Я впервые вижу королевскую свадьбу и поэтому самым внимательным образом рассматриваю невесту с кончиков ее великолепного белого кружевного арселе до каблучков ее вышитых туфель.
Невеста очень хороша, я не могу этого отрицать, но я также не вижу никаких причин окружающим вести себя так, словно она – само воплощение красоты и истинное чудо. Ее длинные волосы отливают золотом и медью и спускаются ей почти до талии. Она изящна, как картинка, и рядом с ней я чувствую себя неловко, словно мои ноги и руки стали внезапно слишком большими. Я понимаю, что с моей стороны будет мелочностью и грехом плохо думать о ней только из-за этого, но я все же позволяю себе мысль о том, что было бы неплохо, забеременей она наследником Тюдоров поскорее. Тогда бы она отправилась в уединение на долгие месяцы.
Как только оканчивается пир, распахиваются двойные двери и в парадный зал вкатывается большой помост, влекомый танцорами, одетыми в тюдоровский зеленый. Помост выполнен в виде огромного, богато украшенного замка, внутри которого находилось восемь женщин. Прима-танцовщица была одета как испанская принцесса, а на каждой турели сидел мальчик из церковного хора, и все вместе они воспевали красоту принцессы. За замком следовала платформа в виде корабля, на мачтах которого развевались шелковые паруса нежно-персикового цвета, которыми управляли восемь рыцарей. Корабль пристал к замку, но дамы отказались танцевать, и рыцари осадили замок, устроив перед его воротами шутливые поединки, пока дамы не стали бросать к их ногам бумажные цветы и не спустились к ним. Замок и корабль отбыли, и танцоры стали танцевать.
Екатерина Арроганская аплодирует и благодарно кланяется отцу за такой тонкий подарок. А я так злюсь на то, что мне не позволили принять участие в этом представлении, что даже не могу заставить себя улыбнуться. Я ловлю на себе ее взгляд и преисполняюсь уверенностью в том, что она дразнит меня вниманием, которым одаривает ее мой отец. Она в центре всех событий, и эта мысль мне ужасно неприятна.
Затем настала очередь Артура. Он танцует с одной из фрейлин нашей матери, а после них мы с Гарри выходим, чтобы исполнить гальярд. Это живой, быстрый танец, с ритмом, чем-то напоминающим деревенскую джигу. Музыканты берут хороший темп, мы с Гарри составляем прекрасную пару и успели достаточно порепетировать. Мы не допускаем ни одной ошибки, и лучше нас никто не мог исполнить этого танца. Но в один прекрасный момент, когда я кружилась на месте с раскрытыми руками и приподнявшийся в танце край юбки открывал взглядам щиколотки, Гарри решил отскочить в сторону, чтобы сбросить свой громоздкий жакет и вернуться ко мне в одной развевающейся льняной рубахе. Отец и мать аплодируют ему, и он сам так светится мальчишеским азартом, что все внимание зрителей достается ему и в зале раздаются громкие похвалы в его адрес. Я не теряю улыбки, но ничего не могу сделать с переполняющей меня злостью, и когда мы соединяем руки в танце, я изо всех сил щиплю его за ладонь. Конечно же, я не удивлена тем, что он снова оказался в центре внимания, я ждала, что он выкинет что-нибудь в этом роде. Он и так с трудом протерпел весь день в тени своего старшего брата, Артура. Он сопровождал Екатерину к алтарю, но там был вынужден отдать ее другому и отступить в сторону, чтобы самому быть преданным забвению. А теперь, получив возможность выйти на середину зала после сдержанного выступления Артура, он сделал все, чтобы блеснуть. Если бы я могла наступить ему на ногу, то непременно сделала бы это, но потом поймала взгляд Артура, который мне заговорщицки подмигнул. Нам обоим пришла в голову одна и та же мысль: «Гарри всегда все сходит с рук, и всем, кроме матери и отца, уже давно понятно, что их младший сын избалован до неприличия».
Танец заканчивается, мы с Гарри кланяемся, рука в руке, и я знаю, что мы выглядим прелестно, как и всегда. Я бросаю взгляд на шотландских лордов, которые смотрят на меня очень внимательно. Ну, хоть им нет никакого дела до Гарри. Среди гостей из Шотландии был Джеймс Гамильтон, родственник короля, и ему должно быть приятно убедиться воочию, что я буду веселой королевой и достойной парой для его брата, короля Якова, который любит пиры и танцы. Я замечаю, как лорды быстро обмениваются репликами, и меня переполняет уверенность в том, что следующая свадьба, на которой определится моя судьба, будет уже совсем скоро. И я не позволю Гарри танцевать на ней и красть внимание гостей. А Екатерине придется убрать волосы под арселе, и это я буду стоять и приветствовать корабль с парусами из персикового шелка и благодарить танцоров.
Ни мне, ни Гарри не позволяют остаться до конца празднования и проводов принцессы в спальню с традиционным произнесением молитвы над супружеским ложем. Я считаю, что с нами напрасно обращаются как с детьми и что это несправедливо и оскорбительно. Бабушка отсылает нас в комнаты, и хоть я и смотрю на мать, ожидая, что она отправит Гарри и позволит мне остаться чуть дольше, она просто игнорирует мой взгляд и отворачивается. Бабушкино слово, как всегда, оказывается решающим, и все решения принимает она, мать же иногда раздает редкие послабления в наказании.
Мы раскланиваемся на прощание с королем, матерью и бабушкой и дорогим Артуром с его Екатериной Арроганской и отправляемся в свои комнаты, так медленно, как это возможно, не вызывая гнева старших. Мы покидаем ярко освещенные комнаты, залитые светом баснословно дорогих белых восковых свечей, в которых раздается музыка, и кажется, что она будет звучать всю ночь напролет.
– У меня будет точно такая же свадьба, – заявляет Гарри, когда мы поднимаемся по лестнице.
– До этого момента тебе придется подождать пару лет, – говорю я, только чтобы его позлить. – А вот я уже скоро выйду замуж.
Когда я возношу молитву перед своим аналоем, мне не удается ограничиться просьбами о долголетии и счастье Артура и напоминанием Всевышнему о том, что Тюдоры заслужили его милость и благосклонность, и я страстно молю о том, чтобы рассказы шотландских посланников сподвигли короля послать за мной не медля ни дня, потому что мне ужасно хочется свадебный праздник, такой же величественный и торжественный, как тот, с которого я вернулась, и такие же нарядные платья, как у Екатерины Арроганской. И туфли! У меня будут сотни пар туфель, непременно, и у всех будут вышитые носы и золотые ленты!
Ричмондский дворец,
январь 1502
Мои молитвы услышаны, потому что Господь всегда прислушивается к молитвам Тюдоров, и король Шотландии распоряжается, чтобы его послы провели переговоры с советниками моего отца. Они договариваются о размере моего приданого, о количестве моей прислуги, о размере моего содержания и землях, которые отойдут в мои владения в Шотландии. Все рождественские праздники между Шотландией и Ричмондским дворцом идет напряженная переписка, и наконец бабушка объявляет мне:
– Принцесса Маргарита, с радостью сообщаю вам, что по воле Господа вы выходите замуж.
Я поднимаюсь из глубокого церемониального поклона и стараюсь выглядеть самым подобающим образом и искренне удивленной. Но поскольку мне с самого утра сказали о том, что бабушка желает поговорить со мной перед обедом и что я должна одеться в свое самое нарядное платье, мне едва ли удается это сделать. Нет, ну какие странные правила!
– Правда? – уточняю я самым милым образом.
– Да, – говорит моя мать. Она вошла в комнату перед бабушкой, но все равно каким-то непостижимым образом оказалась на вторых ролях в этом объявлении. – Ты выходишь замуж за короля Шотландии, Якова.
– Такова воля отца? – спрашиваю я, как меня научили.
– Да, – отвечает бабушка, нарушив все правила. – Мой сын, король, обо всем договорился. Твой брак скрепит мир между нами и Шотландией. Но я настояла на том, чтобы ты жила здесь, с нами, пока не войдешь в возраст.
– Что? – Меня охватывает ужас от того, что бабушка собирается снова все испортить. – Но когда я поеду? Я должна ехать немедленно!
– Поедешь, когда тебе исполнится четырнадцать лет, – заявляет бабушка, а когда мать открывает рот, чтобы что-то сказать, поднимает руку и продолжает: – Я знаю лучше кого бы то ни было, что ранний брак крайне опасен для молодой женщины. А шотландский король не… ему нельзя доверять в том, что он… мы боимся, что он может…
Она внезапно не находит слов. Со времен короля Артура Бретонского, от которого пошел наш род, история не помнит случая, чтобы бабушка не смогла закончить своей фразы. И ее никто и никогда не смел перебивать.
– Но когда же я выйду замуж? И где? – спрашиваю я, думая о соборе Святого Павла, убранном красными коврами, и тысячах людей, собравшихся, чтобы посмотреть на меня, о короне на моей голове и плаще, отделанном драгоценными камнями, о золотых туфлях и украшениях, о турнирах в мою честь, о представлении и игрушечном корабле с персиковыми парусами и о всеобщем восторге, который должен был меня окружать.
– В этом месяце! – торжественно говорит мать. – Король пришлет своего представителя, и ты с ним обручишься.
– С представителем? Не с самим королем? Не в соборе Святого Павла? – Я не верю их словам. Вместо торжества меня ожидает действо, которое мне совсем не кажется привлекательным. И я никуда не поеду целых два года? Да мне сейчас это время кажется целой вечностью! И моя свадьба не пройдет в соборе Святого Павла, как у Екатерины Арроганской? Почему ей досталась лучшая свадьба, чем ждет меня? И я буду венчаться не с королем, а с каким-то старым лордом?
– Венчание пройдет в нашей часовне, здесь, – говорит мать так, словно вся суть венчания не состоит в том, чтобы собрать толпы зевак и не напоить их фонтанами вина.
– Но в Эдинбурге пройдет еще одна торжественная церемония, когда ты туда приедешь, – утешает меня бабушка. – Когда тебе исполнится четырнадцать. – Затем она поворачивается к матери: – И эту церемонию они будут оплачивать сами.
– Но я не хочу ждать! Мне не обязательно ждать!
Она улыбается, но отрицательно качает головой.
– Все уже решено, – говорит она. Что на самом деле значит: она уже все решила и ее не интересуют чужие мнения.
– Но ты будешь именоваться королевой Шотландии! – Моя мать точно знала, как утешить меня. – Ты уже в этом году будешь называться королевой Шотландии, сразу после помолвки, и при дворе будешь уступать рангом только мне.
Я исподтишка бросаю взгляд на суровое лицо бабушки. Я буду стоять выше нее, и ей это не понравится. Я замечаю, что ее губы тихо шевелятся: я так и думала, что она будет молиться. Наверняка просит о том, чтобы я не пала жертвой греха гордыни. Она непременно придумает, как удержать меня в смирении и осознании моей греховной сути и долга перед ней, моей царственной родственницей. Она не позволит мне забыть о том, что я – всего лишь смиренная слуга на страже интересов нашей семьи, а не юная принцесса, нет! Королева! Она не даст мне зазнаться. Вот только я уже решила, что обязательно стану полновластной королевой и у меня будут самые красивые платья и туфли, как у Екатерины Арагонской.
– Ах, что вы, я совсем об этом не думаю. Для меня нет ничего важнее воли Господней и служения интересам моей семьи через замужество, – быстро нахожусь я с ответом, и бабушка улыбается, впервые за сегодня показывая, что довольна мной.
Я знаю, кого еще не оставит равнодушным мое продвижение по рангу, когда я стану равной матери, кто просто будет не в силах этого стерпеть. Мой братец Гарри, самовлюбленный, тщеславный павлин, неиссякаемый фонтан гордыни и самодовольства, будет гореть, как грешник от потницы, как только услышит эту новость.
Я нахожу его на конюшне, он как раз спешивался после урока с копьем и мишенью. Он тренируется с обитым волосом и сукном копьем. Все хотят, чтобы Гарри рос умелым и бесстрашным, но никто не смеет учить его боевым искусствам как следует. Он всегда просит, чтобы кто-нибудь сыграл роль его противника, но ему не позволяют рисковать. Он – принц дома Тюдоров, второй в линии наследия. Нам, Тюдорам, не везет с рождением мальчиков, а у родни со стороны матери их слишком много. Мой отец был единственным ребенком в семье и, женившись, дал жизнь всего троим сыновьям, один из которых скончался. Ни он, ни бабушка, его мать, не позволят Гарри рисковать, подвергая себя опасности. Но что еще хуже, наша мать не может ни в чем ему отказать, поэтому Гарри растет совершенно избалованным младшим сыном. Если бы его готовили к восхождению на трон, то с ним обращались бы совершенно иначе, а так из него сделали настоящего тирана. Однако это не должно было принести вреда, потому что его собирались отдать на служение церкви, и, скорее всего, его ожидал пост папы римского. Правда, я была готова поклясться, что из него получится крайне неоднозначный папа.
– Чего ты хочешь? – недовольно спрашивает он, ведя своего коня в огромный двор.
Я тут же понимаю, что его занятие прошло не самым удачным образом. Обычно он улыбчив и весел и прекрасно держится в седле. Он очень хорош во всех состязаниях и неистово прилежен в учении и умен. Он во всех отношениях ведет себя подобающе царственному мужу, поэтому моя новость будет для него особенно неприятна.
– Ты что, упал с лошади?
– Разумеется, нет. Глупая кобыла потеряла подкову, ее теперь надо подковать. А конюха проучить хорошенько. А ты что здесь делаешь?
– Я просто зашла сказать тебе, что скоро буду обручена.
– А, так они все-таки пришли к соглашению? – Он бросает поводья конюху и хлопает в ладоши, чтобы согреть руки. – Что-то долго они с этим тянули. Должен заметить, не очень-то они торопились заполучить тебя. И когда ты едешь?
– Я никуда не еду, – отвечаю я. Он так давно ждал, когда станет единственным юным Тюдором при дворе, и с отъездом Артура в Уэльс и пребыванием Марии в детской он мог рассчитывать на безраздельное владение всеобщим вниманием.
– Я никуда не поеду еще несколько лет. Так что, боюсь, мне придется тебя разочаровать, если ты на это рассчитывал.
– Тогда ты не выйдешь замуж, – просто говорит он. – Все договоренности будут отменены. Он не согласится жениться на тебе, чтобы оставить тебя здесь, в Англии. Ему нужна жена рядом с ним, в его промерзших замках, а не где-то в Лондоне, спускающей состояние на наряды. Он хочет запереть тебя в уединении, чтобы ты принесла ему наследника. Зачем же еще ты ему нужна? Неужели ты думаешь, что он без ума от твоей красоты? Твоей грации и роста? – И он жестоко смеется, не обращая внимания на мой жаркий стыдливый румянец.
– Я выйду замуж немедленно, – зло бросаю я. – Вот увидишь. Я выйду замуж сейчас, а в Шотландию поеду, когда мне исполнится четырнадцать. И все это время меня будут называть королевой Шотландии. И здесь, при дворе, меня поселят в больших комнатах, у меня будет своя свита, и я буду уступать в положении только нашей матери, королеве, и отцу. – Я делаю паузу, чтобы убедиться в том, что он понял истинное значение моих слов и как оно скажется на его положении.
– Я буду стоять выше тебя, – подчеркиваю я. – Независимо от того, кто из нас будет выше по росту, и тебе придется кланяться мне как королеве, считаешь ли ты меня красивой или нет.
Его пухлые щеки покрываются лихорадочным румянцем, словно ему кто-то только что отвесил пощечину, пухлые губы открываются, показывая белоснежные зубы, его голубые глаза мечут искры.
– Я никогда не стану тебе кланяться.
– Ты непременно будешь это делать.
– Ты никогда не станешь королевой надо мной! Я – принц! Я – герцог Йоркский!
– Герцог, – произношу я его титул, словно слышу его впервые. – Да, очень хорошо, очень достойно. Только я буду королевой.
Я с удивлением и восторгом замечаю, что его начинает буквально трясти от ярости. На глаза наворачиваются слезы.
– Нет! Не будешь! Ты даже не замужем!
– Я выйду замуж, – говорю я. – Мы заключим брак с доверенным лицом короля, и я получу драгоценности и титул.
– У тебя не будет драгоценностей! – Он воет, словно загнанный волк. – Не будет титула!