– Уверен ли ты, вождь, что она и впрямь не из маленького народца и не околдовала тебя?
Гектор Рой запрокинул голову и громко расхохотался:
– О да! Видит бог, я околдован. Околдован настолько, что старая кровь звенит в моих жилах, как у юнца, а мой член так восстал, что поднимает спорран.
Новый взрыв смеха показался Мойре оглушающим. Она зло озиралась и уже готова была броситься назад по сходням, но Гектор Рой упредил ее порыв.
– Не гневайся на них, фейри с островов. Мои клансмены – шумные парни, но отныне они будут так же преданы тебе, как и мне. А сейчас успокойся. Ты в безопасности, и с тобой ничего дурного не случится.
Мойра видела, как сильные клансмены стали толкать корабль, а потом начали заскакивать на его борта. Они должны были уйти по высокой воде, поскольку им предстояло преодолеть коварные воды пролива Пентленд-Ферт, а затем вдоль побережья плыть дальше, на юг, в те далекие земли, где ей теперь предстоит жить.
Девушка оглянулась на смутно различимую в тумане громаду острова Хой, его склоны и скалистые берега. И вдруг наверху, на скалах, заметила силуэты островитян. Даже угадала в одном из них своего брата Магнуса. Противный мальчишка, однако сейчас у Мойры возникло желание помахать ему напоследок рукой. Но она этого не сделала. Она поняла, что ее братишка, который привел с собой ватагу парней и ребятишек, прибыл не попрощаться. В одном рослом островитянине Мойра узнала своего местного ухажера, задиристого Бранда. У него, как и у остальных, в руках были камни, и они стали швырять их в сторону отплывающего корабля. Расстояние было таково, что вряд ли они смогли бы нанести урон, но сами их действия были проявлением неприязни и презрения. Не к шотландцам, нет, а к ней, Мойре, которая предпочла им чужака.
Гектор Рой тоже заметил швыряющих камни парней с Хоя. Он что-то сказал своим клансменам, и один из них наложил стрелу на тетиву. Но Мойра схватила его за руки, посмотрела умоляюще и отрицательно помотала головой. Нет, не надо стрелять. Не надо причинять зло тем, кто не может навредить им. И не может навредить ей. Ибо она уже не фейри с острова Хой. Отныне она с шотландцами Маккензи.
Гектор Рой отдал приказ своему человеку отложить лук. Мойра повернулась к вождю и послала ему лукавый взгляд из-под длинных ресниц. Несмотря на свою юность и кажущуюся невинность, она знала, как действует на мужчин такая уловка – они замирали, словно у них перехватывало дыхание. Замер и шотландец Маккензи. А девушка взяла его большую руку и поднесла к губам.
– Отныне я ваша, Гектор Рой. И вы не пожалеете, что наши судьбы пересеклись. Клянусь вам всеми духами этих мест!
Его серые ледяные глаза увлажнились от нахлынувших чувств. Он скинул с себя меховую накидку и укутал ею плечи своей фейри. Обнял ее властно и бережно. Они уплывали.
Глава 1
Почти брат
В первый день 1513 года от Рождества Христова все семейство графа Нортумберленда собралось на праздничный обед в великолепном замке Варкворт.
Как и полагается в рождественские дни, стены пиршественного зала были богато украшены гирляндами темного остролиста с ярко-алыми ягодами, под аркой входа висела традиционная омела, а по центру под сводом красовалась огромная золоченая звезда – она будет мерцать там всю неделю до Крещения. Чудесно! И сам новогодний воздух так дивно пахнет корицей и можжевельником и лишь слегка дымом от огня в каминах. А тяга в каминах зала Варкворт великолепная – ни следов копоти, ни дымных завитков над головами пирующих.
Сам граф Нортумберленд, Генри Элджернон Перси, восседал во главе высокого пиршественного стола и почти с удовольствием наблюдал, как целая вереница слуг в ливреях со знаками его дома вносит все новые и новые изысканные блюда, расставляя их перед гостями. Положенную круговую чашу уже выпили с пожеланиями всяческого добра друг другу в новом году, и теперь домочадцы и гости милорда Перси вкушали яства, приготовленные поварами Варкворта. На длинных блюдах покоились украшенные перьями зажаренные фазаны, начиненные сладкими каштанами, ягненок под имбирным соусом, зарумяненные цыплята, нежная парная оленина в подливе – милорд Перси сам охотился на этого оленя в преддверии новогоднего пира. И никакой рыбы, слава тебе Господи! Рыба всем надоела еще в дни предрождественского поста, и из рыбных блюд на столах было только нежнейшее пюре из трески, какое так любит супруга графа, леди Кэтрин.
Граф глянул на сидевшую рядом супругу, урожденную леди Спенсер. Она всегда не прочь вкусно поесть, однако полнота ей идет. А еще леди Кэтрин слывет известной модницей. Правда, сейчас, глядя на огромный пунцово-алый берет, который водрузила на голову графиня, Генри Элджернон слегка насупился. Его супруга пытается ввести в обиход на Севере нидерландскую моду на ношение дамами берета – традиционного мужского головного убора. Но в этих патриархальных краях такое нововведение шокирует и вызывает недоумение. К тому же берет леди Перси просто не идет: будучи крупной дамой, в этом широком головном уборе со множеством завитых перьев она отчего-то напоминает флагманский корабль с раздутыми парусами. Ну, если бы паруса могли шить из такого огненно-алого бархата. Вон молодые племянники графа в дальнем конце стола даже довольно громко напевают: «Парус, парус!». А графиня даже не догадывается, что сорванцы посмеиваются над ней.
Граф бросил суровый взгляд на парней, но те только усмехнулись. А леди Кэтрин, ощутив на себе взгляд супруга, лукаво улыбнулась ему. Однако Генри Элджернон никак не отреагировал на это. Он вообще редко улыбался, и его продолговатое породистое лицо даже на веселом пиру оставалось лишенным какого бы то ни было выражения, словно свежепобеленная стена. Таким же застывшим оно осталось, когда мать графа, престарелая Мод Перси, недовольным тоном заявила, что ее сын поскупился, не велев зажарить для гостей крупного быка, как обычно поступали в семье Перси в прежние годы.
– Ваш батюшка, сын мой, всегда приказывал забивать в первый день нового года самого крупного быка в своих стадах, и все подходили и отрезали себе такую порцию, какую пожелают. А теперь скажут, что Перси пренебрег старыми добрыми обычаями. Или пожадничал, – язвительно добавила старая леди, недовольно поджимая губы.
Ну вот бы и оставалась графиня-мать в их старой резиденции Олнвике, где всегда следовали старым обычаям. Но нет, она пожелала приехать сюда, в более уютный и комфортабельный Варкворт, и теперь ворчит, что тут все не так, как надо.
Вообще граф любил матушку, на которую был так похож внешне – та же тонкая кость, удлиненное лицо, карие, глубоко посаженные глаза. Но сейчас он лишь с раздражением подумал о том, насколько старшие любят поучать, словно они одни хранят непреложную истину и отвечают за хороший тон. А ведь некогда и сама леди Мод вела себя так, что вызывала пересуды: рассказывали, будто в молодости графиня разъезжала по округе в платье с откровенным декольте и созывала так называемые «суды любви», даря пылкий поцелуй тому, кто на них особо отличился. И ее муж, отец Генри Элджернона, это терпел. Ибо любил и баловал супругу. Но после гибели мужа леди Мод словно подменили – она посуровела и вечно ворчала, ратуя за старину.
Перси вдруг поймал себя на мысли, что он по сути такой же ворчун, как и его матушка, – все критикует, всем недоволен. А вот его отец был шумным и веселым человеком, старого графа любили в округе, он был истинным королем Севера Англии. Ведь что значат для северян все эти новые короли Тюдоры? Они где-то на юге, за много миль отсюда. А здесь, в краю войн и набегов, холодных ветров и грубых нравов, всем заправляют и распоряжаются нортумберлендские Перси, и власть их на Севере бесспорна. Однако старый король Генрих Тюдор все же смог подставить подножку своевольным Перси: он вынудил владыку Севера собирать новый, непосильный для населения налог, в результате чего вспыхнул бунт, во время которого отчаянный и шумный Генри Перси был просто растерзан толпой.
Самого Генри Элджернона тогда не было в Нортумберлендском графстве. Как и полагалось юному отпрыску дома Перси, он проходил обучение при королевском дворе Тюдоров. Ему было всего лишь тринадцать, когда доставили весть о гибели его родителя и Генри объявил, что отныне он граф Нортумберленд и смотритель англо-шотландской границы. Тринадцать лет – и такой груз! И все же он справлялся. Из года в год он увеличивал свои войска, щедро платил всем, кто вступал под его знамена. К тому же он научился находить компромиссы и договариваться с северными соседями – шотландцами.
Перси сделал знак прислуживающему пажу, чтобы тот подлил вина. И чего это мальчишка спит с открытыми глазами, а не следит за нуждами повелителя? Ах, он засмотрелся, как сыновья графа, уже оставившие долгое застолье, затеяли возню с огромным мастифом у окна, дразнят собаку покрывалом, сорванным с приоконной скамьи.
– Миледи, – обратился граф к супруге, – угомоните ваших сыновей.
Но леди Кэтрин только с улыбкой смотрела на играющих мальчишек. Она никогда их не наказывала, понимая, что вскоре и девятилетнего Генри, и семилетнего Томаса отправят ко двору короля и там юных отпрысков Перси уже никто не будет баловать.
Перси заметил, что его старший сын Генри забрался на подоконник и наблюдает за чем-то во дворе. В зале играла музыка, слышались гул голосов, смех, и все же сквозь этот шум граф различил, как извне долетел тягучий звук рога. Один раз. Значит, прибыл кто-то из своих. Два или три сигнала обычно оповещали об опасности. На Севере даже во время Божьего перемирия рождественских празднеств набеги не диво. Особенно учитывая, что Варкворт не так уж далеко от шотландской границы. И, несмотря на все мирные соглашения с королем Яковом, ситуация ныне не такова, чтобы…
От мыслей графа отвлек звонкий голос сына Генри:
– Это Майсгрейв! Взгляните все сюда! Сэр Дэвид Майсгрейв вернулся!
Присутствующие в зале оживились. Кто-то тоже подошел к окну, другие встали из-за столов и поспешили к выходу. Рыцаря Дэвида Майсгрейва, крестника и воспитанника прежнего графа Нортумберленда, на Севере любили.
Граф остался сидеть на месте, только лицо его побледнело, а сам он словно ушел в себя. Итак, Дэвид Майсгрейв, его посланник ко двору короля, уже вернулся. И вернулся слишком скоро – еще и месяца не миновало, как он отправил Майсгрейва с пышной свитой в Лондон. Перси поручил своему рыцарю важную дипломатическую миссию, рассчитывая, что Дэвид, умевший найти подход к такому тщеславному юноше, как их король Генрих VIII, сумеет объяснить тому, что происходит ныне в Шотландии. Справился ли он? Хотя чего гадать… Майсгрейв здесь, и вон уже он стоит, подбоченившись, под аркой входа в окружении домочадцев и слуг Перси. И даже, следуя традиции, поцеловал под омелой хорошенькую младшую сестру графа, резвушку Элизабет.
Поцелуй под омелой – старинный неписаный закон. Да и Элизабет вроде как не против оказаться в объятиях пригожего рыцаря, не спешит убирать руки с его плеч. Это вызвало всеобщий смех. И только граф продолжал методично поедать цыпленка, словно ничего не замечая. Но замечал все. И как улыбающийся Майсгрейв раскланивается с обступившими его дамами и вельможами северного двора, и как он скинул на руки лакеев свой подбитый мехами плащ, представ в прекрасном придворном костюме и позволив любоваться собой. Выглядел сэр Дэвид и впрямь великолепно, хотя, как на взгляд здешних северян, чересчур вызывающе. В этих краях никогда не носили облегающие одеяния со множеством блестящих шнуров, шевронов и вставок, да еще с таким количеством прорезей, сквозь которые было выпущено пышное нижнее белье, – изысканный придворный стиль в соответствии с веяниями нидерландской моды Габсбургов. Можно было бы и высмеять расфуфыренного щеголя Майсгрейва, если бы это нелепое, по мнению Перси, одеяние так не шло Дэвиду: одежда в обтяжку словно бы подчеркивала его атлетическое сложение, стройные ноги, длинные узкие бедра, мощный торс и широкие плечи. Причем даже огромный нидерландский берет, надетый с небрежной грацией слегка набекрень, смотрелся на нем весьма элегантно.
Дэвид все же прорвался сквозь спешивших пожать ему руку придворных Нортумберленда и щебетавших вокруг дам и поспешил к своему сеньору Генри Перси.
– Милорд! – Он обнажил голову и склонился, помахав беретом перед собой. – Слава Иисусу Христу, господин мой. И да будет Он милостив к вам и вашим родным и в этот день нового года, и во все последующие времена.
Затем он галантно склонился перед графиней-матерью:
– Госпожа, с веселым Рождеством вас и наступлением Нового года!
Он учтиво поцеловал протянутую ему через столешницу руку старой дамы. Но при этом лукаво взглянул на нее из-под темных бровей своими зелеными кошачьими глазами, и она невольно просияла нежной улыбкой. Этот рыцарь так умел смотреть на дам, что они не могли оставаться равнодушными к его обаянию, будь то леди в возрасте или юная скромница. Леди Мод даже ласково потрепала рыцаря по волосам.
– Они все больше начинают виться, – заметила она. – О Дэвид, мальчик мой, с возрастом ты все больше становишься похож на своего отца, упокой Господи его душу.
Почему-то это упоминание об отце Дэвида заставило графа вспомнить старые слухи, что якобы леди Мод Перси некогда была не на шутку увлечена рыцарем Филиппом Майсгрейвом. Но это всего лишь слухи, а вот то, что его матушка всегда была расположена к самому Дэвиду, Генри Элджернон знал наверняка.
А Дэвид уже отвесил поклон графине Кэтрин, при этом поспешив сообщить местной моднице, что привез для нее и других дам семейства Перси несколько образцов новомодного головного убора под названием «гейбл», представлявшего собой этакий пятиугольный чепец, какой ввела в моду королева Катерина. Вот только распакуют прибывшие сундуки, вот только поднимут в замок многочисленные подарки…
Сообщение о подарках вызвало оживление в зале. А графиня Кэтрин любезно осведомилась у Майсгрейва:
– Друг мой, удалось ли вам побывать у вашей очаровательной сестрицы?
Все знали, что сестра Дэвида Майсгрейва заключила на редкость выгодный брак, став супругой графа Герберта, и проживала с семьей в далеком Уэльсе. Дэвид порой навещал ее, но это происходило крайне редко.
Вот и сейчас он ответил со вздохом:
– Увы, миледи, я так спешил на Север, дабы доложить вашему супругу о результатах моей поездки, что не стал делать крюк в сторону Уэльса.
При этом он опять поглядел на графа. И тот заметил в зеленых глазах посланца печаль и сожаление.
Генри Перси подавил вздох. Итак, его надеждам повлиять на молодого короля Генриха VIII не суждено сбыться. Но все ли сделал Майсгрейв как должно? Был ли он убедителен и красноречив? Крест честной, да и удалось ли ему вообще добиться встречи с его величеством?
И все же граф чтил обычаи северного гостеприимства, поэтому, отложив на время доклад, велел оказать честь и предоставить место Дэвиду Майсгрейву.
Прибывшего усадили за одним из боковых столов, стали расспрашивать о новостях с Юга и прежде всего о самом монархе. Ранее преданные прежней династии Йорков, жители Севера еще не так давно с некоторым недоверием относились к Тюдорам. Однако время шло, все смирились, что за Генрихом VII Тюдором на престол взошел его сын Генрих VIII, красивый молодой король, полный амбиций. И теперь нортумберлендцы желали услышать, каков двор молодого короля, как он правит, строит флот, устраивает турниры, а главное, что слышно о предстоящей войне с Францией.
– Уже точно известно, что молодой Хэл нападет на французов в этом году? – спрашивали у посланца.
Он отвечал утвердительно. Да, его величество только и говорит, что о предстоящем походе. Женатый на испанской принцессе Катерине Арагонской, он вместе с ее родственниками вступил в так называемую Священную лигу – папский альянс против Франции – и намерен вскоре отправиться с войсками на континент, где в союзе с Габсбургами будет воевать против Людовика XII Валуа.