— Сержант, а как тот родник сыскать?
— Я отметил его на вашей карте.
Старшина фыркнул.
— Знаю я эти отметки на глазок. Да и цену довоенным картам тоже. Лучше расскажи человеческим языком, как выйти к роднику?
— Ты где родился? — спросил раненый, глядя на пластуна.
— На Кубани.
— А ты? — перевел он взгляд на лейтенанта.
— В Москве.
— Значит, болот не знаете и не понимаете оба, — подытожил услышанное раненый. — А потому нечего вам и объяснять, все равно ничего не поймете. Проводник вам нужен. Причем из таких, который здесь каждую кочку и камышинку знает. Иначе ничего путного из вашего похода не выйдет. Пойдете по шерсть, а вернетесь стрижеными… если вообще вернетесь.
— Не назовешь такого проводника?
— Знал нескольких, все со мной в разведке служили. Вот только не скажу, кто из них еще в живых числится. Слышишь, какая стрельба кругом? А если кто и жив, вряд ли вам отдадут: такие люди отряду сейчас позарез нужны. А впрочем, есть один на примете… Его вам как пить дать уступят.
— Кто он?
— Леший знает, все его Студентом величают. Сам из местных, до войны в консерватории учился. Приехал на лето к старикам отдохнуть, а тут вскоре и фрицы пожаловали. В первую же зиму явился в отряд, с тех пор при штабе и состоит.
— При штабе? Кто же его нам отдаст, такую важную птаху?
— Отдадут, — уверенно произнес раненый. — Он там писарчуком–переводчиком числится. Сейчас такое времечко, что не до писанины и разговоров, а на иное он не пригоден, квелый какой–то. Внутрях у него что–то жжет, да и кашляет без удержу. В нестроевых он у нас ходит. Но здешние места хорошо знает, вырос тут. Так что для ваших нужд его наверняка отдадут. Только нажмите на кого следует покрепче.
— Нажмем, сержант, — пообещал пластун. — Ну, бывай сто лет и гони от себя хворобу.
Старшина распрямился над раненым, шагнул к лейтенанту.
— Что, взводный, пойдем за проводником? И коли не дадут стоящего, захватим хоть этого музыканта…
Как и следовало ожидать, опытного проводника из отрядных разведчиков им дать отказались, но откомандировать Студента согласились. Тот оказался невысоким тщедушным пареньком с залитыми пятнистым румянцем щеками, узкими, как у подростка, плечами, с впалой грудью. Но в карте он разбирался неплохо, знал и нужный разведчикам родничок среди болот. Идти проводником Студент согласился без раздумий. Уже через несколько минут он сидел вместе с лейтенантом и старшиной над картой, намечая предстоящий маршрут.
Парень действительно оказался хорошим проводником. Выросший в этих местах, он прекрасно разбирался в сложной паутине извилистых, едва заметных в лунном свете болотных тропинок и звериных троп. Не заглядывая в карту и забыв о компасе, ориентируясь по звездам и с детства знакомым ему приметам, он уверенно вел маленький отряд в нужном направлении. Лейтенант вначале пытался контролировать маршрут движения группы по карте, но, убедившись, что в данных условиях это практически невозможно, всецело доверился проводнику.
Выступив в путь в сумерках, они двигались по болотам всю ночь. Едва начало светать и лес, высившийся до этого по берегам болота сплошной черной стеной, стал распадаться на отдельные деревья и кусты, партизан остановился.
— Сейчас лучше выйти на сушу, — тихо сказал он подошедшему к нему лейтенанту. — Стоит взойти солнцу, и мы станем видны с берега как на ладони. А уйти глубже в камыши нельзя — начинается трясина. Здесь же для выхода самое удобное место: сразу у берега овраг, который доведет нас почти к роднику.
— Найдешь на карте, где мы находимся?
— Конечно. Этот овраг один на всю округу.
Проводник всмотрелся в протянутую ему лейтенантом карту, уверенно ткнул в нее пальцем.
— Мы тут. А вот овраг, о котором я говорил. Если мы не выйдем на берег здесь, следующее подходящее место будет лишь через час ходьбы.
Лейтенант еще раз взглянул на карту, посмотрел на темнеющий впереди берег. Камыши подступали к нему почти вплотную и сразу переходили в густой десной кустарник. И если проводник не ошибся и они действительно там, где он указал на карте, недалеко от берега должен начинаться длинный, глубокий овраг, идущий к нужному им роднику. Но даже если партизан что–то напутал, им все равно необходимо выходить на берег. Не только потому, что скоро будет светать, но и чтобы сделать на суше точную привязку к местности. Лейтенант сунул карту в планшетку, поудобнее взял в руки автомат, снял его с предохранителя. Повернувшись к идущему за ним в затылок старшине, коротко приказал:
— Идем на берег. Передай по цепи — быть начеку.
Он хотел уже сделать первый шаг к суше, но пластун осторожно взял его под локоть.
— Подожди, лейтенант. В таком деле спешка ни к чему.
Он вытащил из воды палку, с которой шел по болоту, размахнувшись, далеко швырнул ее над верхушками камышей в сторону. Описав полукруг, палка с огромным всплеском упала в воду. И тотчас с берега взмыло в небо несколько ракет, и тишину ночи прорезала длинная пулеметная очередь. Струя трассирующих пуль хлестнула как раз по тому месту, где упала брошенная старшиной палка. А с суши уже поливал свинцом камыши и другой пулемет, наперегонки строчило несколько автоматов.
— Пригнись!
Тяжелая рука старшины легла лейтенанту на плечо и с силой надавила вниз. Он низко присел в воде. Пули, выпущенные наугад, шлепались вокруг, забрызгивая лицо водой, срезали над ним стебли камыша. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Немного выждав, лейтенант выпрямился, глянул на проводника.
— Дальше. Туда, где следующий выход на берег.
Теперь им пришлось забираться в глубь болота, потому что участок, по которому предстояло идти, был чист от растительности. Там, где болото снова зарастало камышом, а к самому урезу воды спускался береговой кустарник, партизан остановился.
— Здесь.
И опять повторилось старое: брошенная в сторону палка, серия взлетевших в воздух ракет, стрельба с берега. А рассвет неумолимо приближался. Обволакивавший разведчиков туман начинал редеть, камыши у берега становились все менее надежным убежищем. У них было два выхода: либо уйти на день как можно дальше в болото, чтобы затаиться там до ночи, либо попытаться все–таки выбраться на берег. Лейтенант никак не мог принять нужное решение, и тут ему помог старшина.
— Послушай, музыкант, — обратился он к проводнику, — следующий лаз из этой вони далеко?
— Полчаса ходьбы. Но думаю, что он тоже перекрыт. Вместе с немцами действуют и местные полицаи, а они болота не хуже нашего знают. Поэтому все мелководье, где можно выйти на сушу, перехвачено дозорами, а нам оставлены лишь трясины да открытые участки. Покуда не поздно, надо уходить от берега.
— Хватит, находились уже всласть, — буркнул пластун. — За день тут сгниешь заживо. И вообще бог троицу любит — попытаем счастья еще раз. Верно говорю, взводный?
И столько уверенности и решимости было в голосе старшины, что эти его несколько фраз разрешили все лейтенантские сомнения. Тем более, что он хорошо понимал: потеря дня может иметь для группы самые роковые последствия.
— Вперед, к следующему выходу! — приказал он проводнику.
Спустя полчаса партизан остановился. Старшина отодвинул лейтенанта плечом в сторону, встал на его место рядом с проводником. Вытянув шею, некоторое время Вовк пристально всматривался в высокий, скрытый кустарником берег, к которому почти вплотную подступали камыши.
— Чую, что и здесь нас поджидают, — тихо, словно самому себе, сказал он. — Ничего, дождались, — со зловещей интонацией в голосе добавил Вовк и, обернувшись, глянул на лейтенанта. — Кому–то надобно идти на берег первым и расчистить дорогу. Разреши мне и Свиридову.
— Идите.
Лейтенант уже знал, что сержант Свиридов был единственным в батальоне человеком, к которому старшина проявлял симпатию и брал на все свои операции в немецком тылу. Сейчас он смотрел, как оба разведчика отдали товарищам свои автоматы и вещмешки, оставив при себе лишь кинжалы, гранаты и поставленные на боевой взвод пистолеты в расстегнутых кобурах. Повертев плечами, покачав из стороны в сторону туловищем и убедившись, что снаряжение и оружие не издают ни единого звука, старшина нагнулся к уху лейтенанта.
— Два раза по три уханья филина — путь свободен. Ну, а коли начнется фейерверк, уходите сразу: здесь больше делать нечего.
Не дожидаясь ответа и не простившись, он шагнул в камыши и тотчас слился с ними. Замерев на месте, с тревожно бьющимся сердцем, намертво вцепившись пальцами в приклад автомата, взводный напряженно вслушивался в тишину. Но расстилающиеся вокруг них болота и обступившие группу камыши, и все более отчетливо просматривающийся берег молчали. Ему показалось, что прошла целая вечность, пока откуда–то с берега трижды прокричал филин. Через непродолжительное время уханье повторилось. И хотя лейтенант ждал этих звуков, они прозвучали так неожиданно, что еще несколько секунд он продолжал стоять без движения.
— Это старшина, — негромко произнес кто–то из разведчиков.
Лишь теперь взводный окончательно поверил, что не ослышался и уханье филина являлось сигналом пластуна.
— К берегу, — бросил он стоявшему рядом проводнику.
Старшина и сержант встретили их в густом низкорослом кустарнике, у высокой стройной сосны. В руках у пластуна был немецкий автомат с отброшенным прикладом, сержант держал на изготовку трофейный пулемет МГ. На небольшом пригорке возле березы был вырыт окоп, искусно замаскированный травой и болотными кочками. Проходя мимо, лейтенант заглянул внутрь и увидел трех немцев, неподвижно лежавших у пулеметной амбразуры. Прямо на них сверху было брошено еще четыре трупа в мышиного цвета шинелях. Все трупы и стены окопа были густо забрызганы кровью, и с невольно пробежавшим по телу холодным ознобом лейтенант быстро отвел взгляд в сторону. Старшина, заметивший это, расценил его реакцию по–своему.
— Не волнуйся, взводный, все тут лежат. Сам проверил, ни один живым не ушел. Но нам отсюда надобно исчезать скорее — погони не миновать.
И он указал глазами на аккуратно выдолбленную в стенке окопа нишу, где стояла разбитая ударом приклада полевая рация…
Разведчики отошли от окопа на несколько километров, когда услышали собачий лай. Что ж, этого и следовало ожидать. Не выйдя на связь по рации с одним из постов охраны, немцы должны были явиться туда сами и, увидев результаты работы старшины и сержанта, организовать погоню.
Десантников преследовало сразу несколько групп, и они уже были взяты в полукольцо. Свободным оставался лишь один путь — к болоту, но и там вряд ли можно было надеяться, что фашисты оставят их в покое. Решение напрашивалось одно: частью сил задержать немцев на месте и позволить остальным разведчикам ускользнуть от погони.
Десантники так и поступили. Около получаса они слышали позади себя очереди двух ППШ и сплошную трескотню нескольких десятков шмайссеров, гулкие хлопки гранатных разрывов. Потом все стихло. Лейтенант уже думал, что им удалось оторваться от преследования, как вдруг собачий лай возник снова, причем теперь сразу с трех сторон. Очевидно, увидев трупы двух разведчиков, оставленных для прикрытия отхода группы, и поняв, с кем имеют дело, немцы с еще большей настойчивостью продолжили погоню.
Лейтенант прислонился спиной к прохладному, шершавому стволу граба, шумно перевел дыхание. Внимательно осмотрел сгрудившихся вокруг него разведчиков. Ни на одном лице признаков страха или растерянности — лишь нетерпение и тревожное ожидание. А лай приближался, торопя принимать решение. Взводный, оценивая местность, огляделся. Болото начиналось уже в сотне шагов от них, его зловонное дыхание отчетливо ощущалось и здесь, в лесу. Вниз по склону пригорка, на котором они остановились, уходили частые кусты орешника и заросли лещины. В направлении болота змеились несколько глубоких промоин, по которым в период таяния снегов и дождей стекала в него вода. Да, позиция казалась неплохой, и он правильно сделал, остановив группу именно здесь.
Теперь главное — верно распределить силы. Ведь сейчас требуется не просто задержать немцев, их необходимо отвлечь от той части группы, которая направится через болото к роднику, чтобы продолжить выполнение задания. Поэтому нужно в первую очередь уничтожить преследующих собак, а если не удастся, то дать им хотя бы два ложных следа, уводя от тех, кто пойдет к дамбам. Но чтобы осуществить задуманное, необходимо задействовать, как минимум, две пары разведчиков. То есть четырех из пяти, что сейчас оставались в группе, считая и его самого. Но кого выбрать пятым? Тем, кто вместе с проводником сможет пройти через болота, пробиться через возможные засады, обойти вражеские секреты и выполнить задание? Одному сделать то, что пока оказалось не по силам всей группе.
Лейтенант посмотрел на старшину Вовка. Опустив голову и прикрыв глаза, пластун, казалось, дремал. Его лицо было спокойно и неподвижно, рука с зажатым в ней автоматом опущена вдоль бедра. Почувствовав на себе взгляд лейтенанта, казак встрепенулся. И такая скрытая сила почувствовалась в его сразу подобравшейся и напрягшейся плотной фигуре, таким внимательным и цепким был взгляд скользнувших по взводному глаз, что у того сразу пропали всякие сомнения. В группе был только один человек, которому он мог смело и без колебаний доверить выполнение любой задачи, какой бы опасной и даже, на первый взгляд, нереальной она ни казалась.
Лейтенант оттолкнулся от дерева, набрал в грудь побольше воздуха. Проглотил застрявший в горле комок.
— Группа, слушай боевой приказ…
3
Немцы появились через двадцать минут после ухода старшины и проводника. Вначале почти рядом с пригорком раздался хриплый, злобный лай, затем из–за кустов орешника метнулось поджарое, с желтизной на боках тело овчарки с опущенной к земле мордой. За собакой показались два первых немца, один из которых держал в руке поводок. И сразу слева и справа от них замелькали среди деревьев полусогнутые, с автоматами в руках фигуры в пятнистых маскхалатах и касках. По их оружию и снаряжению, по сноровке и легкому бесшумного бегу, по умению даже во время движения прятаться за стволы деревьев, избегая открытых мест, лейтенант понял, что перед ним не обыкновенная пехота, снятая с фронта, а солдаты «охотничьих команд», специально натасканные для борьбы с партизанами.
Об этом он догадывался и раньше, как только почувствовал за собой погоню. Уж больно знаком ему был почерк преследователей! Охват противника сразу с нескольких направлений и ведение погони одновременно тремя–четырьмя группами, отсечение беглецам всех возможных путей к отступлению и стремление загнать их в нужное для себя место — это были любимые способы действий эсэсовских «ягдкоманд». Значит, он оказался трижды прав, давая старшине и проводнику возможность как можно дальше оторваться от столь опасного врага.
Лейтенант удобнее устроился на дне промоины, взглянул на лежавшего рядом с ним сержанта Свиридова.
— Бей по овчарке, что идет по следу. А я поищу других. И помни — стрелять будешь только после меня.
Но немецкие «охотники» прекрасно знали цену своим собакам. Все соединившиеся в районе пригорка вражеские группы вела одна овчарка, остальные находились в резерве и бежали где–то сзади. И сколько лейтенант ни всматривался в лес, больше ни одной собаки не обнаружил. Тогда, тщательно прицелившись в мелькнувшую перед ним фигуру немца, он плавно нажал спусковой крючок автомата. Фашист покачнулся и рухнул. Тотчас рядом ударил длинными очередями МГ, который сержант тащил на себе от окопа с уничтоженной немецкой засадой. Застрочили и два ППШ слева, где в такой же промоине лежала вторая пара разведчиков. Оставив на земле убитую собаку и несколько трупов в пятнистых маскхалатах, «охотники» исчезли за стволами деревьев, и сразу в зарослях кустарника над пригорком и промоинами густо засвистели чужие пули.
Ведя огонь короткими очередями, лейтенант внимательно следил за складывающейся обстановкой. Немцы, наткнувшись на кинжальный огонь, быстро пришли в себя и, будучи не новичками в лесной войне, стали окружать разведчиков. Одни, оставаясь на месте, открыли интенсивную стрельбу из–за укрытий, стараясь превратить пригорок в огневой мешок и отрезать его ливнем пуль от обступившего леса. Остальные, растекаясь вправо и влево от пригорка, стремились зайти обороняющимся во фланги и в тыл, полностью замкнув этим кольцо окружения. Немцы действовали именно так, как он предполагал и в предвидении чего заранее разбил оставшуюся с ним четверку разведчиков на две пары.