Я чувствую твоё дыхание около своего уха. Ты находишься слишком близко. Очень близко. Я ненавижу, когда ты делаешь это. Ты мой друг, Джонатан. И это слишком для меня, но ты не замечаешь.
Я хотела бы показать тебе, что наша дружба значит для меня. Но я не знаю как.
— Всем плевать, даже если и хочу, — я произношу это шёпотом, потому что не должна так говорить. Но я поступаю опрометчиво.
Томас достаточно далеко, он не может подслушать наш разговор. Но телохранитель всё ещё заставляет меня нервничать. Он здесь для моей безопасности, и, чтобы удержать меня. Мне интересно, что он сделает, если я попробую уйти, здесь и сейчас. Вернёт меня, наверное. Но... куда бы я пошла? Мир — это дорогое место.
И опасное.
— Почему, Икс? Почему плевать? — твой голос так близко, что я чувствую вибрации.
Что-то щёлкает внутри меня.
— Чёрт побери, Джонатан! Перестань задавать вопросы, на которые я не могу ответить!
Я допиваю оставшееся шампанское, а это не много и не мало — половина бокала, проглатываю его, ощущая, как оно обжигает моё горло, мчась вниз, и тяжело оседает в животе.
Я бегу. Сквозь толпу к маленькой незаметной двери, за которой находится уборная. Томас позади меня, молча следует на расстоянии.
Я открываю дверь ближайшей уборной, лёгкие в ступоре, глаза горят, грудь болит, сердце сильно колотится, всё передо мной словно в тумане. С грохотом закрываю дверь кабинки. Прислонившись спиной к холодному металлу двери, борюсь за спокойствие. За дыхание.
Я не хочу тебя, не физически. Но есть какая-то искра потребности в тебе. Ты заставляешь меня интересоваться моей жизнью, моим существованием. Задаваться вопросом — кто я?
И эти вопросы вызывают приступ панической атаки.
Я соплю носом. С трудом моргаю.
НЕТ.
Я не могу выпустить этот поток эмоций, я контролирую ситуацию. Вдох-выдох. Я не могу сделать это, не здесь и не сейчас. Не из-за тебя, Джонатан Картрайт Третий. Ты ничего не знаешь обо мне. Ты хочешь меня, потому что я для тебя недоступна. Ты представляешь собой мою успешно выполненную работу. Вот и всё.
Мне нравится моя жизнь.
Я довольна.
Мне не нужно большего.
Я не хочу знать то, что ещё может существовать для меня.
Я в безопасности под защитой Калеба Индиго.
Почему же я борюсь со слезами?
Я слышу, как открывается и закрывается дверь. Как работает кран.
Тишина. Но понимание того, что там есть кто-то ещё, кто, наверное, поправляет макияж, сковывает меня. Я не могу быть слабой. Не буду. Я со злостью отметаю свои эмоции. Отключаю их. Держа голову высоко, я покидаю кабинку.
И тут же застываю на месте.
Это мужская уборная.
Выйдя из кабинки я поднимаю голову и увидев мужчину, теряю дар речи. Он стоит лицом ко мне, держа в руках сотовый телефон.
Я забываю, как дышать.
Есть красота, а есть совершенство. Я знаю много красивых мужчин. Некоторые симпатичные. Некоторые просто красивы. Но, ни один из них не мог сравниться с Калебом Индиго с точки зрения мужской привлекательности.
До сих пор.
Этот мужчина?
Он — великолепие небес, сотворённое из плоти.
ГЛАВА 10
— Привет. Похоже, один из нас перепутал уборную, — его голос такой низкий и тёплый, удивлённый и добрый, обволакивает меня.
Я не могу двигаться, не могу дышать. Он смотрит на меня такими голубыми глазами, от которых сердце подпрыгивает в груди, глазами, которые не поддаются описанию.
В них бесчисленное множество оттенков синего. Лазурный. Барвинковый. Нежно-голубой. Темно-синий. Ультрамариновый. Небесный. Сапфировый. Электрический. И много других вариантов.
И индиго.
О, ну надо же, какая ирония.
Его глаза. Они цвета индиго.
Я пытаюсь говорить, но мой рот только открывается и закрывается без звука. Что-то во мне сломалось и выбило из колеи.
— Ты в порядке? Выглядишь расстроенной, — он делает быстрый шаг, и меня окружает аромат жвачки с корицей, пронизанной нотками алкоголя и сигарет. Но корица… она во мне, в моём носу, на моих вкусовых рецепторах.
Его рука касается моего локтя, а другая двигается мимо моей щеки и, не касаясь кожи, убирает непослушные локоны подальше от глаз.
— Всё хорошо, — удаётся прошептать мне.
— Я не вчера родился, сладкая. Попробуй ещё раз, — смеется он.
Я не спускаю с него глаз.
— Сожалею, что побеспокоила вас.
Я заставляю своё тело двигаться и прохожу мимо него. Он хватает меня за руку, разворачивает и привлекает к своей твёрдой тёплой широкой груди.
— Ты не беспокоила меня. Наоборот, если уж на то пошло. Подожди минуту. Не нужно спешить.
— Мне нужно идти.
— Тем более, стоит остаться.
Святые небеса, этот голос. Тёплый, как полуденное солнце, согревает кожу.
Я не понимаю, что мужчина имеет в виду, но его руки мягко, вежливо и твёрдо лежат на моих плечах, а я щекой прислоняюсь к его груди — это не вежливо, неправильно. Но я не хочу двигаться. Никогда. Моё ухо находится на уровне его сердца, и я слышу...
Тук-тук, тук-тук, тук-тук...
Медленно, спокойно и ободряюще.
— Как тебя зовут? — спрашивает он, кончиком пальца интимно прослеживая линию от моего виска, далее по контуру уха и вниз, к основанию челюсти.
Такая простая вещь, как спросить имя. Настолько лёгкая для всех остальных.
Я паникую. Отталкиваю его. Отступаю. Мужчина снова ловит меня и удерживает.
— Эй, эй, всё хорошо. Прости, всё хорошо.
— Мне пора, — я качаю головой.
— Просто скажи своё имя.
— Не могу, — я не хочу лгать.
— Что? Это тайна? — фыркает он недоверчиво.
— Я не должна быть здесь.
Мне удаётся сделать ещё один шаг в сторону.
— Без шуток. Это мужская уборная, а ты определённо не мужчина.
Его рука легко обхватывает моё запястье и удерживает меня на месте.
Он делает рывок, и я возвращаюсь к его твёрдой груди. Его палец, который проследил дорожку за моим ухом, прикасается к моему подбородку. Я должна — хотя понимаю, что не следует — посмотреть ему в глаза, такие фиолетовые, такие пленительные этим странным оттенком синего. Такие понимающие, такие тёплые, они читают меня как книгу, моя душа обнажена для него, открыта.
— Послушай, Золушка. Всё что я хочу — это знать твоё имя. Скажи мне его, и я сделаю всё остальное.
— Остальное? — я понимаю, что должна отстраниться, уйти, убраться отсюда, пока не произошло что-нибудь компрометирующее. Но не могу. Я похожа на существо в глубоком, глубоком море, пойманное на крючок. — Что остальное?
Я с трудом сглатываю. Во мне всё закипает, запутывается, сверкает, смешивается, теряется и становится диким.
— Остальное насчёт нас с тобой.
— Не понимаю, о чём вы.
— Понимаешь, Золушка. Ты чувствуешь это, я знаю, — он хмурится, и даже это выражение его лица головокружительно великолепно. — Я не должен здесь находиться. Ни на этой вечеринке, ни в этой уборной, и, конечно, не с такой, как ты. Я не принадлежу этому обществу. И ты тоже. Но вот я здесь, и ты здесь, и... есть что-то ещё. Если бы я мог подобрать это чёртово слово... что-то происходит между нами.
— Вы сумасшедший. Мне пора.
Я ухожу.
Мои руки дрожат. Что-то в самой глубине моей сущности негодует по поводу каждого сантиметра пространства, что я оставляю между нами, между ним и мной. Что-то просит, чтобы я осталась, сказала ему, кто я, дала ему то, что он требует от меня.
Но это невозможно.
— Да, я сумасшедший. Не буду с тобой спорить. Но это не имеет ничего общего с нами, сладкая.
— Нет никаких нас, и перестаньте называть меня «сладкой».
Я не смею повернуться, не смею показать ему свою спину. Пячусь назад к двери и хватаюсь за ручку.
— Назови своё имя, Золушка.
Моя рука сжимает дверную ручку. Я нажимаю на неё вниз. Тяну дверь на себя, не отрывая от него глаз. Мне нужно отвести взгляд, но я не могу. Не могу. Я в ловушке его пристального взгляда. Попала под его тепло, не только физическое, но и уютное, обволакивающее, всепоглощающее тепло его души. Это растапливает во мне лёд, распространяется через зияющую пропасть моей одинокой души.
— Нет, — мой шёпот не слышен из-за стука сердца. Если я назову ему своё имя, то отдам всю себя.
Имя — это сила.
— Почему нет? — он подходит ко мне широкими лёгкими шагами. Его руки обвиваются вокруг моей талии и тянут на себя, дверь со щелчком закрывается, и я вновь прижата к его груди, вдыхаю аромат корицы и сигарет.
— Тогда я назову тебе своё, хорошо? Меня зовут Логан Райдер.
— Логан Райдер... — я прищуриваю глаза, пытаясь дышать, мои руки лежат на его груди, я чувствую его дыхание, ощущаю грохот его сердца под моей правой ладонью. — Привет.
— А твоё имя... ?
Он так близко, и всё, что я ощущаю и чувствую — это запах, его всепоглощающий аромат и обволакивающее тепло. Я не могу сказать ему своё имя, потому что это всё, что у меня есть, валюта, которую я не смею тратить.
— Я не могу. Не могу, — я лишь качаю головой.
Отхожу от него, заставляя свои ноги подчиниться благоразумию моего разума, а не желанию моего сердца и тела.
— Могу я открыть тебе секрет, Золушка?
— Если хотите, — я всё ещё изо всех сил пытаюсь заставить лёгкие работать, и мой голос звучит хрипло.
— Понятия не имею, что происходит прямо сейчас.
Его пальцы впиваются в плоть чуть выше моего копчика, крепко прижимая к себе.
Я не в состоянии двигаться, просто парализована этим ощущением.
— Я тоже, — звучит моё признание.
Он ухмыляется и поднимает руку к моему лицу. Обхватывает ладонью мою щеку, поглаживая скулу большим пальцем.
По какой-то необъяснимой причине я чувствую себя нелепо взволнованной.
— Может и так, но я сделаю именно это... — он делает вдох и целует меня.
Целует меня.
Целует меня.
Или... поцеловал бы, но я возвращаюсь к моменту секундной давности, до того, как его губы касаются моих, и просто устанавливаю достаточное расстояние между нами, отчего поцелуй прекращается, прежде чем он сможет уничтожить меня.
Мужчина вздыхает, таким коротким, маленьким вздохом удивления, отчаяния и желания.
***
БАМ! БАМ! Тяжёлый кулак два раза ударяет в дверь, и я, вздрагивая, спотыкаюсь и отхожу подальше. Я смотрю на Логана, глаза щиплет, лёгкие ноют от нехватки воздуха, а мои руки дрожат.
Рывком открываю дверь, выскальзываю из туалета и тут же ударяюсь о грудь Томаса.
— Куда вы ушли? — его голос с сильным акцентом, густой словно масло, и глубже, чем каньон.
Руки охранника сжимают мои плечи, отстраняют меня на несколько футов назад, подальше от себя, и разворачивают.
— Я по ошибке зашла не в ту уборную.
Лапа Томаса больше, чем у медведя, обхватывает верхнюю часть моей руки, мягко, но неумолимо, заставляя меня отойти прочь от уборной.
— В следующий раз, я пойду с вами.
Мы уходим прочь, обратно в танцевальный зал. Лен стоит там с недовольным взглядом, скрестив руки на груди. И ты в баре в нескольких футах, выпиваешь.
Что-то заканчивается, а что-то другое берёт своё начало.
— Мадам Икс. Вы должны уделять больше внимания тому, в какую уборную направляетесь, — голос Лена острый, с оттенком искусственного дружелюбия. — Вы же не хотите, чтобы я беспокоился о том, куда вы пошли, я прав?
— Нет, простите, — я подбираю подходящее объяснение. — Такое случается с женщинами. Совершенно неожиданно. Я уверена, что вы понимаете.
Рука Томаса по-прежнему на моём плече, передо мной стоит Лен, а я борюсь за дыхание, за спокойствие. Притворяюсь, что аромат почти-поцелуя уже исчез с моих губ. Надеюсь, что мой бешеный пульс не слышен. У меня кружится голова.
Разговоры заканчиваются, и все делятся на пары для танца, несколько человек вдоль края толпы наблюдают, выпивают, ожидают.
Ты забираешь меня на танцпол, где пары вальсируют, кружатся и покачиваются. Одна твоя рука вежливо размещается на моей талии, а вторая берёт мою ладонь, такую тёплую и сухую. Ты ведёшь с опытной непринужденностью, управляя мной один танец, затем другой. Мы останавливаемся, когда музыкальная группа берёт перерыв, и потягиваем вино, которое я нахожу слишком лёгким, слишком фруктовым и сладким. Когда группа начинает играть снова, ты ведёшь меня обратно, кладёшь руки на мою талию, где твоё прикосновение не может быть истолковано никак, кроме как платоническое. Ты что-то говоришь, но я оставляю твои фразы без ответа, и ты, кажется, ожидаешь такого, понимаешь это, продолжая односторонний разговор, а я даже не знаю, о чём он.
Я совсем не думаю о тебе.
— Я могу украсть вашу даму?
О, его голос. Теперь резкий и выжидающий, не оставляющий места для неповиновения.
У тебя нет ни единого шанса, милый Джонатан.
Большие сильные и одновременно тёплые руки Логана берут меня и кружат, уводя прочь. Его шаги ощущаются не гладкими и плавными, а более мощными, непримиримыми и уверенными. Его рука находится не на талии. Она на моём бедре. Не совсем неуместно, но на грани. Пальцы мужчины переплетаются с моими, а не просто сжимают, как это делают друзья.
— Привет, — говорит он, и его глаза цвета индиго находят мои.
— Привет, — выдыхаю я.
И мы танцуем. Мы вращаемся и скользим в изящном круге, и время утекает, как вода, переходит сначала в одну песню, а потом во вторую, и я не могу отвести взгляд. Не хочу. Его глаза впиваются в меня, и, кажется, разглядывают. Читают меня, как будто я его знакомая и любимая книга, давно потерянная и вот наконец-то вновь найденная.
— Как тебя зовут, Золушка?
Его лоб касается моего, и я боюсь интимности этой сцены, его рука всё ещё на моём бедре, его пальцы всё также сплетены с моими, и наши тела слишком близко друг к другу.
Мне нужно прекратить этот танец.
Я отталкиваю его.
— Стой!
Он ловит меня за руку и притягивает обратно к себе.
Мы теряемся в толпе танцующих, но я знаю, что Лен наблюдает за нами, как и Томас, а также Джонатан, и это не может произойти, этого не должно случиться. Он находится слишком близко. Мужчина прикасается ко мне, как будто мы сформированы, приспособлены и созданы, чтобы принадлежать друг другу, как будто он знает меня, как будто только ему разрешено касаться моего тела.
— Почему ты не говоришь мне своё имя? — в его голосе слышится отчаяние.
— Я не могу, — не знаю, как ему это объяснить.
— Просто имя, милая.
— Это не просто имя. Это гораздо больше. Это то, кто я есть.
Мне хочется улыбаться, хочется наброситься на него, почувствовать вкус его губ, тепло его твёрдой груди и рук. Я хочу рассказать ему миллион предательских вещей.
— Точно, — его пальцы покидают мои, скользят вверх и, Боже, оказываются на нежной нижней части моего предплечья. Это так интимно и настолько мягко, что я не могу дышать и чувствую возбуждение от этой невинной близости, мои бёдра сжимаются вместе, и я смотрю на него, ощущая кончики его пальцев у себя на плече, которые поглаживают меня от запястья и вверх до локтя. — Я хочу знать, кто ты.
Пальцами я касаюсь своих губ там, где его губы чуть не коснулись моих.
— Нельзя.
— Почему нет?
— Это невозможно.
— Нет ничего невозможного.
У меня нет ответа на это, я могу только освободить руку, и он не может сделать ничего, кроме как позволить мне это. Я ухожу, и мне больно, меня тянет оглянуться. Тянет вернуться к нему и закончить тот почти-поцелуй. Это как натянутая проволока, пронзающая моё сердце, как порванная струна арфы. Каждый шаг прочь от Логана заставляет всё моё существо играть на этой порванной струне.
Я обнаруживаю тебя в дальней части зала, ты стоишь, прислонившись к стене с бокалом вина в руке, и разговариваешь с Леном. Я слышу слова, вы обсуждаете автомобили, то, что мужчины обсуждают между собой на непонятном языке: мощность, крутящий момент и цилиндры.
Томас, однако, находится с краю толпы танцующих, его чёрные глаза смотрят на меня, и мне интересно, сколько ещё они видели.
— Мадам Икс? — ты произносишь моё имя, как будто что-то подозреваешь.
— Я в порядке, Джонатан.
Я отказываюсь смотреть куда угодно, только на тёмно-красную розу в лацкане твоего костюма. Я не заметила её раньше. Её цвет точно совпадает с оттенком моего платья.