Теперь я не была уверена, что прошло совсем немного времени. Могло пройти намного больше, чем я думала. И с диким ужасом схватилась за горло, все тело пронизало острой болью от мысли о Сэми, заставив вскочить с лежака и тут же замереть, боясь сделать хотя бы шаг. Потому что Ник снова заговорил…вторя моим мыслям, вторя моему паническому страху.
- Он не умрет, пока я не решу иначе…то, что это не мой сын, не его вина, а этой…этой проклятой суки. Когда я найду доказательства его преступлений против нейтралитета, будет суд. Не тебе указывать кого и как мне судить, дрянь.
Медленно выдохнуть тонкую струйку пара и почувствовать, как облегчение обволакивает изнутри эфемерным теплом, но я все же замерзаю. Не только от его «этой проклятой суки», а от физического холода. Я его ненавижу…после того проклятого леса он меня пугает. Я впадаю от него в панику. Снова посмотрела на Ника, и внутри все сжалось до онемения и покалывания тонкими острыми иглами прямо в сердце – да, он сильно изменился. Так обычно меняет человека боль и потери…но он не человек. И все же что-то подкосило его настолько сильно, что пошли изменения во внешности, не поддающиеся регенерации. Я должна бы его возненавидеть. Это была бы одна из самых правильных и честных эмоций по отношению к нему. Но нет…ни капли ненависти, ни зернышка, ни крупинки. Я искала ее, пока смотрела на него, находящегося в каком-то странном полусне полу-агонии. Словно он отключился и в то же время не позволял себе полностью провалиться в бессознательное состояние. Так бывает от смертельной усталости и сильной потери энергии.
И я пыталась испытать к нему презрительную, отчаянную ненависть, заставляя себя вспоминать каждое брошенное им слово…а вместо этого внутри все сжималось от адской боли…его боли. Что бы он ни сказал и ни причинил мне, ему больнее в миллиарды раз. Почему? Потому что его сжирают демоны ревности и недоверия, он разлагается живьем от той лжи, что втравил ему в мозги проклятый Курд и жуткая агония — это пытка от которой он превращается в мертвеца, выживающего лишь на чужой крови и боли, пожирая ее и насыщая монстров внутри себя. Он говорил, что ему помогли вспомнить. Курд…Больше некому. И он говорил не только это. Так много нелепых обвинений, которые ему кажутся чистейшей правдой. И это не я сейчас сходила с ума от мыслей, что моя жена спала с моим отцом и родила мне ублюдков, а он. Этот гордый, дикий собственник пытался справиться с обрушившимся на него апокалипсисом. Точнее, он с ним не справился…он сломался. Впервые мой муж сломался. Сильный до невозможности, выдержавший столько всего за свою жизнь, он рассыпался в тлен живьем, по кускам. Я видела этот надлом, чудовищную воронку в его ребрах с оскалившимся чудовищем на дне ямы. Тварью без кожного покрова. Она выла и истекала кровью, взывая к мести и требуя плоти. Моей плоти, моей крови и моей боли. За неимением всего этого оно жрало его самого. Ведь я до сих пор жива…а значит, он не может меня убить. Он меня спрятал в своей келье, как в норе, чтоб ни одна другая тварь не смогла сожрать его любимую добычу. Он будет жрать меня сам…и себя вместе со мной. Иначе за все то, что Ник вменял мне в вину, я бы уже давно была мертва.
Сама не заметила, как подошла вплотную и опустилась на каменный пол на колени, натягивая тонкую железную цепь на своем ошейнике, впаянную в стену, и всматриваясь в его бледное до синевы лицо. Как у настоящего мертвеца. Ничего живого. Под белой кожей тонкая сетка вен. Сущность прорывается сквозь человеческий образ, потому что эмоциональные страдания не дают инстинктивно соблюдать маскарад. И внутри все сжалось, и дыхание перехватило от комка, застрявшего в горле. Его шея, покрытая рваными шрамами разной степени давности. Перевести взгляд на скрюченные окровавленные пальцы и судорожно сглотнуть – он делал это снова. Раздирал себя до мяса. До чего ты себя довел…ты уже с этим не справляешься и мне не позволишь.
На какое-то время исчез страх…все исчезло. Остался только безумно любимый мужчина, который умирает от адской боли у меня на глазах. Провела кончиками пальцев по израненной шее, по скуле, обтянутой пергаментной кожей, с неухоженной щетиной, и, словно в ответ на прикосновения, глаза под сомкнутыми веками перестали метаться, и дыхание стало более ровным…а у меня дух захватило…да, ты помнишь. На уровне подсознания помнишь, что мои прикосновения тебя успокаивают, вверх по щеке, зарываясь в волосы. Оскал исчезает под чувственными губами, а я с щемящей болью в груди считаю секунды этого мнимого ворованного счастья. Так было всегда. Есть между нами все же что-то вечное, не подвластное времени и ненависти, что-то что разрушить не в силах ни Курд, ни одна тварь в этом мире. Нашу жуткую связь с тобой.
- Я говорил тебе, что ты мой наркотик?
Киваю этому вопросу из прошлого, звучащему глухим эхом в голове, и улыбаясь уголками рта.
- Мой личный антидепрессант.
Боже, неужели это было когда-то? Счастье в его объятиях? Инстинктивно прижать его голову к своей груди, перебирая волосы обеими руками, дрожа от понимания, насколько все скоротечно. Прижимаясь губами ко лбу и закрывая глаза от наслаждения.
И вдруг молниеносное движение, и я уже трепыхаюсь в его руке. Неожиданно и резко настолько, что от разочарования все тело сковало судорогой. Почему так быстро…почему так мало? Словно в каком-то презрительном ужасе отодрал от себя и сильно сжал мое горло, смотрит на меня жуткими белыми глазами – замораживая, превращая в иней слезы на щеках. В движении ни капли осторожности и жалости. Пальцы сжаты настолько сильно, что, если сведет еще чуть-чуть, сломает мне шейные позвонки. И я понимаю, что это конец…я могла придумать себе все, что угодно, но я и понятия не имею, что он теперь такое, и что у него внутри. Какой лютый монстр возродился из той чудовищной боли, которую он испытал, и что этот монстр собирается с нами сделать.
- Никогда не приближайся ко мне, пока я не позволил, - тихим жутким шелестом, и бледное лицо исказило жуткой гримасой едкой ненависти и омерзения, - никогда не смотри мне в глаза, иначе ты ослепнешь так же, как и онемела.
И я инстинктивно прикрыла веки, чувствуя, как внутри зарождается панический ужас…это он вселяет его инстинктивно. Самая естественная способность нейтрала заставить до смерти бояться. Инстинкт взывает к инстинктам.
- Твои права так же ничтожны, как и твоя жизнь. Одно неверное движение, и я буду живьем отрывать от тебя куски плоти.
А потом рассмеялся. И я представила, как исказилось в жутком оскале его лицо. Закашлялся, и смех резко стих.
- А ты думала, ты здесь, потому что я сжалился? Или потому что спрятал тебя от правосудия. Нееееет. Я и есть твое правосудие, и я хочу наслаждаться миллионами приговоров и казней. Твоей агонией до бесконечности.
Тряхнул в воздухе, заставив инстинктивно, задыхаясь, вцепиться в его запястье.
- Твоей болью. Ты думаешь, что знаешь, какая она? О, нет…ты даже представления не имеешь о настоящей пытке. Но это пока. Я познакомлю тебя со всеми ее гранями. Обещаю.
И мне кажется, что это говорит не он…его голос, его интонации и все ж это не он. Это нечто…живущее внутри него. Медленно открыть глаза и встретиться с мертвым взглядом.
- Еще раз посмотришь без моего разрешения - ослепнешь.
Швырнул на постель и уже через секунду в келье стало пусто. О том, что он только что был здесь, свидетельствовали только легкие колебания воздуха и его запах…смешанный со зловонным смрадом смерти, и боль, взорвавшая грудную клетку вместе с пониманием – это начало конца.
ГЛАВА 6. Ник. Марианна
Я не мог находиться рядом с Марианной и в то же время не мог отпустить её. Ощущение её тела, её дыхания всего в нескольких шагах от меня, на моей кровати или в углу на полу вызывало судороги безумия, а мысль о том, что вдруг не почувствую её аромат, когда войду туда, наводила самый откровенный ужас.
Зависимость. Моя грёбаная зависимость ею становилась всё больше, всё объёмнее, вплеталась в ДНК прочными соединениями, расщепляя на атомы и собирая в нечто новое, в нового меня. Эта проклятая сучка продолжала менять меня, не произнося ни слова. Иногда просто смотрел, как спит, и чувствовал, как начинает покалывать всё тело от желания прикоснуться. Хотя чёрта с два это было просто желанием. Потребностью. Дикой. Необузданной. Каждый день жадно получать свою дозу этой женщины. Иногда доза состояла в одной секунде взгляда на ее скрючившееся на полу тело. В одной секунде…одной долбаной секунде перед тем, как уехать на несколько дней. Но получить свою толику кайфа, запаса прочности, чтобы не начинало выворачивать кости от нереальной ломки.
Иногда доза состояла в том, чтобы молча сидеть возле её кровати, прислушиваясь к слабому дыханию ночь напролёт, удерживая её сон и не позволяя проснуться, не желая разрушать собственную фантазию о том, что она по своему желанию спит в моей постели, что через несколько мгновений она откроет глаза и, сладко потянувшись, сонно улыбнётся мне, маня к себе.
Иногда я вырывал свою дозу в быстром жестком поцелуе, от воспоминаний о котором потом сводило и жгло губы сутки.
Неважно, что. Неважно, каким образом. Но всегда смысл один – оставить в себе и на себе часть её, чтобы одержимо наслаждаться ею то время, что нахожусь вдали.
Конечно, я пытался справиться с этим. Пытался излечиться. Я был полным идиотом, но я верил, что это возможно. Я шёл к самым красивым женщинам, источавшим чистый секс одним только взглядом. Иногда я платил им за секс, иногда парализовал их волю, иногда они сами с радостью для меня распахивали свои длинные стройные ноги, готовые и истекающие влагой. И я…я не мог ничего. Смотрел на них и понимал, что они возбуждают не больше, чем шкаф или тумбочка возле этого шкафа. Они исступленно сосали мой член, пытаясь возбудить меня, а я всё сильнее вонзался когтями в собственные ладони, отказываясь до последнего верить в то, что стал импотентом. Я рвал их плоть клыками, резал кинжалами, стегал плетью и жёг воском, я душил и забирал их жизнь, оголтело вбиваясь в них своими пальцами…и не чувствовал ничего. Абсолютно, совершенно ничего. Их лица перестали откладываться в голове, их возбуждённые соски и блестящая розовая плоть вызывали раздражение, а не похоть.
«Какая усмешка судьбы, Морт…Ей оказалось мало лишить тебя памяти и семьи…она лишила тебя того единственного, что делало тебя мужчиной. Импотент…жалкий-жалкий импотент»
Смех твари теперь раздавался в ушах двадцать четыре часа в сутки.
«На что ты вообще способен, Мокану? Разве нейтралами управлять должен не мужчина со стальными яйцами? Ведь теперь это не про тебя?
- Ну что ты, моя омерзительная девочка. Я же не трахать их собираюсь.
- Конечно, нет, любовь моя. Ты теперь никого не собираешься трахать. Ведь так?»
Порой она довольно искренне, насколько вообще можно это слово употребить в отношении неё, соболезновала моей беспомощности. В минуты, когда я срывался и выл от бессилия, сбивая в кровь кулаки о камни.
Сколько бы ни старался скрыть от этой мрази своё отчаяние…хотя разве можно скрыться от собственного безумия? Оно пожирает тебя изнутри, смакуя с громким чавканием каждый кусочек из остатков твоего вывернутого наизнанку сознания.
Оно с наслаждением слушает, как ты взвываешь в своём одиночестве, полосуя лезвием собственные пальцы.
Но потом взвыла она. Взвыла так громко, что у меня пошла кровь из ушей и перехватило в горле. Она истошно вопила, громыхая костями и скалясь зубастым, словно у акулы ртом. Когда поняла, что проиграла снова. Проиграла не мне. Марианне. Проиграла, потому что теперь к больной одержимости этой женщиной примешивалась похоть. Самая натуральная, чистейшая, мощнейшая похоть, от которой кровь ревела в венах и скручивало от желания взять. От которой член становился каменным и ожесточенно пульсировал, требуя разрядки.
Когда зашёл в свою комнату и увидел, как меняет своё платье. Резко отшатнулась, глядя расширенными от страха глазами и прикрывая обнаженную грудь, а меня прострелило возбуждением такой силы, что еле на ногах удержался. Смотрел на судорожно подрагивающий живот, на острый сосок, съежившийся от холода, который оставался открытым, и думать мог лишь о том, чтобы взять её прямо у стены. Прижав к камню спиной и осатанело вдалбливаясь в её тело.
Выскочил тогда из кельи своей и бросился вниз, к подножиям гор, ощущая, как не хватает дыхания. Как и объяснений самому себе. Потому что это был бред. Самый настоящий бред. Невозможно хотеть одну так, что дубиной стоит член, и быть абсолютным импотентом с другими. Ведь это физиология. Это, мать её, самая обыкновенная физиология. И если у меня вставал на Марианну, то, значит теперь я мог иметь любую женщину. Ни хрена…НИ ХРЕ-НА! Как только чувствовал под пальцами чужую кожу, как только видел другие волосы и глаза, отвратительно не сиреневые глаза, эрекция пропадала.
«Я говорила тебе. Много раз говорила. Приворожила тебя эта шлюшка. Околдовала. Ведьма. Она ведь дочь демона. Они могут и не такое. Избавься от неё, Морт. Избавься.»
И я решил избавиться. Решил скинуть с себя наваждение с именем Марианна Мокану. Скинуть, потому что знал – не сдержусь. Если рядом будет – возьму её. А взяв, снова возненавижу, что с другими делил. Теперь уже осознанно. Возненавижу и убью. А после и сам без неё сдохну. Потому что без неё, без этой дряни дешевой не будет иметь смысла больше ничего для меня. Ни война, ни нейтралитет…ни дети. Сукааа….как же ты в мозги-то мои въелась…
Я знал, куда её уведу. Знал с самой первой секунды, когда решил, увести её из своей комнаты. На это была ещё одна причина. Я всё еще не мог доверять всем нейтралам, жившим в замке, а это означало, что Марианне угрожала опасность в моё отсутствие.
Я поместил её в зеркальную комнату. Мою лживую девочку, имевшую не одно, а десятки лиц…отправить её туда, где она познакомится с каждым из них. Где будет сходить с ума в одиночестве и в компании своих собственных масок, своей собственной лжи.
Вот только я всё же не смог отказать себе в получении очередной дозы. И теперь шёл за ней. К Марианне.
Это было чистым сумасшествием. Своеобразной иллюзией и ничем более, но я остолбенел от ощущения, что её присутствие здесь, среди множества зеркал, увеличилось в сотни раз. И нет, речь не о десятках её отражений, молниеносно повернувших голову, когда я вошёл в помещение. Речь о волне её энергии, которая едва не сбила с ног, как только я очутился внутри. Будто каждое отражение усиливало её аромат, пронзивший острым мечом легкие, когда сделал первый вздох; каждое отражение аккумулировало в себе потоки её ауры, сливаясь в одну, мощнейшую струю, ворвавшуюся мне под кожу, как только в ее взгляде вспыхнуло узнавание.
Тихо-тихо, змеиным шипением в голове зашелестело предупреждение, но я мысленно послал тварь куда подальше и оглядел Марианну, молниеносно вскочившую с зеркального пола и прижимавшуюся к стене спиной.
Прекрасная. Ослабленная, сломанная, истощавшая, растерянная, в глазах настороженность, вспыхивающая непониманием вперемешку с готовностью противостоять...И всё же прекрасная. В каждом из своих отражений.
Медленно подошёл к ней, стягивая с рук перчатки и бросая их на пол.
- Тебе нравятся твои отражения, Марианна? Странное чувство, правда, смотреть на то что похоже на тебя как две капли воды, но тобой не является? Я так долго жил с этим чувством. Решил, что тебе тоже пора с ним познакомиться.
Обхватил ладонью ее подбородок, приподнимая его кверху, чтобы прочесть ответ в глазах. И всё же я понятия не имею, какого хрена пришёл сюда к ней. Для этого не было причин. Кроме одной. Я просто захотел.
***
Я не знаю сколько времени находилась в этом адском помещении. Меня сюда привели с завязанными глазами. Не Ник. Ника я не видела уже очень давно. С тех пор, как пришла в себя. Он избегал общения со мной. Наверное, так было лучше для нас обоих. Но ведь мы оба понимали, что рано или поздно он сорвётся и каким будет этот срыв не знал никто...Я и понятия не имела с каким чудовищем внутри него мне придется столкнуться, даже думать боялась, что все случившееся между нами много лет назад еще до рождения Сэми повторится в самой жуткой своей интерпретации. И началом этого ада стала проклятая комната куда меня затолкали и заперли снаружи дверь. Я услышала, как клацнул замок, содрала повязку и чуть не закричала от ужаса - в ярком свете меня окружало мое отражение, помноженное на тысячу. Словно вокруг меня, на коленях сидели призраки меня самой и с ужасом озирались по сторонам.