотело, а тратить время на препирательство с Матушинським он не намерен.
Юзеф отвернулся от обозленного капитана, глянул на Хлобуча.
— Согласен с вами, пан майор. Все, что нужно, сказано, остальное — напрасный перевод времени. Надеюсь, встреча хоть чем–то была для вас полезной?
— Да, поручник.
— Перед тем как расстаться, я хотел бы сказать присутствующим еще несколько слов. Разрешите?
— Конечно. Только без политики и агитации. Прошу..
Хлобуч ободряюще кивнул Юзефу и встал рядом со своими офицерами. Но если раньше он занимал место посреди аковской пятерки, то сейчас оказался крайним справа, и между командованием бригады и капитаном Матушинським с его спутником образовалось пустое пространство шага в три–четыре. Что это? Случайность или Хлобуч сознательно подчеркнул, что между ним и его подчиненными мало общего с представителями лондонской «Делегатуры»?
— Панове, — начал Юзеф, глядя на тройку офицеров, — предложение командования Войска Польского, сделанное майору Хлобучу, касается всех солдат и офицеров вашей бригады. Добавлю, что полк, который предложено принять пану майору, находится в процессе формирования, и в его рядах найдется место каждому из вас. Разумеется, согласно его званию и теперешнему служебному положению. Понимаю, что решение, которое вам предстоит принять, весьма ответственное. Поэтому, с согласия полковника Ковальского, предлагаю любому из вас побывать в его дивизии и на месте разрешить сомнения… Однако, панове, прошу не затягивать с ответом. Как вам известно, в городе размещена советская военная комендатура, а у комендантов имеются обязанности.
Юзеф смолк, то ли проверяя реакцию на сказанное, то ли обдумывая, чем еще можно убедить командира бригады и его офицеров. Что–то решив про себя, махнул рукой.
— Открою небольшой секрет: советское командование мирится с существованием в своем тылу вашей бригады, лишь уступая просьбе местных польских властей, которые верят в ваше благоразумие и дают вам шанс сделать правильный выбор. Но терпение командования Красной Армии не бесконечно. Тем более, что ваше положение крайне осложняют диверсионные группы капитана Матушинського. Эти группы уже неоднократно совершали вооруженные акции против Красной Армии. Эта игра с огнем может привести к серьезному конфликту. Словом, думайте и решайте, панове. Но, повторяю, не медлите с ответом. Иначе судьба бригады и каждого из вас может решиться без вашего участия. До свидания.
Юзеф козырнул и направился к месту, где в начале разговора скрылись аковцы, сопровождавшие его из города. Интересно, что приказано хорунжему: доставить его снова в город или прикончить по пути? Наверное, это зависит от того, кому он подчинен — Хлобучу или Матушинському.
Вот они уже видны: Струбчиньский с сигаретой в зубах и его люди, прислонившиеся к деревьям вокруг хорунжего. Но что это? Из кустов справа и слева от аковцев одновременно появились две группы вооруженных людей. Часть из них направилась навстречу Юзефу, остальные стали окружать четверку аковцев. Поручник замедлил шаги, напрягая зрение, всмотрелся в приближающихся людей. Маскхалаты, кубанки, в руках взятые на изготовку автоматы и ручные пулеметы. Впереди уже знакомый Юзефу сержант–разведчик с нагловатыми глазами. На красивом лице довольная усмешка, тонкие усики вытянулись ровной ниточкой над наполовину открытым ртом.
— Еще раз здравия желаю, гражданин поручник! — весело приветствовал он Юзефа. — Разрешите составить компанию?
— Разрешаю, сержант, — так же шутливо ответил Юзеф, быстро расстегивая кобуру своего ТТ и не сводя глаз с аковцев.
Но те вели себя благоразумно. Хорунжий, дернувшийся было в сторону, остановился и сунул руку в карман куртки. Его люди, не тронувшись с места, только непонимающе смотрели на хорунжего. Проходя мимо Струбчиньского, сержант выдернул у него изо рта сигарету, сунул ее ему за ухо: