— Судья Монтанье? — теперь ее голос был едва ли слышен.
— Старый друг семьи. Видишь ли, в этом округе у потомственных наследников есть свои способы. Случилось так, что это один из них. Север, может, и выиграл войну, но рабство всегда было в моде в этих краях. Я не выбираю по цвету кожи. Это варварство. Я выбираю по конкретным факторам.
— Каким, например? Находишь кого-то, кто сделает все ради отца, которого любит? Отчаяние? Это ты ищешь, ты, конченый больной ублюдок! — огонь в ее глазах был живым, яростным.
— Не совсем. Но это все, что тебе нужно знать на данный момент. Но вот что мне нужно знать, так это согласна ли ты с моими условиями. Как видишь, судья Монтанье согласился отложить приговор твоего отца на год, пока ты остаешься моей. Если за это время ты нарушишь контракт, судья Монтанье тут же вынесет его твоему отцу и упрячет его в тюрьму, которую выберу я. Я бы предпочел Данвуди — никакого кондиционера, и место просто кишит крысами, — я подождал немного, чтобы дать ей впитать в себя мысль о том, что по ее отцу будут лазить крысы, пока он будет спать. Затем продолжал: — Так что, как я и говорил сначала, решать тебе. Выбор в твоих руках.
Я вернул ей контракт. Стелла взяла его, хоть я и не был уверен, не разорвет ли она его в клочья прямо на моих глазах. Ее злость была непредсказуемой, дикой. Я хотел испить ее, взять и насладиться ею.
— Выбор? Ты называешь это выбором? — она с яростью убрала прядь волос за ухо.
— Именно это он и есть. Не подписывай. Позволь своему отцу встретиться с судьбой. Или подпиши, и дай ему абсолютную отсрочку. — Я расслабился на своем месте, хоть и не сводил с нее взгляда.
Она прикусила нижнюю губу с такой силой, что пошла кровь. Кажется, она не заметила. Мне хотелось пробежаться пальцем по ее рту и попробовать.
Она уставилась сквозь меня в теплый желтый свет, падающий от ее дома.
— Я не могу решить прямо сейчас. Мне нужно убраться отсюда. Подальше от тебя.
— Боюсь, что это невозможно, Стелла. Я рано встаю, а с учетом того, насколько сейчас уже поздно, мне нужно ехать домой. Так что, ты или остаешься дома, и мы увидимся на вынесении приговора, или ты едешь со мной сейчас и оставляешь все неприятные мелочи судебной системы позади себя и своего отца.
Я улыбнулся.
Она сжалась. Превосходно.
Я не мог выпустить ее из машины, не сейчас, когда она была так близка к подписанию. Я мог сказать, что она стояла на краю своего обрыва, смотрела через край и раздумывала, прыгнуть или нет. Убьет ли ее падение ее отца? Возможно.
Она опустила взгляд на колени.
— Как ты можешь это делать? Ты обязан защищать закон.
У меня рука зачесалась ударить ее за такой глупый вопрос. За его чистейший наивный идиотизм. Но она еще не была моей.
— Государственные учреждения вроде моего — всего лишь остаток благородной знати. Это ничего не значит для меня или моей семьи. Нам было бы плевать даже если бы люди, вроде тебя, насиловали и убивали друг друга, или подсаживались на наркотики, или вредили своему собственному роду. Хватит вопросов. Какой будет твой выбор, Стелла?
— Люди вроде меня? — ее глаза блестели от слез, но она встретилась со мной взглядом.
Моя злость достигла своего апогея. Ее жалкое эмоциональное представление никак не изменит моих планов. Ничего не изменит.
— Блядь, ради Бога, Стелла, подпиши это!
Она попятилась от моих слов и повернулась открыть дверь.
Дерьмо. Я заставил себя оставаться спокойным. Мне хотелось схватить ее за волосы и притянуть к себе. Но я не сделал этого. Просто позволил ей наконец-то найти ручку двери и открыть, после чего она помчалась обратно в дом. Дверь захлопнулась за ней, уничтожая желтый свет и окуная все вокруг в кромешную тьму.
ГЛАВА 4
СТЕЛЛА
Я бросилась мимо библиотеки, едва не столкнувшись с Диланом, который вышел в холл.
— Что…
Проигнорировав его, я побежала наверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки, пока не оказалась в своей комнате. Я слышала его тяжелые шаги за спиной, но захлопнула дверь и повернула ключ. Прислонилась спиной к крепкой поверхности двери, но мое сердце таким громким стуком отдавалось в ушах, что я думала, оно разорвется от давления.
Раздался настойчивый стук в дверь.
— Дилан, уходи, — это больше было похоже на мольбу, чем на приказ.
— Что не так?
— Я не хочу разговаривать.
— Впусти меня, — он повернул ручку, но металлические части только защелкали и задребезжали, не сдаваясь.
— Нет. Просто уйди. Пожалуйста, Дилан.
— Кто был этот парень? Мне нужно что-то сделать?
Да, тебе нужно убить Синклера Вайнмонта.
— Нет. Просто уходи.
Половицы заскрипели, словно Дилан ходил кругами по ту сторону двери.
— Дилан, пожалуйста, просто возвращайся в дом своей матери. Мне нужно отдохнуть. Вынесение приговора завтра…
Скрип прекратился и прозвучал удар, когда его ладонь опустилась на дверь.
— Прости, Стелла. За то, что было раньше. Я просто думал, что это могло бы помочь. Я не хотел разрушать все еще больше.
— Ты не разрушил. Правда. Я просто… мне просто нужно отдохнуть, и все.
Еще один удар, но слабее.
— Ладно. Ты права. Я уйду. Увидимся утром. Я буду там для тебя.
Я выдохнула от облегчения.
— Спасибо тебе, Дилан.
Его шаги отдалились, когда я сползла на пол. Ноги были больше не в силах держать вес, который с каждой секундой становился больше. Я все еще прижимала контракт к груди. Страницы, созданные в аду, угрожали сжечь меня и превратить в не что иное, как в кучку остывшего пепла.
Я раскрыла страницы и уставилась на чернильные завитки букв. Они не имели значения в полумраке моей комнаты. Являли собой лишь рисунки на стене пещеры, рассказывающие о жестокости и деградации. Сложные элегантные узоры ничего от меня не прятали. Слова — холодные, жестокие, как и мужчина, написавший их.
Я бросила страницы, будто они обжигали мне пальцы. Соглашение зашуршало по полу и упало, словно было невинной бумагой. Мне было лучше знать. Я подтянула колени к себе и опустила на них подбородок. Как я могла отписать свою жизнь мужчине, который — я знала — принесет мне боль? У меня не было никаких сомнений по этому поводу. Его глаза, когда он смотрел на меня в машине, будто я была игрушкой, до сих пор преследуют меня. Я и прежде его боялась — боялась чего-то, чего не могла понять. До сих пор не в силах объяснить этого, но я испытывала ужас.
Слезы, накопившись, стекли вниз по носу, капнули на колени, и дальше оставили влажные дорожки на ногах. Я просидела так долгое время. Минуты, часы. Сколько бы времени ни прошло, я утонула в воспоминаниях о нас с отцом. Каким сильным он был, когда умерла мама. Насколько сильнее ему пришлось быть, когда я пыталась сделать то же самое. Могла ли я позволить ему отправиться к своей смерти, зная, что я могла спасти его?
Один год. Весьма недлинный срок. Мне понадобился год, чтобы восстановиться после своей попытки наложить на себя руки. Станет ли для меня большой утратой, если я исчезну на год? Я так и не окончила колледж. Мама покончила с собой в то лето, когда я собиралась отправиться в Нью-Йоркский университет. Моя жизнь приостановилась на неопределенный срок. Затем отец решил переехать сюда, чтобы мы решили, как нам жить дальше. Мать Дилана помогла облегчить боль папе на некоторое время, пока я задыхалась, запертая в своей комнате, рисуя темные картины мыслей, одна мрачнее другой, пока не становилось слишком.
Я содрогнулась от воспоминания о том, что сделала. Я поклялась больше никогда не быть слабой, никогда не позволять себе доходить до того момента, когда я желала забвения настолько сильно, что опрометчиво неслась ему навстречу. Я не могла снова попасть в то место. И точно так же, как я отказывалась спешить навстречу темной судьбе, я отказывалась отправлять отца в такой же мрак.
Я встала, спина затекла от сидения под беспощадной дверью. Решение принято. Я вытащила сумку для ручной клади из гардеробной и начала собирать вещи, не обращая внимания, что из собранного было модным. Самого главного хватит — рубашки, шорты, джинсы, лифчики, носки, трусики. Я собрала в охапку принадлежности из ванной и схватила наше с мамой фото с прикроватной тумбочки. Переоделась в джинсы, темную футболку и синий кардиган, чтобы уберечь себя от холода осеннего воздуха. Быстро окинув взглядом свои пожитки, я подумала, стоит ли оставить записку.
Сердце разрывалось от мысли уйти, не сказав ни слова. Я вытащила бумагу для писем с узором в виде закрученного «S» вверху. На некоторое время я замерла над страницей. Рука дрожала. Мне так мало что было сказать. Или, может, вообще ничего. Ручка выпала из захвата пальцев.
Я не доверяла себе. Если перенесу на бумагу то, что чувствую, моя уверенность пошатнется. Отец все равно узнает, куда я уехала. Он никогда не был идиотом. Я всего лишь надеялась, что он не сделает ничего глупого, чтобы попытаться спасти меня. У него не было шансов. Выражение на лице Вайнмонта, когда он предложил свой обмен, было полно решимости. Если то, что я прочитала о нем, было правдой — его семья владеет крупнейшими в Америке сахарными заводами и некоторыми самыми обширными плантациями сахарного тростника в нескольких странах — то у него были способы, чтобы удержать моего отца на расстоянии. Он и тот гадюка судья Монтанье, несомненно, предвидели это.
Я открыла нижний ящик комода и потянулась за ножом, который там прятала. Я приклеила его скотчем ко дну ящика над ним, поэтому только я знала, где он был. Это был тот же нож, который я использовала на себе. Моя кровь больше не пачкала лезвие, но я знала, что частички меня все еще были там, вкрапленные в сталь. Я сунула его в боковой карман сумки, пряча между туалетными принадлежностями и бельем.
Я в последний раз окинула комнату взглядом, безмолвно прощаясь, прежде чем тихо спустилась вниз по лестнице и проскользнула в гараж.
Бросила свои скудные пожитки в багажник и завела машину. Не понадобилось много времени, чтобы найти адрес Вайнмонта с помощью моего телефона. Дом находился в часе езды от города, в сельской местности округа. Удостоверившись, что я запомнила путь, я оставила телефон на маленьком столике рядом с дверью гаража. Лучше исключить риск того, что кто-то позвонит мне и изменит мое решение. Мольба отца могла сломать мою уверенность, а я была настроена довести дело до конца. Ради его безопасности.
Я свернула с подъездной дорожки, наблюдая за отдаляющимся фасадом дома позади меня. Один год, и я вернусь. Один год, и мой отец будет в безопасности.
Что был один год для того, кто уже был мертв?
Дорога была унылой и темной. Хоть луна висела высоко, виднелся только ее серп в широком изобилии чернильной пустоты и рассыпанных звезд. Чем дальше я отъезжала от города, тем более нечеткими становились окрестности. Ночь накрыла поля с хлопком, кроны деревьев и кусты ежевики, уединившиеся у реки.
Вскоре дорога сузилась к двум тонким дорожкам, деревья над которыми возвышались с двух сторон. Я продолжила ехать вперед, хоть и не встречала больше машин. Была только я одна, держащая путь прямо в ловушку Вайнмонта. Я кусала губу, и привкус меди был единственным, что остановило меня от дальнейшего уродования своей плоти.
Дорога повернула влево, а GPS оповестил, что впереди поворот направо. Все, что я видела, — это деревья и густой кустарник, и никакого признака дома. Я проехала немного дальше и увидела просвет. Впереди была дорога не более сотни футов в длину, которая заканчивалась перед массивными воротами. Я повернула и медленно подъехала к ним. Они были шире и выше, чем четыре машины, поставленные в ряд и друг на друга. Черное кованое железо с переплетающейся металлической виноградной лозой заключало в ловушку решетку ворот. В центре красовалось «V», вокруг которой оплеталась лоза и создавала непроницаемый барьер.
Воздух застыл в груди. Я посмотрела в обе стороны и увидела ту же кованую железную решетку, которая тянулась от ворот и исчезала где-то в тенистом лесу. Я остановилась и попыталась упокоить сердце, замедлить ощущение отбойного молотка, которое чувствовала в крови, курсирующей по моим венам.
Страх. Для этого не было другого слова. Холодный пот на висках, чувство, топящее меня в отчаянии. Меня охватил глубочайший вид страха, и я потянулась вниз к рычагу переключения передач, готовая развернуться и уехать. Может, был какой-то другой способ? Что-то, что я могла бы сделать, чтобы спасти отца и обойти Вайнмонта, не касаясь того, что скрывалось за этими зловещими воротами?
Металл сдвинулся внутрь, приоткрываясь. Не было никакой сторожевой вышки, ни видимой камеры где-то поблизости на непреклонном металлическом заборе. Но он по-прежнему наблюдал за мной. Я знала это так же, как и то, что буду здесь, с ним, весь следующий год.
Я убрала руку от рычага и вытерла потную ладонь о свои джинсы. Сделав глубокий вдох, я нажала на педаль газа и въехала в ворота, неуверенно впутываясь в неизвестное и непонятное будущее.
В начале подъездной дорожки росли такие же деревья и низкие кустарники. Они замыкались со всех сторон, закрывая даже луну, висящую высоко в открытом небе. Медленно деревья начали редеть, открывая аккуратно подстриженную траву по обеим сторонам от дорожки. Я проехала, казалось, почти милю, не видя ничего кроме пейзажа Луизианы. То здесь, то там появлялся мост через темные воды, которые я миновала.
Впереди трава становилась выше — словно широкая река струящихся на ночном ветру изумрудов. На большом расстоянии я наконец-то увидела огни во мгле ночи. Это, должно быть, дом. Его дом.
Я выжала газ, больше не боясь того, что обитало в густых лесах и заболоченных устьях. Вайнмонт был настоящей, ощутимой опасностью, а не то, что у меня в воображении.
Даже когда трава стала выше, больше деревьев появилось впереди, формируя арку над подъездной дорожкой. Это были классические южные дубы, обросшие мхом на стволе у земли. За благородными деревьями вырастал дом — высокое строение, крышу которого я не смогла увидеть из-за раскидистых ветвей. Три, возможно, четыре этажа довоенного великолепия — большие колонны крепко поддерживали похожий на дворец дом, и он светился призрачно белым светом в сиянии луны.
Через широкие и высокие окна на крыльцо лился теплый свет. Я могла представить кресла-качалки и детей, играющих в пятнашки, бегающих по траве или смеющихся на пикнике. Но не здесь, не в то время, когда Вайнмонт управлял этим местом. Несмотря на очарование дома, его владельцу было неизвестно даже самое обыкновенное человеческое тепло. Фасад был воплощением величественности — очаровывающий камуфляж для порочной души, живущей внутри.
Я замедлила ход машины и остановилась напротив парадной двери. Дорожка уходила вправо, исчезая в землях поместья. Я вытащила свои ключи из зажигания и была готова бросить их в сумочку, но остановилась. Зачем? Разве эта машина будет ждать меня здесь целый год?
Мысль заставила меня рассмеяться. Мой побитый американский Седан, стоящий перед парадной дверью поместья целый год, явно проржавеет и развалится. Абсурд, как и все, что случилось за последние несколько месяцев. Я позволила смеху литься из меня. Где-то на страницах медицинского сравочника прошлого века вы бы могли найти пару строк о том, что у меня приступ истерии, и посоветовали бы мне отправиться на корабле на лечебный курорт. Смешки прекратились, словно я трезвела. Я не знала, будет ли у меня еще шанс улыбнуться или засмеяться. По крайней мере, не в течение года, и что-то подсказывало мне, что этот год оставит на мне шрамы на всю оставшуюся жизнь.
Я бросила ключи в подставку для стакана и закинула ремешок сумочки на плечо прежде, чем выйти из машины. Хризантемы, идеально полные для осенней поры, росли рядами на клумбах у крыльца. Я подняла сумку и покатила ее по широкому деревянному полу, ведущему к двойной парадной двери.