Да е-мое! Опять чуть не упал.
Направляюсь к завалившемуся в реку и так и вмерзшему в лед дереву. Выбираю ветку попрямее и срубаю ее саблей. Застывшее сырое дерево не так-то легко перерубить. Хоть ветка и тонкая, поменее дюйма, перерубаю ее только со второго взмаха. Обрубаю мелкие ветки и, собрав их, забрасываю подальше в кусты.
Алексашка остановился и смотрит на мои действия. В глазах вопрос, но вслух ничего не говорит.
Итак, у меня в руках вполне приемлемое подобие лыжной палки. Неплохо было бы вырубить еще одну, но другой подходящей ветки не видно. Да и саблю приходится нести в руке. Куда бы ее сунуть?
Начинаю скользить по льду, как конькобежец, отталкиваясь еще и палкой. Лихо проношусь мимо задравшего в изумлении брови Меньшикова. Метров через пятьдесят понимаю, что мои ботинки не коньки и даже не лыжи. Проехав таким Макаром ничтожное расстояние, устаю так, будто пронесся целый километр.
Оборачиваюсь и вижу, как мой спутник суетится у поваленного дерева, выбирая подходящую ветку.
Через несколько минут продолжаем путь, используя палки в качестве третьей ноги. В скорости прибавили не сильно, однако идти по льду стало легче.
— Все, — говорю, когда солнце переваливает за полдень. — Перекур.
— Чего? — не понимает Меньшиков, и меня вновь посещает мысль о том, что в этом мире не курят. По крайней мере, я за проведенные здесь сутки не видел ни одного курящего.
— Отдохнуть надо, — и я заваливаюсь прямо на лед. — Не могу больше.
— Как же отдыхать-то? Надобно Петра Лександрыча догонять, — возмущается моему слабодушию княжеский денщик. — Да и что ж ты, Дмитрий Станиславович, разомлевший на лед лег? Застудишься враз. Вставай. Догоним князя, тогда и отдохнем.
Ишь ты, по отчеству меня назвал. Чего это вдруг? Зауважал, что ли? Однако прав он — простудиться можно, и дубленка не поможет.
Кряхтя поднимаюсь. Видя это, спутник отворачивается от меня и шагает дальше.
— И с чего ты решил, что мы непременно догоним князя? Спрашиваю, догоняя его. — Может, мы вообще в другую сторону идем.
— Как же так-то? Ты же говорил, что Петр Лександрыч велел всем в крепости собираться.
— Ну, не знаю насчет крепости, но про Оскол он точно говорил. Но в ту ли сторону мы идем?
— Ты же сказал, что крепость вниз по течению стоит, — удивленно воззрился на меня Меньшиков.
— Вниз по течению, если эта река Оскол. Но Оскол на юг течет, а эта сперва на восток бежала, теперь на юго-восток.
— Мне эти места незнакомы, — после недолгого раздумья отмахивается Алексашка с таким видом, будто его незнание сей местности непременно выведет нас точно к пропавшему князю.
5
Привал в прибрежных зарослях
За очередным изгибом русла нам открылась заснеженная степь. Дойдя до последних кустов подлеска, озадаченно остановились. Впереди до самого горизонта не было видно ни единого кустика за которым мог бы скрыться человек, а тем более князь с боярином Федором и полудюжиной гвардейцев.
— Что-то не видно князя, — высказываю вслух свою мысль.
— Значит, ушли далече, так, что не видно, — упорно заявляет Меньшиков, но по его лицу видно, что сомнения все же присутствуют.
— Не бегом же они бежали по льду, чтобы успеть оторваться так, что скрылись за горизонтом. Может, мы просмотрели, где они в лес свернули?
— Нет, — отвечает спутник после того, как, обернувшись, несколько секунд задумчиво смотрит на оставшийся позади лес. — Я хорошо смотрел — следов не было.
Упертость княжеского денщика начинает злить. Ладно бы он знал что делать, или в какую сторону идти. А то, видите ли, местность ему не знакома, следов он не видел. Куда же премся тогда? Или он нюхом князя чует, как ищейка?
С другой стороны — а что еще остается делать? М-да…
— Значит, мы не в ту сторону пошли. Что делать будем? Часа через два-три стемнеет. О жратве, я так понял, сегодня можно не мечтать. Но хотя бы переночевать по-человечески в лесу у костра, а не в чистом поле мы себе можем позволить?
— Дык, до темна еще далеко, — неуверенно возражает Меньшиков, теребя свою бороду и оттаивая пальцами застывшие на ней ледышки.
— Но мы-то далеко уйти не сможем. И так уже еле ноги тащим. А впереди до самого горизонта голая степь. Погоня уже вряд ли за нами будет. Если б надо было, давно бы догнали. Пойдем в лес, соорудим шалашик, костерок разведем, а? Ты, если хочешь, сбегай на охоту, заруби сабелькой какого-нибудь лося. Устроим пир. Выспимся. А утро, как говорится, вечера мудренее. А?
Подумалось мне еще и о том, что неплохо было бы проснуться утром в своем родном мире и понять, что все это было лишь забавным сном.
Ощущая всем своим уставшим до изнеможения телом правоту моих слов, Алексашка соглашается с доводами и молча направляется к берегу. За лосем он, конечно, вряд ли побежит, а жаль.
С юго-западного берега густые кусты нависают над самым льдом. Решаем выйти на берег под ними. Меньшиков заявляет, что так с противоположного берега не будет заметно следов. Я же говорю, что князь со товарищами мог выйти на берег таким же макаром.
— Нет, — снова отрицает спутник. — Не было ранее такого удобного места. Везде вдоль берега снег лежит.
Действительно, лес на противоположном берегу кончился метров на полсотни раньше, и, вероятно, ветер с открытого поля выдул снег из-под прибрежных кустов, оголив лед.
— Но тогда они могли выйти здесь же.
— Увидим, — немногословный Алексашка, пригнувшись, подныривает под нависающие ветви.
Из-под сотрясающихся кустов доносится стук сабли о дерево. Ползу за товарищем по прорубленному им проходу. Наконец мы оказываемся на небольшом свободном пространстве, настолько плотно прикрытом сомкнувшимися с двух сторон ветвями, что слой снега на земле совсем незначительный, вероятно, нанесенный ветром по земле. В этом естественном убежище и решаем обосноваться на отдых.
Меньшиков проползает дальше, чтобы осмотреться. Я отгребаю к краям снег, освобождая прошлогоднюю листву, застилаю убежище срубленными мешающимися ветками. Оценив получившееся ложе, подрубаю еще веток. Жаль, что рядом нет хвойных деревьев. С сосновыми ветками получилась бы более мягкая «перина». Ложусь, чтобы опробовать постель и понимаю, что подняться уже нет сил. Глаза непроизвольно закрываются и я проваливаюсь в глубокую дрему.
Просыпаюсь оттого, что жутко замерз. Судя по сгустившемуся в убежище полумраку, снаружи явно вечереет.
Где же Алексашка? Рядом более плотный, нежели подо мной ворох веток. Значит, не понравилась приготовленная мною подстилка, и он подрубил еще. Но чего ж ему не спится? Может, по нужде выполз? Или с голодухи и вправду с саблей на лося пошел охотиться?
Мысленно посетовав на товарища, что тот не догадался развести хотя бы маленький костерок, задумываюсь над тем, каким образом это сделать? Ни спичек, ни зажигалки у меня нет. А как вообще в этом мире огонь добывают. Помню из истории, что было какое-то огниво, но что это такое, не имею ни малейшего представления.
От раздумий отвлекает шорох веток, и со стороны реки внутрь вползает Меньшиков.
— Где тебя носит? Чего не отдыхаешь? Костерок есть чем запалить? — задаю один за одним вопросы.
— Там дым, — тычет в сторону реки вползший.
— Какой дым? Лес, что ли, горит?
— Нет. Дымком с той стороны несет, — объясняет парень. — Кто-то на ночлег остановился. Наверняка Петр Лександрыч.
Слова Алексашки порождают во мне надежду на теплую ночевку и хоть какой-нибудь ужин. Я, конечно, понимаю, что если у костра такие же беглецы, как и мы, то вряд ли у них с собой могут оказаться съестные припасы. Однако, как говорится, надежда умирает последней.
Ползу вслед за товарищем, но, вспомнив, что забыл саблю, возвращаюсь и с трудом нахожу ее в темноте среди срубленных веток. Когда подползаю к Меньшикову, тот внимательно рассматривает противоположный берег, оставаясь под прикрытием кустов.
Хотя уже и изрядно стемнело, однако на открытом льду мы будем отчетливо видны. К тому же, по мере того, как темнеет, на чистом небе все ярче разгораются звезды. Да и луна, хоть ее отсюда и не видно, наверняка притаилась где-то за деревьями и выглянет в самый неподходящий момент.
Втягиваю носом воздух, пытаясь уловить запах дыма.
— Что-то я не чую дыма. Может, тебе показалось, дружище Александр?
— То сейчас ветерок от нас подул, потому и не чуешь, — объясняет тот, продолжая всматриваться в лес. — Я пойду. А ты, Дмитрий, обожди пока. Неча вдвоем наугад соваться. Как помашу, тогда двигай следом.
Не дожидаясь моего согласия, Алексашка, пригнувшись, вышел из-под ветвей и, опираясь на срубленную по моему примеру палку, быстро пошел к тому берегу.
Глядя на него, понимаю, что забыл свою палку в убежище, но решаю не лезть за ней. Реку и так перейду. А там, ежели надобно будет, срублю новую. Кстати да, надо подобрать подходящую лещину и вырубить себе шест. Благодаря дядькиным занятиям, я с шестом управлюсь гораздо лучше, нежели с саблей. Вот интересно, а почему он никогда не учил меня владению каким-нибудь самурайским мечом?
Форс-мажор в ночном лесу
Добравшись до противоположного берега, Меньшиков растворился в темных зарослях. Через минуту снова вышел на лед и замахал мне рукой.
— Следов не нашел, но дымком попахивает ощутимее, — сообщает он, когда я добираюсь до него. — И вроде как голос слышал.
— В какой стороне?
Алексашка указывает вдоль опушки.
Снова пробую воздух носом, и опять никаких результатов.
Начинаем осторожно пробираться в определенном княжеским денщиком направлении. Это оказывается нелегким делом. Ломиться словно лоси через кустарник по понятным соображениям нельзя — мало ли кто греется у того костерка, к которому мы стремимся. По этой же причине нельзя выйти на открытое пространство. Приходится петлять в зарослях, выбирая проходимые промежутки меж кустов и стволов. Если бы не близкая опушка, то лично я от таких частых поворотов давно потерял бы направление. Опять же, на открытых местах и снега было чуть ли не по колено.
Я было пожалел, что поперся на ночь глядя за неугомонным спутником, но тут почуял запах костра. Да не просто запах дыма, а еще и явный аромат готовившегося на огне мяса. Воображение нарисовало румяные кусочки сочной свинины, чередующиеся на шампуре с маленькими помидорчиками, сморщенными от исходящего от углей жара. Рот наполнился слюной. Однако разум заставил настороженно остановиться.
— Сань, — окликаю двигающегося впереди парня. — Александр, погоди.
— Чего?
— Это не может быть Петр Александрыч. То кто-то другой.
— С чего ты так решил-то? — нетерпеливо спрашивает Алексашка. Ему явно не терпится скорее двинуться дальше.
— Ну, вот скажи, мог ли кто-то во время нападения догадаться прихватить с собой еды на всякий случай? Типа, вдруг придется по лесу улепетывать да заночевать. Могло такое быть?
Меньшиков некоторое время смотрит на меня, затем поворачивает голову в сторону доносящегося аромата, и его ноздри расширяются, втягивая воздух.
— Все одно надо проверить, — упрямо говорит он.
— Надо, — соглашаюсь, манимый надеждой разжиться хоть какой-то едой. — Но осторожно.
Далее двинулись еще более аккуратно обходя заросли. Хоть и стемнело уже изрядно, однако на фоне белого снега должно было быть отлично видно все движущееся. А вот если бы кто неподвижно стоял в карауле, то мы вряд ли смогли бы отличить темный человеческий силуэт от ствола дерева или густого куста. Потому мы более полагались на слух, нежели на зрение.
Алексашка останавливается и поднимает руку в предостерегающем жесте.
Прислушиваюсь. Слышны негромкие голоса. Слов не разобрать. Вопросительно смотрю на спутника — может, у него слух лучше. Правильно поняв вопрос в моем взгляде, он пожимает плечами, и мы продолжаем двигаться еще более аккуратно.
Через несколько шагов путь нам преграждает стена непролазных зарослей какого-то кустарника. Никогда не был особым ботаником, но, судя по колючкам, это терновник. Сквозь хоть и густые, но голые ветки виднеются отблески костра. Запах ароматного варева буквально бьет в нос и мутит разум. Прохожу несколько метров вдоль зарослей и, высмотрев, где они растут не очень плотно, опускаюсь на снег и ползу по-пластунски в направлении костра. Сабля мешается, и появляется мысль оставить ее, ибо все одно не умею пользоваться. Однако остаться совсем безоружным не хочется. Перехватываю ее обратным хватом — так ползти сподручнее.
Поначалу несколько раз продавливаю руками наст и, провалившись, утыкаюсь лицом в снег. Постепенно приноравливаюсь опираться не на ладонь, а на весь локоть.
Наконец вижу освещенную костром поляну и несколько человек, с молчаливой сосредоточенностью черпающих варево из снятого с огня котла. По одетым на них серым кафтанам распознаю врагов. Но одна мысль в моей голове затмевает все остальные — если они с таким усердием продолжат работать ложками, то через пару минут в котле ничего не останется.
Однажды, я тогда заканчивал одиннадцатый класс, компания с нашего двора что-то не поделила с ребятами с соседнего района. Не помню уже в чем была причина разногласий, но мирное решение вопроса явно не светило. Встречу назначили на небольшом пустыре за одним из городских рынков.
Когда увидел противников, то сразу понял, что дела плохи. Ребята с соседнего района выгодно отличались от нашей компании спортивными фигурами и уверенными выражениями на розовощеких физиономиях. Поджидая нас, они окружили столик у одного из киосков, торгующих снедью быстрого приготовления, и, весело переговариваясь, уплетали хот-доги, запивая их кока-колой. На столике еще оставалась довольно приличная куча начиненных сосисками булочек. Судя по всему, ожидание предстоящей схватки нисколько не портило им аппетит.
Нет, один на один я наверняка смог бы навалять каждому из них. Однако большинство моих приятелей были компьютерными чахликами, знающими о спорте только то, что он есть. В общем, у нас, как говорится, было два пути — либо быть битыми, либо позорно ретироваться.
Не знаю, просто не могу объяснить, что тогда на меня нашло, но вдруг нестерпимо захотелось есть. Отстранив своих приятелей, я решительно двинулся к пожирателям хот-догов. Раздвинув их, взял со стола желанный бутерброд и, откусив добрую половину, принялся с наслаждением пережевывать, смакуя горячий сосисочный сок.
Поначалу на меня не обратили внимание, вероятно решив, что так нагло влезть может только свой. Но когда я взял из рук соседа банку с напитком и, сделав несколько глотков, вставил ее обратно ему в ладонь, последовал вопрос:
— Чувак, ты кто?
— Оно тебе надо? — парировал я, запихивая в рот остатки хот-дога и прицеливаясь к следующему.
— Логично, — спокойно согласился тот и тоже переключил внимание на еду.
Но на меня уже обратили внимание другие члены команды.
— Слышь, мужик, так ты ж с Журавликов! — удивленно узнал меня один.
— Ну и чо? — после этого моего вопроса все кроме меня перестали жевать, вероятно, пытаясь найти достаточно обоснованный ответ. Шамкая набитым ртом, я снова спросил: — Чуваки, вы что не хаваете? Наелись уже? Ну, отойдите тогда. Пусть мои ребятишки перед смертью подкрепятся.
Взоры окружавших меня сотрапезников устремились на кучку чахликов, пытающихся выглядеть грозно, расставляя для этого руки шире, словно их распирают невидимые мышцы.
— Во прикол, — пробасил самый здоровый из наших противников.
Короче, дело до драки тогда так и не дошло.
Похоже, сейчас со мной случился такой же заскок. К тому же, на этот раз я действительно зверски голоден. А потому выползаю из кустов, встаю и иду к костру.
И опять не могу объяснить спокойную реакцию собравшихся вокруг котла на мое появление. Возможно тот транс, в котором я находился, гипнотически или еще каким-то образом воздействовал на них. Некоторые бросили на меня быстрые взгляды. А некоторые и вовсе не обратили внимания, продолжая выскребать котел ложками.