– В Англии День благодарения не празднуют, – заметил Сэнди.
– Но мы празднуем. – Голос отца был тверд. – Накройте стол, как собирались, пожалуйста. Деннис, ты наполнишь бокалы?
Пока мистер Мёрри нарезал индейку, а миссис Мёрри уваривала подливку, Мег взбила крем, а близнецы и Чарльз Уоллес поставили на стол миски с рисом, начинкой, овощами, клюквенным соусом. Миссис О’Киф пальцем не пошевелила, чтобы им помочь. Она посмотрела на свои натруженные руки, потом уронила их на колени.
– Призываю в Таре днесь…
На этот раз никто ее не услышал.
Сэнди, пытаясь пошутить, сказал:
– А помните, как мама решила приготовить овсяное печенье на бунзеновской горелке, на сковородке?
– Получилось вполне съедобно, – сказал Деннис.
– С твоим аппетитом все съедобно!
– Он и сейчас грандиозен, вопреки всему.
– Садитесь за стол, – сказала миссис Мёрри.
Когда все заняли свои места, она машинально протянула руки, и вся семья, включая миссис О’Киф, сидевшую между мистером Мёрри и Мег, взялась за руки, образовав круг.
– Давайте споем «Dona nobis pacem», – предложил Чарльз Уоллес. – Ведь мы все молим о мире.
– Тогда пусть начинает Сэнди, – сказала Мег. – У него самый лучший голос. Потом вступят Деннис и мама, а затем папа, ты и я.
Их голоса слились в старинной мелодии, повторяя раз за разом: «Даруй нам мир, даруй нам мир, даруй нам мир…»
Голос Мег дрожал, но все-таки она сумела допеть до конца. Когда еду начали раскладывать по тарелкам, вместо обычной веселой беседы воцарилось молчание.
– Странно, – сказал мистер Мёрри, – что источником смертельной угрозы оказался южноамериканский диктатор из почти неизвестной маленькой страны. Мег, тебе грудку?
– И темного мяса тоже, пожалуйста. И какая ирония судьбы в том, что все это происходит в День благодарения!
– Я помню, как мама рассказывала про одну давнюю весну, много лет назад, когда отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом сделались такими напряженными, что эксперты предсказывали: до конца лета разразится ядерная война, – сказала миссис Мёрри. – Они не были паникерами или пессимистами; это было взвешенное, обдуманное суждение.
И мама рассказывала, как она гуляла по лугу и думала, зацветет ли ива еще хоть раз? И после этого она каждую весну ждала, когда на иве появятся пушистые почки, и вспоминала те дни. И никогда больше цветение ивы не было для нее чем-то обыденным.
Ее супруг кивнул:
– Тогда приговор был отменен. Может, так будет и сейчас.
– Тогда было похоже? – Взгляд карих глаз Сэнди был серьезен.
– Не было. Но тем не менее пришло еще много славных весен, и ива цвела. – Он передал клюквенный соус миссис О’Киф.
– Сбираю днесь, – пробормотала она и жестом отказалась от соуса.
Мистер Мёрри подался к ней:
– Что это?
– В Таре я сбираю днесь, – раздраженно произнесла миссис О’Киф. – Не могу вспомнить. Важно. Вы не знаете?
– Боюсь, нет. Что это такое?
– Слово. Слово Патрика. Нужно сейчас.
Мать Кальвина всегда была неразговорчива. Дома она общалась с окружающими в основном посредством ворчания. Ее дети, за исключением Кальвина, поздно начали говорить, потому что до школы им редко доводилось услышать полное предложение.
– Моя бабка была из Ирландии. – Миссис О’Киф указала на Чарльза Уоллеса и опрокинула свой бокал.
Деннис вытер пролитое бумажным полотенцем.
– Полагаю, в космическом плане не имеет особого значения, взорвет себя наша второразрядная планетка или нет.
– Деннис! – воскликнула Мег и повернулась к матери. – Извините, что использую это в качестве примера, но, Дэн, помнишь, как мама выделила в митохондрии фарандолы?
– Конечно помню, – перебил сестру Деннис. – За это она и получила Нобелевскую премию.
Миссис Мёрри подняла руку:
– Дай Мег сказать.
– Ну так вот: фарандолы такие крохотные, что казалось, будто они не могут иметь никакого особенного значения, но они существуют в симбиозе с митохондриями…
– Все, понял. А митохондрии обеспечивают нас энергией, и если что-то случится с нашими фарандолами, это повлияет и на митохондрии…
– И, – подытожила Мег, – если такое случится, мы можем умереть от потери сил, как тебе хорошо известно.
– Продолжай, – сказал Сэнди.
– Так что если мы взорвем собственную планету, это наверняка скажется на нашей Солнечной системе, а это может повлиять на нашу Галактику, а это может повлиять…
– Старая добрая теория о цепной реакции? – спросил Сэнди.
– Более того. Взаимозависимость. Не просто одно ведет к другому по прямой, но всё и все повсюду взаимодействуют.
Деннис выбросил мокрое бумажное полотенце, положил поверх испачканной скатерти чистую салфетку и заново наполнил бокал миссис О’Киф. Несмотря на двойные рамы, задернутые шторы зашевелились и по комнате прошел сквозняк. В каминную трубу брызнули тяжелые капли дождя, и огонь зашипел.
– Я все-таки думаю, – сказал Деннис, – что ты переоцениваешь важность этой планеты. Мы все перепортили. Может, и к лучшему будет, если мы взорвемся.
– Деннис, ты же врач! – возмутилась Мег.
– Пока еще нет, – сказал Сэнди.
– Ну так скоро будет! Ему полагается оберегать жизнь и заботиться о ней!
– Извини, сестренка, – быстро сказал Деннис.
– Это просто его способ насвистывать в темноте. – Сэнди положил себе рису с подливкой и поднял стакан, салютуя сестре. – И вообще, помирать лучше на полный желудок.
– Я серьезно, хоть и не совсем, – сказал Деннис. – Я думаю, что мы неправильно расставили приоритеты – мы, люди. Мы забыли, что стоит беречь, а что нет, иначе мы бы не влипли в такую передрягу.
– Серьезно, несерьезно… – проворчала миссис О’Киф. – Никогда не понимала, что вы такое болтаете. Даже ты. – И она снова указала на Чарльза Уоллеса, хоть на этот раз и не опрокинула бокал.
Сэнди посмотрел поверх стола на младшего брата – тот выглядел маленьким и бледным.
– Чарльз, ты почти ничего не ешь и не разговариваешь.
– Я слушаю, – ответил Чарльз Уоллес, глядя не на Сэнди, а на сестру.
Мег насторожилась:
– Что слушаешь?
Чарльз Уоллес качнул головой – едва заметно, так, что поняла только Мег. И перестала расспрашивать.
– Призываю в Тару днесь всю святую мощь Небес! – Миссис О’Киф указала на Чарльза и снова опрокинула бокал.
На этот раз никто не шелохнулся, чтобы вытереть лужу.
– Моя бабка из Ирландии. Она учила меня. Говорила, это очень важно. Призываю в Тару днесь всю святую мощь Небес… – Голос ее иссяк.
Дети миссис О’Киф звали ее Ма. У всех, кроме Кальвина, это звучало как оскорбление. Мег трудно было называть свекровь мамой, но теперь она отодвинула стул, вышла из-за стола и присела рядом со старой женщиной.
– Ма, – мягко спросила она, – чему вас учила ваша бабушка?
– Полагаться на это Слово, чтоб сдерживать тьму.
– Но как?
– Всю святую мощь Небес, – напевно произнесла миссис О’Киф:
В это мгновение в дымоход как будто ведро воды вывернули. Языки пламени заметались, и в комнату повалили клубы дыма.
– Пламень, властный греть и жечь, – твердо повторил Чарльз Уоллес.
Яблоневые поленья зашипели, но пламя собралось с силами и снова ярко вспыхнуло.
Миссис О’Киф положила корявую руку на плечо Мег и с силой надавила, словно это помогало ей вспоминать:
Ударил мощнейший порыв ветра, и дом содрогнулся, но устоял.
Миссис О’Киф давила, пока Мег не показалось, что она сейчас упадет под этой тяжестью.
Опершись о плечо Мег, она встала и осталась стоять, глядя на языки пламени в камине.
В голосе ее зазвучало торжество:
– Пущай знает этот Бешеный Пес Бран-как-его-там!
Близнецы в замешательстве переглянулись. Мистер Мёрри отрезал еще кусок индейки. Лицо миссис Мёрри было безмятежно, но к общению не располагало. Чарльз Уоллес задумчиво смотрел на миссис О’Киф. Мег поднялась и вернулась на свое место, сбежав от невероятной тяжести свекровиной руки. Мег была уверена, что на плече у нее остались синяки – отпечатки пальцев.
Когда Мег отошла, миссис О’Киф словно съежилась и тяжело осела в кресле.
– Очень она на это надеялась, бабка-то моя. Сто лет об этом не думала. Старалась не думать. С чего вдруг сегодня вечером вспомнила? – Она дышала с трудом, словно переутомилась.
– Похоже на «Щит святого Патрика», – сказал Сэнди. – Мы его пели в певческом клубе в колледже. Одна из моих любимых песен. Изумительные созвучия.
– Не песня! – возразила миссис О’Киф. – Слово. Патриково Слово. Чтоб уберечь от беды. В грозный час сбираю днесь всю святую мощь Небес…
И тут внезапно погас свет. Порыв ветра пронесся над столом и задул свечи. Урчание холодильника смолкло. Печь в подвале перестала мурлыкать. Холодная сырость завладела комнатой, и в нос ударил запах разложения. Огонь в очаге съежился.
– Скажи его, Ма! – воскликнул Чарльз Уоллес. – Скажи его целиком!
Голос миссис О’Киф был еле слышен.
– Я забыла…
Молния вспыхнула так ярко, что свет проник через задернутые шторы. Следом раздался страшный раскат грома.
– Я скажу его вместе с тобой, – настойчиво проговорил Чарльз Уоллес. – Но нужно, чтобы ты помогла мне. Давай. В грозный час сбираю днесь всю святую мощь Небес…
Молния и гром ударили почти одновременно. Потом раздался оглушительный треск.
– Попало в какое-то дерево, – сказала миссис Мёрри.
– Всю святую мощь Небес, – повторил Чарльз Уоллес.
Голос старой женщины подхватил:
– Солнце – светоч наш дневной…
Деннис чиркнул спичкой и зажег свечи. Сперва их огоньки метались и воск стекал ручейками, но потом они успокоились и загорелись ярко.
Мег ждала, что сейчас снова вспыхнет молния и ударит уже в сам дом. Вместо этого свет зажегся так же внезапно, как до этого погас. Печь заурчала. Комната снова наполнилась теплом и светом.
Чарльз Уоллес немного отодвинул штору.
– Дождь перешел в снег. Земля бела и прекрасна.
– Отлично. – Сэнди оглядел комнату. – И что все это означает? Я понимаю, что-то произошло – но что?
Несколько мгновений все молчали.
Потом Мег произнесла:
– Возможно, у нас появилась надежда.
Сэнди отмахнулся от ее слов:
– Мег, ну будь же благоразумна, в самом-то деле.
– Зачем? Мы живем в неблагоразумном мире. Ядерная война неблагоразумна. Благоразумие ничего нам не даст.
– Но нельзя же вовсе от него отказываться! Вон Бранзилльо отбросил всякое благоразумие и сошел с ума.
– Ладно, Сэнди, – сказал Деннис. – Я с тобой согласен. Но что произошло?
Мег посмотрела на Чарльза Уоллеса, однако тот снова ушел в себя.
– Как бы нам этого ни хотелось, – отозвался Сэнди, – но причуды погоды здесь, на северо-востоке Соединенных Штатов, никак не влияют на то, нажмет или нет какой-то безумец в Южной Америке на кнопку, чтобы развязать войну, которая, очень может быть, подведет итог всем войнам.
Ребенок шевельнулся в животе у Мег, напомнив о жизни.
– Папа, а президент собирался звонить еще?
– Он сказал, что позвонит, когда… когда появятся какие-нибудь новости. Те или иные.
– В течение двадцати четырех часов?
– Да. Не хотел бы я сейчас находиться на его месте.
– Да и на нашем несладко, – сказал Деннис. – Поразительно, как только мир в это вляпался?
Чарльз Уоллес продолжал смотреть в окно:
– Снег прекратился. Ветер сменился на северо-западный. Тучи расходятся. Я вижу звезду.
Он отпустил штору.
Миссис О’Киф кивком указала на него:
– Ты. Чак. Я пришла из-за тебя.
– Почему, Ма? – мягко спросил Чарльз Уоллес.
– Ты знаешь.
Он покачал головой.
– Останови его, Чак. Останови Бешеного Пса Брана… Останови его.
Миссис О’Киф выглядела сейчас старой и маленькой, и Мег поразилась: как она могла с такой силой надавить ей на плечо? И еще миссис О’Киф дважды назвала Чарльза Уоллеса Чаком. Никто никогда не называл его Чаком. Изредка – просто Чарльзом, но Чарли или Чаком – никогда.
– Миссис О’Киф, хотите чаю? – спросила миссис Мёрри. – Или кофе?
Миссис О’Киф невесело засмеялась:
– Ну да. Не слушаете. Думаете, я деревенщина. Умные больно, слушать такое. Чак знает. – Она снова кивнула в сторону Чарльза Уоллеса. – Утром сегодня встала – не собиралась идти. Потом мне что-то велело идти, хочу или не хочу. Не знала, почему, пока не увидела тебя с их большими древними глазами, и Слово начало возвращаться ко мне, и я снова поняла, что Чак не дурачок. Думать не думала про это Слово, Чак, от бабули и доныне. Ты его получил. Используй. – Миссис О’Киф приостановилась, чтобы перевести дыхание. Они впервые слышали от нее такую длинную речь. Тяжело дыша, она закончила: – Я хочу домой. – Но никто не отозвался, и она повторила: – Отведите меня домой.
– Но, миссис О’Киф! – попытался подольститься к ней Деннис. – У нас же салат, с помидорами и авокадо, а потом будет горящий сливовый пудинг!
– Да пусть сгорит твой пудинг. Я сделала, зачем пришла. Отведите меня домой.
– Как скажете, миссис О’Киф. – Мистер Мёрри встал. – Дэн, Сэнди, кто из вас проводит миссис О’Киф домой?
– Я, – вызвался Деннис. – Сейчас принесу ваше пальто, мэм.
Когда машина отъехала, Сэнди проговорил:
– Ее ведь почти можно принять всерьез.
Старшие Мёрри переглянулись, и миссис Мёрри ответила:
– Я и принимаю.
– Да брось, мама! Что, всю эту чепуху с молитвой и Чарльзом Уоллесом, который в одиночку остановит Бешеного Пса Бранзилльо?
– Не обязательно слово в слово. Но я принимаю миссис О’Киф всерьез.
Мег встревоженно взглянула на Чарльза Уоллеса, потом обратилась к матери:
– Ты всегда говорила, что она не так проста, как кажется на первый взгляд. Наверное, сейчас мы увидели часть этой «непростоты».
– Хорошо бы, – сказал отец.
– Ну ладно, но что тогда это было? Это же… это же неестественно!
– А что естественно? – спросил Чарльз Уоллес.
Сэнди приподнял брови:
– О’кей, братишка, и что же ты станешь делать? Как планируешь остановить Бранзилльо?
– Не знаю, – серьезно ответил Чарльз Уоллес. – Я воспользуюсь этим Словом.
– Ты его запомнил? – спросила Мег.
– Запомнил.
– Ты слышал – она назвала тебя Чаком?
– Слышал.
– Но никто никогда тебя не называет Чаком. Откуда она это взяла?
– Я точно не уверен. Возможно, из прошлого.
Зазвонил телефон, и все вздрогнули. Мистер Мёрри кинулся к столику с телефоном и замешкался на мгновение, прежде чем снять трубку.