Изо всей компании только одного Джек назвал без ошибки: Ваську Капралова, соседа. Васька был старше Джека года на четыре, отслужил уже в Красной Армии, в танковом дивизионе, и был женат; в избу он явился с ребенком на руках. Других ребят — Маршева, братьев Чурасовых — Джек узнать не мог, несмотря на то что они вперебивку напоминали ему совместные похождения прежних лет и кричали обидчиво:
— Да будет тебе, Яшка, дурака ломать! Неужели у тебя в Америке память отшибло? В ночном-то в мешок еще вон его завязывали…
Тот, которого завязывали в мешок, был Сережкой Маршевым. Он тоже успел забыть, как его завязывали в мешок, но Яшку отлично помнил. Посмеявшись вдоволь, ребята открыли свои имена и фамилии и принялись рассказывать Джеку новости последних лет.
Из этих рассказов выяснилось, что Николка Чурасов одно лето работал в Нижнем на постройке, но работа в городе ему не понравилась, и теперь он закаялся ездить на отхожие промысла́. Из города он привез с собой одноствольное ружье и в свободное время занимается охотой. Хозяйство ведет вместе со своим старшим братом Дмитрием.
Дмитрий Чурасов сидел тут же и, ласково улыбаясь, глядел на Джека. Ему все не верилось, что, пока он с Николкой в Починках копался в земле, Яшка переплыл два раза океан и побывал в Америке.
Хуже всего дела шли у Сережки Маршева. На его руках осталась после смерти отца вся семья — восемь человек. Лошади у Маршева не было, и он считался первейшим бедняком в деревне.
Когда ребята рассказали Джеку о себе решительно все, Дмитрий Чурасов закричал:
— Довольно болтать, ребята. Теперь пусть Яков рассказывает. Ты американский-то язык понимаешь?
— Понимаю.
— А ну, скажи, как тебя в Америке звали? По-нашему Яшка, а по-ихнему как будет?
— Джек.
— Ну вот, Жек, теперь ты рассказывай. Объясни нам прежде всего, хороши ли в Америке кони.
Джек обещал рассказать вечером все подробно, а пока сам стал расспрашивать ребят, велики ли доходы от земли, каковы цены на пшеницу и сколько кто сеет.
Капралов, увидя, что Яшка интересуется хозяйством, передал своего ребенка Катьке, подошел к Джеку и сказал весело:
— Вижу, Яш, что нам тебя только и не хватало. У нас тут идейка есть блестящая — коммуну, конечно, организовать. Сейчас условия подходящие, можно и землю лишнюю получить, и ссуду. Только вот народа необходимого нет. По уставу надо хоть пять человек собрать, а у нас всего четыре желающих: Чурасовы, я да Маршев. А потом, главное, коновода надо знаменитого, чтобы он как лев был или хоть как черт. Как ты на это дело посмотришь? А?
Капралов думал, что Яшка сейчас же ухватится за предложение, но тот только усмехнулся:
— Ничего я в этом не понимаю, ребята. Дайте оглядеться, тогда поговорим. Нигде я в Америке коммун не видал: ни на севере, ни на юге.
— Ну конечно, осмотрись, — сказал Капралов добродушно и опять взял ребенка на руки.
— Рассказывай, Жек! — закричал неистово Николка Чурасов.
И Джек начал рассказывать.
Он говорил о том, как сеют хлеб в Америке и как собирают жатву, какие высокие там дома, какие крупные лошади и как долго носятся башмаки на резиновой подошве. Он не забыл рассказать и про петерсбургскую тюрьму, и про кочегарку парохода «Мэллоу», на котором он приехал в СССР. Ребята спросили, какую пищу он ел в Америке, и он подробно описал пищу.
Во время Яшкиного рассказа в избу потихоньку начали собираться крестьяне со всей деревни. Сначала они усаживались на лавках, а потом прямо на полу. У некоторых из них были свои вопросы об Америке. Когда Джек умолк, хитрый мужик Бутылкин спросил:
— А правда, Яша, сказывают, что в Америке крестьянство все поголовно вверх ногами ходит?
— Этого не замечал.
— Как же ты самого главного не заметил? Сколько лет прожил, а на ноги внимания не обратил.
Поднялся смех. Тут в избу начали лезть девки, Катькины подруги. Джеку пришлось показать свою куртку, башмаки, картуз. Его спрашивали, как будет по-американски «изба», «луна», «сахар». Просили петь американские песни, и Джек пел, пока не охрип.
Пелагея слушала внимательно все, что рассказывал Джек, и слезы текли по ее лицу. Ближе к ночи она стала делать знаки сыну, что пора выпроваживать народ. Джек понял сигналы и вдруг заявил, что привык в Америке рано ложиться спать и больше рассказывать не может. Составил лавки и велел Пелагее стелить постель. Но когда народ разошелся, он не лег, а сел за стол и принялся считать что-то на бумаге.
Он вычислил площади всех полосок земли и быстро сложил их. Еще раньше он предвидел, что результаты окажутся неблестящими. Но действительность превзошла все ожидания. Получилось четырнадцать акров земли, разбросанных на площади в четыре километра. Это вместо сорока акров в одном клине, как он мечтал с Чарли в Америке!
Пелагея и Катька уже давно спали на печке, а Джек все сидел за столом и думал, как вести хозяйство на таком ничтожном клочке земли и что будет делать Чарли, если приедет. Положение казалось ему совершенно безвыходным.
Однако, должно быть, он все-таки придумал что-то. Утром, когда Пелагея проснулась доить корову, Джека в избе не было. Он ушел чуть свет, захватив с собой большой ломоть хлеба.
Поэтому Пелагея догадалась, что к обеду он не вернется.
Изучение местных условий
Джек не пришел к обеду ни в этот день, ни на следующий. Пелагея не знала, что и думать. Несколько раз она высылала Катьку посмотреть, не видно ли Яшки. Но Яшки нигде не было, и по деревне пошли слухи, что он обратно махнул в Америку.
В действительности же дело обстояло гораздо проще.
Джек решил познакомиться с крестьянами окрестных деревень и за один день ухитрился побывать и в Угрюмове и в Степынине. Везде он заходил в избы и заводил длинные разговоры. Он спрашивал об утренниках, которые бывают в мае, и об осенних заморозках. Интересовался даже тем, когда прилетают грачи и когда цветут яблони. Крестьяне отвечали ему толково, но разно. Ни один из них не мог дать Джеку сведений о температуре в градусах, а именно это было ему нужно в первую очередь. И он продолжал ходить из избы в избу, везде спрашивая одно и то же.
Из последней избы он вышел поздним вечером, так и не получивши сведений о температуре. Продолжать хождение дальше было нельзя: крестьяне укладывались спать. Джек и сам хотел поскорее очутиться дома, но для этого надо было пройти восемь километров. А тут вдруг пошел снежок.
В поле Джек заметил, что снег усиливается. Идти стало трудно. Вдобавок подул ветер, снег полетел косо, закружился, стал забиваться за воротник. Джек опустил наушники картуза и засунул поглубже руки в косые карманы. Он решил не сдаваться, не поворачивать назад. И скоро пожалел об этом.
Он шел уже больше часа и, по его расчетам, должен был миновать село Чижи, но никакого жилья навстречу не попадалось. Снег не переставал. Уже трудно было нащупать дорогу. Джек остановился, потопал ногами и начал приглядываться во все стороны. Ему показалось, что он заблудился.
Было холодно, особенно ногам, и Джек вспомнил слова Мишки Громова: «Пропадешь ты без валенок…» Да, конечно, нетрудно замерзнуть в поле в такую пору. Надо скорее идти. Но куда?
Вдруг впереди за снегом послышалось конское ржание. Джек побежал и скоро увидел, что совсем недалеко от него стояла лошадь, запряженная в сани. В сани намело целый сугроб снега, но легко было догадаться, что под этим сугробом лежит человек.
— Эй! — закричал Джек. — Вставай, замерзнешь…
И он принялся разбрасывать снег и толкать человека. Но тот вдруг закричал сердито:
— Не трожь, не трожь, разбойник! Отойди.
— Замерзнешь, — повторил Джек. — Ведь мороз, а ты спишь.
Человек сел в санях и начал протирать глаза.
— А ведь верно, мороз, — сказал он наконец добродушно. — Я думал, конь меня так довезет, а он стал. Охо-хо… Может, ты меня от смерти даже спас. Ты откуда будешь-то?
— Из Починок.
— Ну что ж, садись, подвезу.
Джек прыгнул в сани, человек закричал на лошадь. Лошадь пошла медленно, хоть была здоровая, не похожая на крестьянскую клячу. От человека сильно пахло спиртом. Он близко наклонился к Джеку и спросил по-приятельски:
— Ты что, не узнал меня, что ль?
— Не узнал.
— Скороходов я, Пал Палыч, из Чижей.
— И теперь не узнаю, — сказал Джек, растирая щеки. — Я только два дня как приехал.
— Да ведь меня и в других местах знают… Говорят, Пал Палыч — умнейший человек! Ты откуда?
— Из Америки, из Соединенных Штатов.
— Ну, в Штатах меня, конечно, не знают. Это нет, не докатилось. Я думал, что здешний. Во, брат, жизнь-то какая у нас. Не американская. По ночам работать приходится, словно разбойнику. Торгую я помаленьку, понимаешь, а чтоб «товарищи» не заметили, все по ночам.
И Скороходов начал рассказывать, как он возил свинью на станцию и там продал ее городским за большие деньги.
— А хлеб-то у вас хорошо родится? — спросил Джек, желая повернуть разговор на интересующую его тему.
— Не, не! — закричал Скороходов. — Я хлеба и не сею. С ума еще не сошел. Это, брат, дело убыточное: урожаи маленькие, цены плохие. Сею, конечно, две полоски, чтоб в середняках числиться, а больше — ни-ни. Вот поживешь здесь — увидишь, что на нашем хлебе не раскормишься.
Скороходов был пьян и болтал откровенно.
Джек решил расспросить его подробно обо всем и задал еще несколько вопросов. Скороходов отвечал обстоятельно, но они не успели окончить беседы: въехали в Чижи. Скороходов остановил своего коня у избы, которая была не лучше остальных.
— Зайдем, что ль, чайку похлебать, — предложил он Джеку. — О делишках поговорим.
Джек согласился.
Они прошли холодные сени, такие же, как во всех крестьянских избах. Но комната, куда привел его Скороходов, была хорошо освещена и оклеена обоями. Сейчас же две молодых девки подали на стол самовар, баранки, мед.
За чаем Скороходов опять поднял разговор о том, что сеять хлеб убыточно.
Джек высказал мысль о том, что прибыль должна быть, если применять машины.
— Во, сказал! — захохотал Скороходов. — Какие такие машины? Поди достань их. Никаких у нас машин нет, окромя вот образов. Помолимся Николаю-угоднику и на урожай рассчитываем.
И он показал в передний угол, где висело много икон.
Затем Скороходов по пальцам пересчитал свое семейство: у него был вдовый сын и две дочери. Сына он выделил в отдельное хозяйство, чтоб налогов меньше платить. Но дело они вели сообща, друг другу помогали и лошадьми и руками. Сын Скороходова, Петр, мужик лет тридцати, присутствовал при чаепитии и участвовал в разговоре. Джек заметил, что говорит он мало, но мудрено и каждую фразу начинает словами: «Дело в следующем».
После чая Скороходов выставил бутылку водки, свинину, селедку и соленых грибков. За водкой языки развязались, и Джек решил, что пришла пора задать вопрос о средней температуре. Скороходов опять начал хохотать.
— Не, брат, чего не знаю, того не знаю. Но если действительно температурой интересуешься, я тебе совет дам. Сходи в деревню Пичеево, к учителю. У него записи есть, я слышал. Он тебе все расскажет.
Разговор длился час с лишком. Наконец Джек зевнул.
Скороходов охнул:
— О-о-о-о, золота-то у тебя во рту сколько! Словно солнце разгрыз. Пару лошадей купить можно. Иль это не золото?
— Золото, — ответил Джек. — За эти зубы восемьдесят долларов заплачено.
— Дело в следующем, — вставил свое словечко Петр. — Проба-то на зубках есть законная?
— Пробы нету.
— А на что она, проба? — закричал Скороходов. — Видно, что золотые. Медные бы заржавели. Хорошая штука. Ну-ка, покажи.
Скороходов долго смотрел в рот Джеку и, видимо, проникся к нему уважением. Когда Джек начал прощаться, он заявил, что оставляет его у себя ночевать. Вышел из комнаты, принес мешок дензнаков.
— Во, брат, сколько накопил за военный коммунизм, — сказал он сердито. — И все пропало. Теперь хочу потолок деньгами оклеить. Не верю в бумажки, только в золото верю. Ты ловко придумал во рту золото прятать. Ну-ка, покажи зубы.
Джек опять открыл рот. Скороходов с удовольствием потрогал зубы пальцами.
— Сберкасса хорошая, — сказал Петр. — Изо рта уже ни один мазурик не украдет.
Джеку постелили постель на перине, на лавках. На прощание Скороходов пожал ему руку и сказал:
— Ну, спокойной ночи. Будем с тобой компанию водить. Может, и помощь какую окажу. Завтра утром еще побеседуем.
Завертываясь в одеяло, Джек думал о том, что приобрел нужное знакомство. Польза была уже налицо: он узнал, где можно получить справку о температуре в градусах. А затем Скороходов подтвердил его собственную мысль, что от хлеба здесь пользы мало.
Семья Скороходова еще спала, когда утром Джек поднялся и вышел. Бодрым шагом он двинулся за пять километров в село Пичеево. Там попал в школу, как раз на уроки. Когда занятия кончились, он переговорил с учителем и действительно получил от него все нужные сведения. Температуру в школе записывали каждый день уже три года.
Джек, видимо, понравился учителю. Он пригласил его обедать и много рассказывал ему о здешнем климате, почвах и осадках. После обеда некурящий Джек взял у учителя махорки, свернул козью ножку и закурил. Но махорка ему, должно быть, не понравилась, он скоро потушил огонек. Учитель начал его спрашивать об Америке, и они проболтали до ночи. Джек попросил разрешения остаться переночевать в школе. Учитель позволил, и Джек лег на двух партах.
Утром, еще до прихода ребят, Джек простился с учителем и направился домой.
Он шел быстро, напевая американские песни, улыбался и махал руками. Видно было по всему, что изучение местных условий он считал уже законченным и план будущего хозяйства ему ясен.
В Чижах Джек зашел на минуту к Скороходову, поблагодарил его за гостеприимство и попросил покурить. Получив щепотку махорки, он свернул папироску и затянулся два раза.
А когда вышел в поле, бросил папироску в снег.
Джек принимается за работу
Вернувшись домой, Джек не стал объяснять матери, где пропадал два дня. Просто поздоровался с ней и попросил разогреть щи. А сам пошел на картофельное поле и начал копать ямки в снегу. Из ямок выбирал землю и складывал ее в варежку. Варежку завязал и положил на окно. Потом прошел в хлев, вывел телку и стал ей зачем-то крутить хвост.
Мать и Катька смотрели на это издали. Наконец Пелагея не выдержала и подошла к сыну.
— Ты зачем телку-то лечишь? Ведь здорова она.
— Телку продать надо, — ответил Джек сквозь зубы. — И как можно дороже.
Пелагея к этому времени уже боялась сына. Но тут она позвала Катьку, и они, обнявши телку, начали причитать и уговаривать Джека отказаться от пустой затеи. Они кричали на весь двор, что выпоили телку молоком, не спускали с нее глаз и что вторая корова выведет их из бедности.
Джек выслушал все это молча, а потом, глядя матери в глаза, сказал:
— А все-таки мы ее продадим. Покупатели есть?
Мать ответила, что на такую телку покупатели найдутся всегда и что каждый даст за нее сорок рублей.
— Двадцать долларов, — сказал Джек и усмехнулся. — Мало. Ну, иди за покупателями.
— Да на что тебе деньги? — допытывалась Пелагея, все еще держась за телку. — Ведь сказала я тебе, что хлеба до осени хватит.
— Дело не в хлебе, — ответил Джек неохотно. — Мне деньги нужны, чтоб телеграмму в Америку дать.
Впервые в голову Пелагеи забрела мысль, что Яшка вернулся из Америки сумасшедшим. Она поняла бы его, пожалуй, если бы он пропил телку или на вырученные от продажи деньги купил сапоги. Но продать телку, чтоб послать телеграмму, может только сумасшедший. Пелагея попыталась еще раз подействовать на сына плачем. Но Яшка не поддался и крикнул так, что Пелагея почувствовала в нем хозяина. Через полчаса Катька побежала за Сундучковым, который еще осенью приценялся к телке. А через час телка была продана за сорок пять рублей.