- Хорошо. Сейчас.
Умница его девочка. Большая умница. Собралась моментально, глотая слёзы, и даже голос почти не дрожит. Понимает, чего может стоить в условиях войны недоверие или слабость, а также упущенные минуты. Не стала спрашивать, почему Сэм не хочет войти в дом своего деда открыто. Доверяет. Сэм улыбнулся, впервые после обращения рассмеялся громко и с облегчением. Его сестра продолжает доверять ему. Он ведь почти позабыл, что вообще можно кому-то верить. Будучи ребенком, он перестал доверять собственному отцу. Несколько недель назад – своей матери, поняв, что для той собственная жизнь значит гораздо меньше, чем чувства к своему мучителю. О доверии Курду и речи быть не могло. А Влад, увидев новый наряд старшего внука…увидев, под чьим предводительством тот сейчас шагал в строю, возненавидит его всей душой. Как и Габриэль. Как и вся остальная семья. Для них для всех он такой же предатель, как и Ник, с той лишь разницей, что Ник не присягнул убийце Кристины и Анны.
Но у Сэма оставалась его сестра. Та, которая продолжала верить в него, несмотря ни на что. И он старался не думать о том, во что превратится эта вера, как скоро сменится она разочарованием, когда Ками увидит его форму.
Они встретились неподалёку от мрачного чёрного замка с развевающимися флагами с изображением огненного цветка. Здесь, в это й части Мендемая пока был вечер. Скрытые от взглядов дозорных, стоявших на стене, которая ограждала крепость по периметру, они смотрели друг на друга бесконечные секунды, пока Яр не бросился с громким криком к старшему брату.
- Сээээээми…Сэми!
Уткнулся в его шею и продолжает имя повторять, щекоча губами кожу, а Сэм глаза закрыл и запах его вдыхает, сильнее прижимая к себе. Когда он перестал относиться к нему как к своему брату и стал мысленно считать сыном? Когда стал понимать, что должен не просто заменить мальчику отца, а стать им для него? Он уже не помнил. Казалось, он родился с этим пониманием.
Перевел взгляд на Камиллу и поманил её к себе пальцем, качая головой. Молча прося не делать преждевременных выводов.
И она не выдержала. Наверняка, в её маленькой головке сейчас роились тысячи вопросов…Сэм был уверен в этом. Но ему было плевать. Имело значение только то, как сестра подошла к нему, прижимая к своей груди малышку и позволила себя обнять.
- Как же я соскучился по вам, - уже сидя на зеленой траве, глядя на малышку в конверте, огромными синими глазами рассматривающую кроны деревьев над их головами.
- Такая смешная…наша девочка.
Сказал и запнулся, посмотрев на старшую сестру. Она поняла, что он хотел сказать. Да, их девочка. До боли похожая на самого Сэма, а, значит, похожая на их отца.
- Очень смешная, - Яр показал ей язык, скорчив смешную рожицу, и провёл травинкой по крошечному носику, - у неё твои и папины глаза, Сэм, видишь? Как будто скопированные.
- Вижу, - кивнул, а сам подумал о том, как бы хотел ткнуть в эти слова брата того психа, который сомневался в своем отцовстве.
- Ярослав, - Камилла, протянула брату маленькую корзину, - сорви, пожалуйста те безумно красивые фиолетовые цветочки, которые мы видели по дороге сюда. Я сплету для Шели венок, а ты его ей подаришь.
Сестра улыбнулась, а младший брат закатил глаза, вставая с земли и отряхивая штаны.
- Так бы и сказали, что поговорить хотите. Только я не маленький, можно и при мне обсудить всё.
Сказал обиженно и, выхватив из рук Камиллы корзинку, сердито зашагал к лужайке неподалеку.
- Только так, чтобы я тебя видел.
В ответ раздалось фырканье, и Сэм улыбнулся, думая о том, как вырос за это время брат. Раньше бы он просто побежал срывать цветочки, радостный, что ему дали такое ответственное задание. Но ведь война быстро делает даже из самых маленьких взрослых.
- Почему ты в форме нейтрала?
Посмотрел на сестру, на то, как сжимает свои пальчики, обеспокоенно исследуя его лицо взглядом.
- Потому что я нейтрал.
- Я так понимаю, не на службе у отца…
Не вопрос. Утверждение. Ведь чувствует правду.
Сэм молча кивнул, продолжая краем глаза следить за братом.
- Почему?
- Потому что у меня не было выбора.
- Только предательство?
- А предательство предателя считается предательством?
- Наш отец – не предатель!
Прошипела, склоняясь к нему и отчетливо произнося каждое слово.
- ВАШ отец. ВАШ, Камилла!
Сказал и едва не задохнулся от той волны боли, что пронзила грудь. Ничего. Это пройдёт. Когда-нибудь. Вот эта реакция на новую правду Николаса Мокану. Когда-нибудь он сможет относиться к ней саркастически и без грамма той агонии, что начинала душу выворачивать, как только думал о ней. Пройдёт обязательно, или же он вырежет тот кусок своей души, который отвечает за остатки любви к этому бессердечному ублюдку. Собственноручно вырежет.
- Ты снова об этом? Он наш отец, какую бы форму ни надел…он всё делает ради нас. Боже, Сэм, вспомни…ты. Это ты помогал мне вернуть его нам тогда…а он? Он даже во время этой войны находил любые возможности, чтобы помочь нам, маме…
- Он не считает меня своим сыном, - прервать торопливые обвинения сестры твёрдым голосом, не обращая внимания на вгрызающуюся в рёбра боль, - он думает, что мать нагуляла меня, так что не называй его моим отцом. И да, он делает всё это ради вас. Вот только к чему могут привести его действия?
- Что за бред? – Ками рассмеялась, но улыбка медленно сползла с её лица, когда она не увидела ответного веселья в глазах брата, - да ты ж его копия. Ксерокс не выдает настолько точных копий.
- Да. Его копия. И копия Самуила.
Ками приложила ладонь ко рту, ахнув и замолчав. Закрыв глаза, пытаясь справиться с чувством тошноты от осознания мерзости, которую подразумевали слова брата.
- Тошнит, да? Вот и меня рвать тянет только от одной этой мысли. А он с этим живёт. Изо дня в день. С этой мыслью. Нас тошнит от этой пошлости, а его наизнанку от нее выворачивает. И поэтому нет в нем больше моего отца. А во мне – его сына.
- Я не верю. Не может он так считать
- Он безумен, Камииии…Я сам…я своими глазами видел, как он ругается с кем-то. Понимаешь? Он спорит с кем-то, угрожает, посылает проклятья кому-то невидимому, существующему только в его голове…а через секунду разговаривает со мной как ни в чём ни бывало. Я никогда не говорил тебе этого, Кам, но я боялся его. Такого его я боюсь. В его руках наша мать….в руках этого монстра. И вот почему я напялил на себя эту фор…
Она не дослушала его. Она вскочила на ноги, сдерживая рыдания, рвавшиеся из горла, обхватила маленькой ладонью шею, стараясь не дать им вырваться.
- Папа?? Мой папа?
Топчет нервно траву вокруг них, останавливаясь только для того, чтобы сделать глубокий вздох, и шепчет бессвязно.
- Папа не мог…он не сумасшедший.
- Я. СВОИМИ. ГЛАЗАМИ. ВИДЕЛ. Его глаза в этот момент. Они пустые. Как у психов. Понимаешь?!
- Боже, - она рухнула на землю, закрывая ладонью лицо, - папочка…бедный…бедный, - тут же руки убрала, и Сэм зубами заскрежетал, увидев кристально чистые слёзы на фарфоровом лице сестры, - значит, нам нужно спасти его. Нам нужно вытащить его из этого болота. Вылечить.
Сэм к ней подскочил и за плечи схватил, испытывая желание отхлестать эту маленькую дурочку по щекам. Тряхнул сильно, а самого снова выкручивать начинает от ненависти к Мокану, который такой прочной отравленной занозой впился в сердце его девочкам, заражая их незаслуженной любовью к себе.
- Да ты сама с ума сошла, кажется! Ты слышишь, что я тебе говорю? В руках этого психованного садиста наша мать! НАША МАТЬ! Очнись, Камиииии! Перестань думать только о нем! Тебе плевать на маму? Кто знает, что этот зверь…этот монстр творит с ней прямо сейчас?! Кто знает, что шепчет ему его безумие в этот момент? Какие пытки он проводит над НАШЕЙ матерью! А ты снова…ты снова думаешь только о нём. Мой папочка, - передразнивает зло, не обращая внимания на подбежавшего к ним Яра, на выпавшую из тонких пальчиков мальчика корзинку, - мой папочка самый лучший…мой папочка бедненький. Все против него, никто не поддерживает…Пора повзрослеть, Ками! Пора принять, что нет у нас больше отца. Нет больше Николаса Мокану в нашей жизни. Есть жестокий ублюдок, который мечтает убить вторую такую же дурочку как ты! И мне страшно…мне страшно от мысли, что, возможно, прямо сейчас он именно этим и занят.
- Сэм, Сэм, отпусти её, - тонкий голосок Ярослава прорывается сквозь рев собственной ярости в ушах, и Сэм отстраненно смотрит, как разжимаются его же пальцы, отпуская плечи сестры, оставляя отметины на нежной коже плеч. На лицо её взор обратил и нахмурился, увидев, как искривила его болезненная ухмылка.
- Это тебе пора повзрослеть, Сэм, - шепчет тихо, глядя прямо в синие глаза брата, - это тебе пора отпустить все обиды на отца, что гложут тебя…
- Обиды? Ты думаешь, дело в моих обидах?
- Тогда всё намного хуже. Тогда ты просто глуп, брат.
Она медленно поднимается с колен на ноги, продолжая удерживать взгляд Сэма.
- Да, я, в первую очередь, думаю об отце. Да, я, в первую очередь, жалею именно его. И нет, я никогда не опущусь до того, чтобы пожелать ему смерти. В миг, когда это случится, не станет меня самой. Как не станет и НАШЕЙ матери в тот самый миг, когда умрет отец. О чем ты мечтаешь, Самуил? Спасти маму и оберегать её от злого деспота-мужа?
Камилла громко, истерично рассмеялась, откинув голову назад. И вдруг резко замолчала, продолжая.
- Ты мечтаешь победить злого дракона? Да никогда эта принцесса не променяет ни на одного принца своё чудовище, ты разве не понял? Сээээээм…Её ничто больше не удержит рядом с нами, если отец умрет. Она вырастит Василику и Яра и последует за ним. Смирись с этой мыслью, брат. Она не станет делить свою любовь…свою душу на то, что принадлежит нам, и то, что принадлежит ему. Мы – плод этой любви, какой бы неправильной и больной она тебе ни казалась. В каждом из нас каждый день она видит эту самую любовь. Она не откажет никогда в ней нам намеренно…но когда-нибудь всё же сломается настолько, чтобы отправиться за ним, где бы он ни был. Она предпочтет раствориться в том небытии, в котором не станет его…в небытии, в котором могут, понимаешь ты? Лишь могут существовать ЕГО молекулы…и она уйдет туда, в это НИЧТО. К его молекулам. Чтобы быть и там с ними. Даже таким образом. Ты качаешь головой, Сэм…ты можешь мне не верить. Ты чанкр. Ты видишь будущее и прошлое. А я чувствовала это, брат. Я ее души коснулась, и поняла, что в ней больше его, чем её самой. Она не выдержит без нашего отца, она свихнется так же, как он свихнулся без неё. И тогда ты сам себе не простишь этой победы над Николасом Мокану.
- Я хочу спасти её, - одними губами, чувствуя, как слабеют ноги, упал на колени и слабо улыбнулся, когда маленькая ладошка брата опустилась на его плечо, - я всего лишь хочу спасти вас от всего.
- Спасай, - Ками так же рухнула перед ним на колени и коснулась пальцами щетины на его скулах, - спасай от всего мира. Но не от него. Он может быть жестоким, сумасшедшим, предателем, убийцей…но он наш отец. Будь сильнее него, брат. Пусть он перестал считать тебя своим сыном. Ты не переставай быть им для него. Столько внешних врагов вокруг…не раздирайте нашу семью на части изнутри. Сэээээм.
Прижалась к нему щекой, заливая его кожу горячими слезами. А Сэм слышит, как сердце её колотится. Всё быстрее и быстрее. Пока не подстраивается в такт его собственному. И так же отчаянно быстро бьётся рядом другое, гораздо чаще, чем их с сестрой сердца. Посмотрел на Василику, прислушиваясь, а она на него смотрит, внимательно смотрит. Будто каждое ими произнесённое слово понимает. И самого дрожь бьёт. Такая же, как прижимающуюся к нему Камиллу. Пока не застопорило от диссонанса. Он его поймать не может, но ощущает всем телом. Оно впивается в него чувством паники, необъяснимой тревоги. Пытается понять, может, Курд зовет…но нет. Хрена с два он отсюда услышит своего командира. И снова паника колючими щупальцами. Прямо в мозги. В сердце, ломая кости. И потом осознание – он не слышит стука сердца брата. Вскинул на него взгляд: мальчик стоит рядом с ними, улыбается, а Сэм на грудь его смотрит, и ему дыра в этой груди мерещится. Чёрная. Бездна непроглядная, в которую ребра проваливаются. Он с силой Яра к себе дёрнул, отстраняя Камиллу. К себе на колени ребенка уложил и в глаза смотрит.
- Сэээм?
Сразу два голоса недоумевающих.
Ну же…ну же, мать твою…стучи.
- Сэмииии…
Это Яр уже. Он же говорит. Почему тогда его сердце не бьется? Почему всё огромней кажется эта беззубая черная пасть в его груди?
Кажется, вслух сказал, потому что Ками ответила.
- Ээээм…Сэээм, а ты уверен, что это наш отец безумен, а не ты?
- Ты слышишь его сердце?
Закричал так, что Василика рядом заплакала от страха.
- Слышу, - коротко и недовольно, поднимая ребенка на руки и прижимая к себе, но не переставая следить за братом, который водит раскрытой ладонью над грудью Яра, глядя на неё с откровенным ужасом и отвращением.
- Я не слышу…
- Сэм.
- Я не слышу, Камиии, - вскинул взгляд на сестру, и она застыла ошарашенно, не желая верить в то, что сейчас говорил страх, полыхавший в его глазах, - я не слышу. Я не слышу его сердца.
А потом её старший брат отключился. Рухнул на спину с открытыми глазами, раскинув в стороны руки. Ками закричала, подбегая к нему, хлестая Сэма по щекам, угрожая всеми силами Ада, если он прямо сейчас не очнется. На каком-то автомате передать крошку Яру, растерянно глядящему на Сэма, и снова трясти того за плечи, умоляя прийти в сознание. И облегченно выдохнуть, когда брат, наконец, откроет глаза…чтобы едва не потерять сознание самой, когда услышит его обезумевший шепот в голове:
- Он умрет, Ками…он умрёт.
ГЛАВА 19. МАРИАННА
Я показывал ей их похороны. Показывал напряжённую, словно окаменевшую, спину Влада, стоявшего между двумя гробами, подобно каменному изваянию. Показывал заплаканные лица Фэй и Дианы, угрюмый взгляд исподлобья Изгоя, простоявшего у изголовья гроба Анны всю церемонию. Каратели не плачут, но их слёзы, они текут наизнанку, задевая каждый нерв, каждое сухожилие, заставляя периодически кривиться от этой изощренной пытки болью. Только одно мгновение, когда он посмотрел в моё лицо и позволил этой боли отпечататься на нём, не пряча свои эмоции. Блуждающий взгляд Велеса, и мы оба знаем, кого он ищет – Сэма. Сколько времени потребуется ему, чтобы беспокойство за брата сменилось в его душе яростной ненавистью к нему, когда Влад расскажет своей семье, кем стал Самуил?
Марианна сама не понимала, что вонзилась в моё запястье ногтями, царапая до крови, только смотрела расширенными от ужаса глазами в мои глаза, хватая воздух открытым ртом, искривлённым неверием и страхом. Иногда протестующе качала головой, одними губами беззвучно произнося «нет…нееет, пожалуйста», и снова замолкала, чтобы в следующие мгновения захлёбываться дикой болью. Странно, но тварь в моей голове куда-то исчезла в этот момент. Учитывая, насколько сильно костлявая любила поглощать боль, это удивляло.
Марианна вдруг закрыла глаза, и из-под опущенных век градом хлынули слёзы. По-прежнему продолжает стискивать мои руки…и я грёбаный слабак и извращенец, но я наслаждаюсь этим прикосновением, в котором ни капли нежности, а самое настоящее горе. А меня ведёт просто от понимания, что это её пальцы, её ногти, её кожа на моей коже. Она и есть моё психическое расстройство. Она, а не озабоченный скелет в моей голове.
И вдруг как лезвием по горлу – расслабился и невольно Марианне показал подружку свою, о которой думал. Понял это, потому что выражение скорби на ее лице сменилось откровенным ужасом и шоком. Дёрнулась ко мне, открывая и закрывая рот, и снова на лице калейдоскопом эмоций – от какого-то страха до злости, и мы оба понимаем, что это злость на то, что она слова сказать не может. Вдруг резко отпустила мои руки и встала, закружилась на пятках, вокруг с лихорадочным блеском в глазах. Тонкими дрожащими пальцами себя за горло обхватила и ищет что-то.
Впервые. Впервые она хочет мне что-то сказать. До этого всё только глазами. До этого никаких слов – голые эмоции. От боли, презрения, страсти до какой-то нежности…наверняка, притворной нежности и чего-то большего, о чём не мог думать долго, иначе начинала раскалываться голова.