— Не повредит ли моей репутации, если я разрешу Шершню остаться в моем бункере до прихода Штольце? Кто знает, с чем он к нам в действительности явился?
— Вы чересчур осторожны, господин подполковник: со службой Шершня у нас прекрасные отношения. Но на вашем месте я постарался бы избавиться от его компании совсем по другой причине: эта четверка хамоватых украинских мужланов обязательно напьется, учинит скандал и не даст вам спать всю ночь.
— Четверка? Шершень пришел ко мне один.
— Значит, оставшаяся где–то троица заявится к вам позже. Сегодня Шершень почему–то попросил впустить с ним на территорию лагеря и своих охранников. Будьте уверены: все они обязательно пожалуют к вам.
— Благодарю за советы, господин оберштурмфюрер. Я поступлю именно так, как вы сказали.
Выйдя из бункера Штольце, войсковой старшина задумался. Не оставалось сомнений, что Шершень явился к Чумарзину вовсе не для разговора. Причем Ланге правильно заметил, что предварительная встреча эсбиста со Штольце нужна для того, чтобы оберштурмбанфюрер санкционировал ему какие–то действия в отношении Чумарзина. Возможно, это его арест. Да, пожалуй, так. Именно для предстоящего ареста эсбист захватил с собой своих подручных, чего раньше никогда не делал. Дождется возвращения Штольце, получит его санкцию на арест — и прощай единственная близкая Гурко душа в этом ненавистном логове! Но нет, друже эсбист, он постарается внести свои поправки в твой план.
Арестовать Чумарзина Шершень сможет лишь после возвращения в штаб Штольце, значит, до этого времени советского контрразведчика здесь уже не должно быть. Гурко, естественно, предупредит Чумарзина об опасности, но этого мало — тому нужно будет еще выскользнуть из лап Шершня. Опытный эсбист, конечно же, не просто так привел с собой трех своих коллег по ремеслу: они, по логике вещей, должны держать под контролем каждый шаг Чумарзина, чтобы пресечь его возможную попытку к бегству. Отсюда следует, что первым делом необходимо обнаружить подручных Шершня, а потом уже строить план спасения чекиста.
Гурко, заложив руки за спину и демонстративно позевывая, медленно двинулся вдоль бункеров. Вот и «спальня», как называли в лагере самый маленький бункер, где вервольфовцы отдыхали перед выходом на задания и где сейчас находился Чумарзин. Оуновцы где–то возле бункера, причем в месте, откуда в наступающей темноте хорошо видна его дверь. Таких мест два: группа елочек в трех десятках метров напротив двери и густой подлесок в десятке шагов справа от нее. Однако зачем гадать, если это можно проверить?
Гурко смачно зевнул, воровато оглянулся по сторонам и, расстегивая на ходу ширинку штанов, быстро направился к подлеску. Так и есть: на земле лежали два человека. Немецкие пятнистые плащ–накидки, автоматы, на головах шапки с трезубом. Один, повернувшись на бок, грыз морковку, другой, подставив лицо последним лучам солнца, делал вид, что спит. Все ясно: те, кто ему нужен.
— Греетесь, хлопчики? — поинтересовался войсковой старшина, останавливаясь возле оуновцев.
— Разве нельзя? — вопросом на вопрос ответил тот, что лежал с морковкой в руке.
— Отчего нельзя? Можно… А вот курить где попало — нельзя, — строго сказал Гурко, заметив сбоку от детины окурок. — Кругом лес, чуть что — и пожар. Желаешь побаловаться махорочкой, иди в курилку. Специально для того построена.
— А тебе, дядько, нечего по кустам шляться, — насмешливо ответил оуновец. — Приспичило пожурчать — ступай в нужник. Кстати, тоже специально для этого построен.
— Теперь так и придется сделать, — согласился Гурко, застегивая ширинку. — А вы все–таки где попало не смолите. Увидит комендант, в шею выставит из лагеря, а пан Шершень вас за это по головке не погладит.
— Ладно, спасибочки за заботу. Может, займешься своими делами? А?..
«Двое обнаружены, — думал войсковой старшина, покидая подлесок, — где третий, догадаться нетрудно. Шершень знает, что бункера должны иметь запасные выходы, вот третий оуновец и держит под наблюдением тылы «спальни». Однако Шершень вряд ли догадывается, что все бункеры соединены подземными ходами между собой. Так что Чумарзин может покинуть «спальню» не обязательно через дверь или запасной выход… Поскольку ситуация полностью прояснилась, можно начинать с тобой игру, друже Шершень»…
«Спальня» освещена керосиновой лампой, и разыскать среди лежащих Чумарзина не составило особого труда. Едва Гурко прикоснулся к плечу контрразведчика, тот моментально открыл глаза.
— Я вам нужен, господин войсковой старшина? — шепотом спросил он.
— Да. Следуйте за мной.
Гурко переступил порог пустой кухоньки, через минуту туда зашел Чумарзин.
— Я к вашим услугам, господин войсковой старшина.
— Выход на задание переносится с вечера на утро.
— Слушаюсь, господин войсковой старшина.
Разговаривая, Гурко наблюдал через приоткрытую дверь перегородки за четырьмя вервольфовцами, оставшимися лежать на нарах. Кажется, его приход никого из них не потревожил: храпят, как прежде.
— Вас не интересует, чем вызвано это изменение?
— Нисколько. Я привык исполнять приказы, а не обсуждать их.
— Похвально. В таком случае я посвящу вас в подоплеку этого приказа. Отсрочки потребовал шеф местной оуновской службы безопасности Шершень. Это необходимо ему для вашего ареста. Однако поскольку санкцию на арест сотрудника «Вервольфа» может дать только оберштурмбанфюрер Штольце, а он сейчас отсутствует, мне приказано задержать вас при штабе до его прихода. Как вам нравится моя откровенность, господин Чумарзин?
— Я расцениваю ваши слова как неудачную шутку, господин войсковой старшина, — спокойно ответил контрразведчик. — Во–первых, у названного вами Шершня нет причин для моего ареста. Во–вторых, я не могу понять, почему вы решили сделать свое признание. Если это сообщение не провокация, оно очень смахивает на плохую шутку.
Гурко нагнулся, достал из–за большого плоского камня, на котором стояли спиртовые горелки и громоздилась куча металлических тарелок с остатками пищи, две пустые пол–литровые банки из–под спирта.
— Их работа? — кивнул он на спящих вервольфовцев.
— Да.
— Значит, их теперь из пушки не добудишься.
Войсковой старшина поставил банки на прежнее место, наклонился к Чумарзину.
— Не были ли вы знакомы с Виктором Яншиным?
Контрразведчик отпрянул назад, положил ладонь на кобуру пистолета.
— Был, но последний раз видел его полгода назад, — медленно, не спуская глаз с собеседника, ответил он.
— Ничего, скоро увидишь Зенона Ивановича, — улыбнулся войсковой старшина. — Повторяю сказанное: за тобой явился Шершень и тебе нужно немедленно уходить.
— Вы уверены, что мне грозит арест?
— Да. Точнее, ты уже под арестом: двое оуновцев охраняют выход из бункера, еще один перекрыл запасной выход из него. Шершню, по сути дела, нужно согласие Штольце лишь на то, чтобы забрать тебя отсюда в свою костоломку.
— Я не давал СБ никаких поводов для подозрений, — задумчиво проговорил контрразведчик. — Потом, Шершень мог бы захватить меня где–нибудь тайком в другом месте, а не являться за мной к Штольце.
— У Шершня нет времени затевать тайную охоту за тобой. Двое суток назад он получил приказ «центрального провода» о своем переводе на Украину и потому спешит.
— Спешит, а является за мной в отсутствие Штольце. По–моему, эта парочка прекрасно осведомлена о каждом шаге друг друга.
— Не о каждом. Сегодня утром Штольце отправился на встречу со своим начальником штандартенфюрером Хейнемейером, и об этом знает строго ограниченный круг лиц.
— Допустим, вы правы, господин… Яков Филимонович. Однако я не имею приказа руководства на уход из «Вервольфа». А покинуть свой боевой пост — значит дезертировать.
— Считай, что этот приказ ты получил. Я имею право командовать тобой в двух случаях: когда понадобишься мне для передачи сведений в Центр или если тебе будет угрожать опасность.
Контрразведчик прислонился бедром к камню с горелками, задумался.
— Напрасно теряешь время, — нарушил тишину Гурко. — Штольце — великий импровизатор и может возвратиться гораздо раньше, чем обещал. Чем скорее ты отсюда исчезнешь, тем больше получишь шансов уйти от погони. А она будет обязательно.
Контрразведчик выпрямился, начал торопливо застегивать верхние пуговицы немецкого офицерского мундира.
— Куда намерен податься? — спросил войсковой старшина.
— Думаю идти к автостраде.
— Не стоит. Возле нее клубком вьется всякая нечисть: аковцы, оуновцы, вервольфовцы. Тебя обнаружат еще на подходе к ней.
— Что посоветуете?
— Кривой овраг знаешь?
— Бывал там несколько раз.
— Отыщешь на его северном склоне разбитый молнией дуб, станешь к нему спиной. Отсчитаешь триста шестьдесят восемь шагов по оврагу вправо, найдешь в траве родничок и свернешь от него строго на восток, увидишь у скалы три больших камня. Сдвинешь средний и попадешь в пещеру. Ступай в нее смело — подготовил ее для себя… на всякий случай. Там полушубок, одеяло, питья и еды на неделю. Посидишь в пещере пару–тройку дней, покуда самое опасное для тебя времечко не минет, а потом я постараюсь к тебе наведаться. Передам кое–что для Шевчука, заодно решим, как тебе лучше попасть к нему. Принимаешь мой план?
— Принимаю, Яков Филимонович.
— Тогда собирайся и через три минуты будь в моем бункере. Проберешься туда через подземный лаз и таким же способом уйдешь из него в лес. С богом.
— До встречи в пещере, Яков Филимонович…
Возвратившись в свой бункер, Гурко застал Шершня хлопочущим у стола. На нем уже стояла фляжка с самогоном, лежали аккуратно нарезанные хлеб и сало, пара соленых огурцов и несколько луковиц.
— Как дела, друже? — встретил эсбист вопросом Гурко.
— Все в порядке, Чумарзин снова спать завалился. А вот хлопцы твои маленько распустились. Валяются в кустах и цигарки вовсю смолят.
Он не договорил, потому что Шершень с перекосившимся от ярости лицом перебил его.
— Где валяются? Как это смолят?
— Валяются в кустах напротив бункеров и смолят…
Шершень вскочил с топчана и очутился у двери.
— Прости, я мигом.
Войсковой старшина усмехнулся. Не хотел бы он оказаться сейчас на вашем месте, хлопчики с трезубами. Однако самое неприятное ждет вас позже, когда Шершень узнает об исчезновении Чумарзина и обвинит вас в том, что вы демаскировкой провалили операцию по его аресту.
Гурко взглянул на часы — мнимый Чумарзин должен быть у него в бункере через полминуты. Поэтому необходимо выйти наружу: может, понадобится на пару минут задержать у двери разговором возвращающегося из подлеска Шершня или другого непрошеного гостя.
17
— Слушаю вас, пан капитан.
Вильк, ставший после гибели Хлобуча командиром бригады и сейчас принимавший его дела, посмотрел на застывшего у входа поручника, коменданта штаба бригады.
— Я хотел бы иметь информацию об офицерах и жовнежах, содержащихся под стражей.
— Вам представить полный список арестованных?
— Нет. Меня интересует, имеются ли среди них арестованные по политическим мотивам?
— Да. Сержант Пославский. Числится за капитаном Матушинським.
— В чем обвиняется?
— Капитан подозревает, что сержант связан с местными «люблинцами».
— На чем основаны подозрения?
— Как вам должно быть известно, среди жовнежей и части офицеров бригады в последнее время получили распространение… как бы это точнее выразиться? — симпатии к Красной Армии. Как считает капитан Матушинський, сержант осуществлял тайную связь между бригадной прокоммунистической оппозицией и новыми польскими властями.
— Сержант коммунист?
Поручник иронически усмехнулся.
— Если бы это удалось установить, он уже не числился бы среди арестованных.
— Мне необходимо поговорить с сержантом. Сейчас, здесь.
— Так есть, пан капитан. Он будет у вас через несколько минут.
Сержант был высокого роста, с типично крестьянским лицом, с выправкой кадрового жовнежа. Густая щетина, длинные усы, крепко сжатые губы… Сержант как сержант. «Что ты за человек, — размышлял Вильк. — Можно ли тебе довериться в деле, которое задумал? На этот вопрос не ответит, кроме тебя, никто, и поэтому нужно рисковать».
— Сержант, вам известно, что теперь командир бригады — я?
— Так есть, пан капитан.
— Откуда? Как мне сообщили, вы содержитесь в одиночном заключении.
Сержант пожал плечами.
— Меня охраняют жовнежи. Такие же, как я.
— Такие в чём? По политическим убеждениям?
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Капитан Матушинський считает, что вы коммунист или сочувствуете им. Больше того, он убежден, что вы являетесь связником коммунистов. Это так?
— Нет не так, пан капитан.
— Если вы сказали правду, это очень плохо. Знайте, я пригласил вас не для допроса, а чтобы вы оказали мне помощь в одном важном деле. Наш дальнейший разговор возможен лишь в случае, если вы коммунист или можете меня с ними связать. Я могу приступить к изложению существа моего дела?
— Пан капитан, повторяю: пан Матушинський и вы принимаете меня не за того человека.
— Жаль, сержант, очень жаль. Но, может, вам все–таки будет интересно услышать, с чем я собирался к вам обратиться?
— Почему не послушать? С удовольствием послушаю.
— Если вам известно о смене командования бригады, вы должны знать и о смерти майора Хлобуча?
— Так есть, пан капитан.
— Как вы думаете, почему он убит?
— Майор Хлобуч собирался признать правительство в Люблине и вступить в Войско Польское. И такие, как капитан Матушинський, уничтожили майора руками своих дружков–оуновцев.
— Как вы считаете, что случится со мной, новым командиром бригады, если я, как и майор Хлобуч, захочу порвать с Лондоном и воевать не с русскими и своими соотечественниками–коммунистами, а с нацистами?
— Вы разделите судьбу предшественника.
— Вы прозорливы, сержант. Чтобы ваше предсказание не оправдалось, я должен опереться на силу, с которой мне не будут страшны ни Матушинськие, ни их дружки — украинские националисты.
Сержант на цыпочках приблизился к двери, рывком распахнул ее. Маленькая комнатка–приемная перед кабинетом командира бригады была пуста. В ней отсутствовал даже дежурный офицер.
— Пан капитан, где гарантия, что вы говорите правду? — спросил сержант, возвращаясь к Вильку.
— Слово чести шляхтича и польского офицера.
— Я предпочитаю другие гарантии. Например, такую.
Сержант протянул руку к поясу капитана, расстегнул кобуру. Достал кольт, вытащил из него обойму, проверил её и вставил снова в рукоять. Передернув затвор, сунул пистолет себе в карман.
— Если я вас правильно понял, пан капитан, вам нужен руководитель коммунистов, находящихся в бригаде?
— Да. Причем в ближайшее время.
— Где вы намерены встретиться?
— Безразлично.
— Ждите его в этом кабинете. Но если вы действуете заодно с Матушинським, ваша затея закончится плохо…
В тревожном ожидании прошло четверть часа, сорок минут, час. Наконец в дверь постучали.
— Войдите.
На пороге стоял капитан, начальник разведки бригады. Кадровый офицер довоенной армии, хороший знакомый Вилька, никогда не интересовавшийся политикой. Как не вовремя он явился!
— Разрешите, пан капитан?
— Я не вызывал вас, — сухо ответил Вильк.
— Знаю. Я пришел вернуть вам это.
Начальник разведки протянул Вильку ладонь, на которой лежал его кольт, унесенный сержантом.
— Значит, вы… — неуверенно начал Вильк.
— Да, я тот, с кем вы хотели встретиться, — закончил за Вилька начальник разведки. — Как видите, мы поверили вам.
— Никогда не предполагал, что вы коммунист.
— Вы правы, я никогда им не был. Я просто честный польский офицер, который не желает быть дезертиром, когда польская армия сражается против тевтонов.
— Мне кажется, мы поймем друг друга. Подходите ближе, — сказал Вильк.
Впереди, где находился головной дозор, раздался пронзительный стрекот сойки, дважды прокуковала кукушка. Сигнал опасности! Кондра положил палец на спусковой крючок автомата, заскользил между стволами деревьев к дозорным.