- Долго ли ждать, господин?
- Нет... недолго. Смотри, они сейчас пойдут на штурм.
Переговоры степняки решили не вести. Смысл?
Их и так уже посылали, и не раз... чего время тратить? Каган ждать не будет, ему вынь и положь голову Торнейского, лучше с телом, лучше - живого. А на это время надо. Степняки не знали, что в крепости почти никого нет, и штурмовать ее готовились со всем прилежанием. Кал-ран Мурсун лично направлял атаку.
Сделали таран, срубив первое подходящее дерево, кое-как прикрыли его щитами и кожами, и поползли к воротам.
- Сбросить бы на них чего хорошего, - протянул Серс.
- Там Эльтц, кажется, что-то оставил, - кивнул на надвратную башню Стивен. - Посмотришь?
Рядовой умчался.
Стивен остался на стене еще ненадолго, потом поспешил к воротам.
Там он и примет свой последний бой. Именно там.
***
Кал-ран Мурсун чувствовал лишь отчаяние. Скоро, уже скоро сюда пожалует каган, а что ему предъявит кал-ран? Запертую крепость?
Но и Торнейский не сдастся, наверняка... надо штурмовать!
От отчаяния Мурсун пошел на крайние меры. В конце концов, их больше, чем осажденных! Если навалиться со всех сторон, Торнейский не выдержит.
Кал-ран собрал кан-аров, подробно объяснил каждому его задачу - и штурм начался.
Тысяча человек бросилась на стены. С собой они несли лестницы, веревки, еще пятьдесят воинов понесли импровизированный таран к воротам.
Кажется, сверху что-то падало, но мало, слишком мало.
Удар, еще удар...
Мурсун смотрел расширенными от удивления глазами. Но....
Люди, которые лезут на стены, наиболее уязвимы именно в этот момент. Перерубить веревки, сбросить лестницы, не пустить врага на гребень стены.... Это элементарно!
Но почему сейчас ничего не происходит?
Неясно, ничего не ясно...
Первые степняки достигли гребня стены и посыпались во двор. Также - не встречая сопротивления.
- Что происходит? - Мурсун требовательно смотрел на стоящих рядом. Но ответа не было.
***
Стивен понимал, что стену они защищать не смогут. Значит - им надо найти место, в котором их не размажут сразу.
К примеру - у ворот. Там они прикрыты с боков, расстрелять их тоже не получится, арканами не выдернешь, а что ворота разобьют...
Стивен подозревал, что к тому времени ему все будет безразлично.
А вот и первые степняки.
Спускаются со стены, оглядываются, переговариваются на своем гортанном языке, ничего не понимая....
Арбалетов им не оставили - Стивен был против. Нечего усиливать степняков. А потому...
Есть оружие, которым даже мальчишка владеет.
Праща...
Камни ударили по косоглазым.*
* презрительное название степняков. На самом деле глаза у них не косые, просто узкие, но прозвище закрепилось, прим. авт.
Большого урона нанести не удалось - не та плотность огня, но степняки оживились - и рванули к врагу.
- За короля и Аллодию! - рявкнул Стивен. - Держаться!
И первым, подавая пример, выхватил клинок. А второй рукой отправил в рот настойку из маленького пузырька.
Передернулся от горечи, но не сплюнул. Ни капли. Красноголовик сработал почти сразу.
Сильно забилось сердце, разгоняя кровь по жилам, обрез зоркость взгляд, руки сильно стиснули рукоять легкого, как некогда в юности, меча, в голове поселилась приятная легкость. Кажется, даже солнце стало ярче и желтее.
Навстречу степнякам никто не бросался, невыгодно. Но оскорблять их можно было, чем аллодийцы и занимались, заставляя врага ускорять шаг.
Вот и первый...
Стивен видел противника так четко, от кожаной кольчуги со множеством нашитых блях, до узких черных глаз, от усов-подковки до стоптанных сапог... не уклоняться.
Грудь в грудь, сила на силу...
Отвести клинок в сторону - и кинжалом, зажатым во второй руке - в живот. Туда, где бляхи чуть разошлись.
Синеватая сталь хищно вспарывает кожу, на землю высыпаются блестящие сизые внутренности, воздух заполняет запах крови и дерьма...
Плевать!
Недолго ему нюхать осталось!
Степняк корчится с воем где-то под ногами...
Первый!
Интересно, сколько еще окажется на его счету?
И Стивен стоял, легко отводя удары, парируя их, обрубая руки и головы, полосуя вдоль и поперек податливые тела...
И рядом с ним стояли его люди.
Всего два десятка.
Стояли с отчаянием обреченных, зная, что это последние их минуты... и все же желая забрать с собой побольше врагов.
Стивен видел, как упал с рассеченной грудью пехотинец, уже падая, вонзая кинжал в ногу убившего его степняка, как другой сам насаживается на клинок, лишь бы последним усилием достать врага, сомкнув костенеющие в последней хватке руки на шее противника.
Видел, как оседают один за другим его люди.
Их оставалось двое или трое, когда настал и его черед.
Болезненным спазмом сжало сердце, и понимая, что это - конец, что через несколько секунд он упадет, Стивен прыгнул вперед.
Последним прыжком, последним усилием.
Рассмеялся - и ударил.
Он еще увидел, как катится по камням голова противника, а потом в груди стало невыносимо холодно. Его ударили с такой силой, что пробили кольчугу, и меч вылез на ладонь из его спины.
Больно не было.
Просто солнце стало стремительно темнеть... но это уже было неважно. Все было неважно.
Капитан королевской гвардии, барон Стивен Варраст, до конца исполнил свой долг.
Он был свободен.
Он был - победителем.
***
Кал-ран Мурсун долго не мог поверить в происходящее.
Да, они взяли крепость, положив малым не сотню своих. Кто-то убит, кто-то ранен так тяжело, что не сможет держать оружие или не доживет даже до рассвета.... И кто?!
Два десятка раненых!
Смертники...
Варраста Мурсун признал почти сразу. Но где Торнейский?
Крепость была пуста, словно орех. Медленно до кал-рана доходила простая истина - его провели. Он ломился в открытую дверь.
Торнейский ушел.
Может быть, потайным ходом...
Оставил на стенах смертников, чтобы создать иллюзию присутствия в крепости, а сам ушел. Опять ускользнул сквозь пальцы...
А эти люди!
Два десятка человек лежали рядом. И лица их в смерти были спокойными и довольными. Они сделали то, что хотели.
Задержали врага.
Дали возможность уйти своим.
Умерли в бою...
- Отправьте по окрестностям разведчиков. Если Торнейский ушел потайным ходом, то где-то этот ход выходит на поверхность. Надо просто найти это место - и пойти по его следам. Шевелитесь, каган ждать не будет!
Это понимали все.
И шевелиться начали вдвое активнее.
А Мурсун так и стоял над телами аллодийцев, вглядывался в мертвые лица. Ни одного сильного молодого воина. Ни одного. Калеки, раненые, те, кто не мог идти... под ноги ему попался пузырек, Мурсун поднял его, принюхался...
Настойка безумия. Вот даже как...
Они все были обречены. Приняли настой, чтобы держаться на ногах - и сражались.
Мурсун долго молчал. А потом махнул рукой кан-ару.
- Похороните их.
- Мой кал-ран?
- Похороните. Не глумитесь. Они это заслужили. И камень поставьте, что ли?
Кан-ар кивнул. Бросил руку к груди в жесте повиновения.
- Да, мой кал-ран.
- Они ушли, как воины. И надо уважать их решение.
Кан-ар молча поклонился. А что тут скажешь?
Да ничего. Остается только выкопать рядом с Дораном большую братскую могилу. И уложить в нее, не раздевая, не грабя покойников, как есть, с оружием и доспехами, два десятка тел.
Постоять пару минут, засыпать - и поставить сверху камень. Тяжелый...
Степняки не знали, чьи имена на нем выбивать. Но каждый, кто был сегодня в крепости, твердо знал - могила останется неприкосновенной.
Может быть, эта земля останется за Аллодией. Может быть, за Степью, или за Саларином - кто знает, как повернется колесо Судьбы? Боги играют людьми и дорогами, так уж заведено, и не нам предсказывать их пути...
Но никто не тронет камень и не потревожит покой героев. Сегодня они заслужили бессмертие в песнях друзей и проклятиях врагов.
Павшим в бою за родину - вечная слава и память.
Аллодия, Равель.
- Господин!!!
Не было у Ханса Римса такой привычки - орать и бегать. Наоборот, невозмутим секретарь был, что та ящерица, и это было очень кстати, сам Симон легко вспыхивал и легко отходил от приступа гнева.
Но вот ведь...
Бежал, и кричал, и встречающий маршала Иллойского Симон только головой покачал в ответ на недоуменный взгляд.
Шервуль его знает...
Ханс буквально долетел до господина.
- Письмо! От маркиза!!!
- Торнейского?!
Вот теперь взвился и Симон, выхватывая крохотный клочок бумаги из рук Ханса. Голубиная почта?
Откуда?!
- Из Дорана! Оттуда голубь, точно!
Ханс говорил сбивчиво, не обращая внимания на титулы, да и не до того было...
Что творилось в Равеле?
Безумие.
Лихорадочная подготовка к осаде. А степняки все не приходили и не приходили.
Торнейский?
Но КАК?!
Никому ничего не приходило в голову, ожидание выматывало хуже атаки... и вот! Иллойского встретили со слезами радости, а тут...
Симон отлично мог читать голубиную почту. При необходимости, а сейчас такая была...
И разбирал крохотные значки, пока не вырвали бумагу из рук...
Торнейский.
Мы еще живы. Сейчас в Доране, ночью уйдем в Ланрон.
Степняки идут за нами, будем держать осаду.
Дней десять продержимся, потом все. Удачи!
Коротко и по делу.
А что тут еще напишешь?
Симон это и огласил вслух, потом отдал крохотный листок Артану Иллойскому.
Маршал вгляделся в значки, хмыкнул.
- Ну, Рид! Ну, сволочь!
Симон даже не удивился.
Если человек с пятьюстами воинами держится уже не первый день против сорока тысяч....
Он не сволочь. Он еще хуже!
Тут одной удачей не обойтись. И военного гения мало будет...
Артан ухмыльнулся.
- Симон, мы сегодня отдыхаем, и выступаем завтра утром.
- Ланрон, ваше сиятельство?
- Ланрон.
И насколько ж легче стало на душе у Симона после этих четырех строчек письма. Насколько спокойнее...
Нельзя назвать Симона Равельского таким уж истинно верующим человеком, не свойственно это аристократии. Но этим вечером он пойдет в храм, и будет долго и горячо молиться. За человека, который отвел беду от его дома. За маркиза Торнейского.
Бастард он там, не бастард... плевать!
Такие люди как Торнейский, выше правил и законов. Они - Люди.
Только бы выжил... только бы спасся.
Симон посмотрел на маршала Иллойского. Он говорил вежливые слова, распоряжался, что-то делал, но...
Если Торнейский выживет - храм построю. В честь святого Рида, был такой... И на свои деньги, и украшу, и что угодно сделаю... если выживет. И даже если нет...
Если Торнейский не святой, то кто достоин этого звания?
Брошусь в ноги адарону, молить буду...
Боги милостивые, сберегите маркиза Торнейского? Такие люди - должны жить.
Матильда Домашкина.
- Пара-па - пара-па-пара-па-па - о - е!
Настроение было замечательное.
Матильда шла на работу, довольная и собой, и жизнью.
Впереди выходные, а еще сегодня можно забежать к Сергею...
Кажется, девушка поняла, что интересного находят люди в сцене. И вроде бы не платят им толком, и пик популярности прошел, ан нет! Лезут и лезут, словно им медом намазано...
Не медом. И даже не деньгами, и не популярностью.
Есть в этом... нечто такое... почти нечеловеческое.
Когда ты открываешься для людей и отдаешь им себя, свою душу, мечты и надежды. И люди возвращают тебе то же, но уже от себя. Грандиозный энергообмен.
С громадным залом - или с маленьким клубом, не суть важно. Но если ты поймаешь этот драйв, есть тебя хоть раз подхватит и понесет на своем гребне волна искренности - все. Ты пропал.
Мы ведь достаточно лживые создания в повседневной жизни. И стараемся лишний раз не открывать душу, чтобы в ней отхожего места не устроили. А тут...
Ты можешь сказать о себе - все. И тебе ответят...
Это - чудо?
Нет, это сцена. А Матильда поняла это, когда у них с Сергеем стал образовываться круг... почитателей? Фан-клуб?
Тоже неверно.
Просто приходят несколько человек, сидят, слушают... даже денег не бросают, видно, что не у всех они есть. Но - сидят. И от этого на душе становится тепло и уютно.
Матильда открыла дверь приемной...
- Ой!
- Ни фига себе с фига?
Девушки оказались на редкость единодушны.
На столе, нагло потеснив в сторону бумаги и канцелярские мелочи, гордо стоял букет гербер. Роскошных, разноцветных, пушистеньких таких и очень уютных.
- Прелесть какая!
Малена сунула нос в герберы.
- Тильди, они так пахнут! Нежно...
- Ага... это редкость. Значит, дорогие, как собаки!
- Это же цветы?
- У нас их везут черт знает откуда. И они не пахнут, разве что химикатами опрыскают.
- Фу...
- Нравится?
Голос был самодовольный. Девушка - сейчас уже Малена, а не Матильда, развернулась. В дверях стоял Антон Владимирович.
- Да, - честно призналась герцогесса. - Это мне?
- Тебе, кому ж еще?
- Спасибо. Они замечательные.
Антон помялся немного, а потом кивнул на шкаф.
- У нас есть папка по Мурманску. Найди и принеси.
Малена кивнула - и занялась работой. А сердечко так и пело от радости.
Может быть, глупая, наивная, неуклюжая, но это была попытка сделать ей приятное. Не схватить за задницу, как трактирную прислугу, а просто - подарить что-то, что наверняка будет принято и понравится. Это... ухаживания?
Малена мечтала.
Не век же она будет учиться, и потом, когда-нибудь, когда закончится договор с Давидом, она сможет с Антоном встречаться, а там, кто знает...
Матильда молчала, не желая обрывать подруге крылья. Пусть помечтает. Это ведь такое чувство... первая любовь! И первый мальчик, который понравился, и кошмарная юбка, которая даже попу не прикрывает, и ресницы, с которых тушь на пол-лица осыпалась, и трепет в сердце оттого, что ОН посмотрел, и первая записочка...
У нее это было. Пусть и у Малены будет. Иначе потом могут быть проблемы. Лучше уж нагуляться сейчас, и разочарование пережить сейчас, и все остальное - тоже.
С небес на землю герцогессу опустила Нина, которая зашла за зажимами.
- Привет. Есть крокодильчики? А то у меня закончились?
Матильда, которая в том числе и заказывала всю канцелярку, и распределяла ее, согласно требованиям и потребностям, достала из шкафа коробочку.
- Такие? Или покрупнее?
- Такие в самый раз, - согласилась Нина. И кивнула на цветы.
- Антон, что ли?
- Д-да...
- Ясно, что не Давид.
- Почему? - любопытство у герцогессы возобладало, тем паче,, что селектор молчал и не светился.
Нина хмыкнула.
- Кофе сваришь? Мне перерыв на пять минут нужен, а то сдохну...
- Сварю.
- А я пока сигаретку ухвачу. Умоталась... сейчас целую контору оформила. Но оно того стоило!
Малена кивнула. Стоило, наверное. Антон платил фиксированную сумму, но прибавлял процент от заказов. Не наработала? С голоду не помрешь, но и не пожируешь. А у Нины дочка...
Стаканчик с кофе Малена вынесла прямо на улицу. Стоял осенний теплый денек, из тех, когда солнышко забывает, что надо готовиться к отдыху и светит во всю мощь. А зиму девушки дружно не любили. Погреться бы пока...
Нина как раз метко бросила бычок в урну, и с улыбкой приняла стаканчик с кофе.