– Даже если ваши семейные байки не врут, – сказал герцог, – ты не вправе пользоваться нашим семейным именем. Сам должен понимать.
– Я знаю, что поступил дурно, – ответил Пьер. – Но всю свою жизнь я восхищался де Гизами. Всем сердцем хотел вам служить. Понимаю, долг велит наказать меня, но прошу вас, располагайте мною, как вам будет угодно. Дайте мне поручение, и я выполню все в точности, клянусь! Я сделаю все, что вы прикажете.
Герцог кичливо дернул подбородком.
– Не могу вообразить, какие услуги ты мог бы нам оказать.
Пьер приуныл. Он вложил столько чувства в свои речи, но все оказалось напрасно.
Тут вмешался кардинал Шарль:
– Вообще-то он может пригодиться.
В сердце Пьера вновь вспыхнула надежда.
– Неужели? – уточнил слегка раздраженный на вид герцог.
– Да.
Герцог махнул рукой – мол, разбирайтесь сами.
– В Париже есть протестанты, – начал кардинал.
Шарль принадлежал к ревностным католикам, что вряд ли было удивительно, если вспомнить, какие доходы приносила ему католическая церковь. И насчет протестантов он был прав. Париж считался истинно католическим городом, проповедники на площадях и в храмах каждое воскресенье обрушивали с амвонов громы и молнии на головы нечестивцев-еретиков, однако среди горожан все-таки находились люди, готовые прислушиваться к обвинениям в том, что священство попросту собирает деньги в свою казну и не делает ровным счетом ничего для паствы. Причем некоторые столь глубоко уверовали в продажность и развращенность католического клира, что посещали тайные протестантские службы, пусть даже те были объявлены вне закона.
Пьер сделал вид, что оскорблен в лучших чувствах.
– Таких негодяев следует предавать смерти!
– Так и будет, – сказал кардинал. – Но сначала нужно их отыскать.
– Я смогу! – воскликнул Пьер.
– Еще нам нужны имена их жен и детей, родичей и друзей.
– По-моему, среди моих товарищей в Сорбонне есть те, кто склоняется к ереси.
– Узнай, где они покупают книги и памфлеты, чернящие Святую Церковь.
За торговлю протестантскими изданиями полагалась смертная казнь.
– Поспрашиваю, – пообещал Пьер. – Притворюсь, что сам усомнился в вере.
– Сильнее всего я хочу узнать, где именно собираются протестанты, где они проводят свои кощунственные службы.
Пьер нахмурился; ему неожиданно подумалось, что кардинал, скорее всего, заинтересовался подобными сведениями отнюдь не за последние пять минут.
– Ваше преосвященство уже наверняка предпринимали изыскания?
– Тебе об этом знать не положено. И другие мои люди о тебе не узнают.
Выходит, ему предстоит войти в неведомое число лазутчиков кардинала?
– Я стану лучшим среди всех!
– Тогда тебя ждет достойная награда.
Пьер едва мог поверить в свою удачу. Он испытал такое облегчение, что готов был бежать на улицы прямо сейчас, пока Шарль не передумал. Но нужно сохранять спокойствие и показывать уверенность в себе.
– Благодарю за доверие, ваше преосвященство.
– С чего ты взял, будто я тебе доверяю? – В тоне кардинала Шарля сквозило нескрываемое презрение. – Увы, в благом деле истребления еретиков приходится полагаться на любые средства под рукой.
Пьеру не хотелось уходить с таким напутствием. Надо все же как-то произвести впечатление на братьев. Припомнив беседу, которую те вели между собой, когда его притащили сюда, юноша сказал:
– Вы правильно говорите, ваше преосвященство. – Пьер решил забыть о всякой осторожности. – Нам необходимо укреплять положение его величества короля.
Лицо Шарля приобрело странное выражение: кардинал то ли воспринял слова Пьера как оскорбление, то ли развеселился.
– Вот как?
– Я бы сказал, требуется большое, пышное и роскошное празднество, чтобы люди забыли о позоре Сен-Кантена.
Кардинал поощрительно кивнул.
Ободренный Пьер пояснил:
– Что-то вроде королевской свадьбы.
Братья де Гиз снова переглянулись.
– Знаешь, – медленно проговорил герцог Франсуа, – а этот шалопай может быть прав.
Шарль кивнул.
– Надо признать, в политике он разбирается получше многих приличных людей.
– Спасибо на добром слове, ваше преосвященство, – искренне поблагодарил Пьер.
Шарль отмахнулся, взял со столика кубок с вином и процедил:
– Ступай.
Пьер сделал шаг к двери, потом остановился и посмотрел на ле Пана. Мысль была дерзкой, но могла принести пользу.
– Ваше преосвященство, когда я отыщу те места, где протестанты устраивают свои сборища, мне докладывать напрямую вам или ставить в известность ваших слуг?
Кардинал поразмыслил с кубком у губ.
– Будешь докладывать лично мне, – сказал он. – Только мне. Никаких исключений. А теперь иди.
Он пригубил вино.
Пьер перехватил взгляд ле Пана и торжествующе ухмыльнулся.
– Спасибо, ваши светлости, – сказал он и двинулся к выходу.
2
Сильви Пало приметила этого пригожего юношу на рыбном рынке еще накануне. Нет, рыбой он не торговал: для этого ремесла он был слишком вычурно одет, в своем синем дублете с прорезями, сквозь которые виднелась белая шелковая подкладка. Вчера она заметила, что юноша прикупил немного форели, однако торговался он весьма беспечно, не так, как торгуется тот, кто собирается есть купленную рыбу. Несколько раз он перехватывал ее взгляд и улыбался.
Она стеснялась признаться самой себе, что ей было приятно.
Пригожий, светловолосый, он пытался отрастить бородку. Лет ему, должно быть, около двадцати, значит, он года на три старше нее. Выглядел он, можно сказать, самоуверенно.
У Сильви уже имелся воздыхатель. Среди родительских знакомых числилось семейство Мориак. Оба, отец и сын, были невысоки ростом и посмеивались над этим своим недостатком, будучи людьми веселыми и остроумными; Люк Мориак, отец, слыл записным остряком и всем нравился, вот почему, наверное, у них так хорошо выходило заключать сделки. Но сын, Жорж Мориак, поклонник Сильви, изрядно уступал отцу, шутки у него были глупые, а любезности неуклюжие. Сильви страшно хотелось, чтобы Жорж убрался куда-нибудь на пару лет и наконец повзрослел.
Новый кавалер с рыбного рынка заговорил с нею в первый раз студеным январским утром. Берега Сены укутались снежком, вода в бочках с рыбой покрылась тонким ледком. Оголодавшие чайки кружили над головами рыбаков и торговцев, раздраженно перекрикиваясь от невозможности полакомиться этаким обилием еды.
– Как ты отличаешь, свежая рыба или нет? – спросил юноша.
– По глазам, – объяснила Сильви. – Если глаза мутные, рыба несвежая. У свежей глаза должны быть ясными.
– Как у тебя? – уточнил он.
Сильви засмеялась. Что ж, за словом он в карман точно не лезет. А Жорж Мориак вечно задавал дурацкие вопросы. «Ты когда-нибудь целовалась?» Брр!..
– Еще можно проверить жабры, – продолжила девушка. – Они должны быть розовыми и влажными. Ой, мамочки!
Сама того не желая, она дала незнакомцу отличный повод пошутить насчет розового и влажного. Сильви покраснела.
Юноша задорно усмехнулся, но сказал только:
– Буду иметь в виду.
Какой ловкий! Не бесстыдник вроде Жоржа Мориака, совсем нет.
Он стоял рядом и наблюдал, как она покупает для отца трех форелей, за один су и шесть денье. А когда Сильви двинулась прочь, с рыбой в корзинке, последовал за нею.
– Как тебя зовут? – справилась девушка.
– Пьер Оман. А ты Сильви Пало, я знаю.
Она не любила говорить обиняками, поэтому спросила прямо:
– Ты следишь за мной?
Он смутился, помешкал с ответом, потом признался:
– Да.
– Зачем?
– Ты такая красивая.
Сильви знала, что у нее миловидное, открытое личико, чистая кожа и голубые глаза, однако сомневалась, что сама назвала бы себя красивой.
– И все?
– А ты зоркая, сразу заметила.
Значит, у него какое-то дело к ней. Сильви ощутила легкое разочарование. Конечно, глупо было думать, польстить себе хоть на миг, что он и вправду очарован ее красотой. Эх, придется, видно, и дальше привечать Жоржа.
– Так скажи, что тебе нужно. – Она постаралась, чтобы в голосе не прозвучала обида на судьбу.
– Ты слыхала об Эразме из Роттердама?
Еще бы она не слыхала! По спине Сильви пробежал холодок. На мгновение она позволила себе забыть о том, что ее семья – семь преступников, которых казнят, едва поймают; но теперь былая осторожность и былой страх вернулись.
Она не торопилась отвечать на столь откровенный вопрос, пусть даже его задал этакий красавчик. Девушка помолчала, подыскивая нужные слова.
– Почему ты спрашиваешь?
– Я учусь в университете. Нам втолковывают, что Эразм – дурной человек, основоположник ереси, но мне хочется почитать его труды, убедиться самому. А в библиотеке его сочинений нет.
– Думаешь, я прячу их под подушкой?
Пьер пожал плечами.
– Твой отец печатник, верно?
Выходит, он и вправду следил за нею. И пускай; все равно ничего крамольного ему не выяснить.
У семьи Сильви было дело, которое им поручил сам Господь. Их священным долгом было рассказывать соотечественникам об истинной вере. Это дело они выполняли, печатая и продавая книги, – прежде всего, разумеется, Библию на французском, чтобы каждый грамотный мог прочитать и удостовериться в том, сколь лжива католическая церковь; а также сочинения и комментарии ученых мужей наподобие Эразма, понятно объяснявших, что к чему, ведь многие читатели наверняка затруднятся прийти к правильным выводам.
Продавая такие книги, они всякий раз немало рисковали, ибо за это преступление грозила смертная казнь.
– С чего ты вообще взял, что мы продаем эти книжки? Закон запрещает, а мы живем по закону.
– Приятель-студент сказал, что надо поискать у печатников, только и всего.
Обыкновенные слухи. Но дыма-то без огня не бывает.
– Пожалуйста, передай ему, что мы таким не занимаемся.
– Ладно. – Вид у Пьера был разочарованный.
– Разве тебе неведомо, что в мастерские печатников в любое время может ворваться стража в поисках запрещенных книг? Нашу мастерскую обыскивали несколько раз. Хвала небесам, они не нашли, к чему придраться.
– Мои поздравления.
Пройдя с десяток шагов, Пьер вдруг остановился.
– Приятно было познакомиться.
Девушка решилась.
– Погоди, – сказала она.
Большинство покупателей запрещенных книг составляли люди, которых она знала, мужчины и женщины, молившиеся бок о бок с Пало на тайных службах в укромных местечках. Немногочисленные другие допускались в этот круг с одобрения собратьев-единоверцев. Даже это было опасно: если их схватят и будут пытать, они могут выдать всех…
С другой стороны, протестанты подвергали себя куда большей опасности, рассказывая всем прочим о своей вере, но только так они могли распространять по свету истинное Писание. Сильви поручали обращать католиков; что ж, вот самый что ни на есть подходящий случай. А если Пьер уйдет, если она позволит ему уйти, то, скорее всего, никогда больше его не увидит.
Он казался честным малым. И подошел к ней осторожно, будто бы и впрямь опасался преследования. Он не походил на болтуна, не выглядел ни злонамеренным шутником, ни глупцом, ни пьянчужкой; словом, нет ни малейшего повода его прогонять.
Но, быть может, она не спешит его отпускать просто потому, что этот жаждущий обращения – привлекательный молодой человек, который к тому же увлекся ею? Сильви твердо сказала себе, что чувства к делу не относятся.
Что ж, стоит, наверное, рискнуть – и положиться на милость Господа.
– Приходи днем в лавку, – велела она. – Принеси четыре ливра. Купишь «Латинскую грамматику». И прошу тебя, ни в коем случае не упоминай Эразма.
Похоже, Пьера слегка напугала ее прямота, но он ответил:
– Договорились.
– А вечером отыщи меня на рыбном рынке. – В столь поздний час тут никого не будет. – Принеси с собою «Грамматику».
– И что потом?
– Доверься Господу. – Сильви отвернулась и ушла, не дожидаясь ответа.
По дороге домой она не переставала молиться о том, чтобы ее решение оказалось правильным.
Париж делился на три части. Самая крупная из них, которую называли просто – Город, занимала северный, правый берег реки Сены. Поселение на южном, левом берегу уступало Городу размерами и звалось Университетом – или Латинским кварталом, поскольку все студиозусы изъяснялись на латыни. Остров между берегами носил имя Ситэ; именно на нем проживала семья Сильви.
Их дом располагался под сенью громадного собора Нотр-Дам. На первом этаже дома находилась лавка, книги хранились в шкафах с запертыми решетчатыми дверцами. Жилые покои размещались на втором этаже. Заднюю часть дома занимала печатная мастерская. Сильви со своей матушкой Изабель по очереди торговали в лавке, а Жиль Пало, муж и отец, не слишком удачливый торговец, трудился в мастерской.
Сильви пожарила форель с луком и чесноком в кухоньке наверху и поставила на стол хлеб и вино. Откуда ни возьмись появилась домашняя кошечка Фифи. Сильви кинула ей рыбью голову, и кошка принялась насыщаться, причем начала с глаз рыбы. Сильви продолжала беспокоиться из-за случившегося утром. Придет ли студент, как обещал? Или вместо него явится стража с приказом об аресте всей семьи по обвинению в ереси?
Жиль поел первым. Сильви ему прислуживала. Ее отец был крупным мужчиной, крепкие руки и широкие плечи выдавали привычку возиться с тяжелыми дубовыми печатными формами, заполненными литерами из сплава свинца и олова. В дурном настроении отец способен был коротким тычком левой отшвырнуть дочь к дальней стене комнаты, но форель оказалась нежной и вкусной, а потому Жиль пребывал в добром расположении духа.
Когда Жиль поел, Сильви спустилась в лавку, отпустив пообедать матушку, а затем поменялась с нею местами, однако есть девушке не хотелось.
После обеда Сильви вернулась в лавку. Покупателей не было, и Изабель не преминула спросить у дочери:
– Ты чем так озабочена, милая?
Сильви рассказала о Пьере Омане.
Изабель нахмурилась.
– Надо было договориться с ним о новой встрече, узнать его получше, прежде чем приглашать в лавку.
– Знаю, мама, но под каким предлогом мне было назначать ему встречу? – Изабель вопросительно поглядела на дочь, и Сильви пояснила: – Сама знаешь, какая из меня кокетка.
– Я рада, что у меня правильная дочь, – ответила Изабель. – Ты слишком честна, чтобы кружить головы парням. Ладно, сделанного не воротишь. Таков уж крест, который нам выпало нести.
– Надеюсь, он не из тех, кто из-за угрызений совести бежит во всем признаваться исповеднику, – задумчиво проговорила Сильви.
– Думаю, он просто испугается и не придет. Сдается мне, вы с ним больше не встретитесь.
Сильви ждала совсем другого, но не стала говорить об этом матери.
Семейный разговор был прерван приходом покупателя. Сильви изумленно воззрилась на человека, вошедшего в лавку. Большинство посетителей щеголяло дорогими одеяниями, что было легко объяснимо: бедняки не могли позволить себе покупать книги. Однако одежды этого молодого мужчины, пусть благопристойные, были простыми и сильно поношенными. Плотная накидка хранила следы долгих странствий, крепкие башмаки покрывал слой пыли. Он явно забрел сюда по пути откуда-то куда-то и выглядел уставшим и встревоженным. Девушка не могла не посочувствовать незнакомцу.
– Мне нужно видеть Жиля Пало, – сказал тот с чужестранным выговором.
– Я позову его, – откликнулась Изабель и выскользнула за дверь, что вела из лавки в мастерскую.
Сильви стало любопытно. Что могло понадобиться этому страннику от ее отца? Или он желает купить какую-то особенную книгу?
– Вы проделали долгий путь? – спросила она, заходя издалека.
Прежде чем незнакомец успел ответить, в лавку вошел другой посетитель. Сильви его знала: это был церковник из собора. Нельзя сказать, что семейство Пало лебезило перед священниками, но они старались поддерживать с теми ровные отношения – во всяком случае, Изабель и Сильви старались. Жиль предпочитал отмалчиваться, но он, впрочем, вел себя так со всеми.