— Кто это был? — осторожно спросила мама. Ее голос был напряжен.
— О, — я пожала плечами. — Просто парень
— Декс? — ядовито спросила она. Я вздрогнула.
— Нет! — воскликнула я. — Не Декс. Думаешь, я глупая?
Она промолчала. Конечно, она так думала. Она видела, что со мной произошло.
— Это был Максимус, — объяснила я с вздохом, спрятав ноги под клетчатое одеяло. — Я встретила его, пока мы были в Рэд Фоксе. Теперь он живет в Портлэнде.
— О, — сказала она. Она все еще смотрела с подозрением, но ее облегчение было заметным. Мои родители официально страстно ненавидели Декса. И я не могла винить их за этой.
Мне было все равно.
— Максимус хороший? — спросила она.
— Наверное. Он очень вежливый. В старом стиле. Тебе, наверное, понравится.
— Тогда можно как-нибудь позвать его за ужин.
Я опешила. Я потрясенно посмотрела на нее.
— Мы не встречаемся, мам. Он пригласил меня только что, но я точно не в состоянии идти куда-то, тем более, с… мужчиной.
— Но последнее твое свидание ничем таким не закончилось.
— С Брокком? Мам, он думает только о мышцах.
— Он казался хорошим молодым человеком.
— Ты его не встречала!
— Он заставил тебя похудеть.
— Мам… — предупредила я.
— Перри, — парировала она резким тоном. Ее внимание переключилось на шоу, где девушки, желающие стать моделями, грызлись между собой. — Ты красивая девушка. Ты могла бы быть в этом шоу, если бы сбросила достаточно веса…
— И подросла на восемь дюймов, — перебила я.
— И обрела немного уверенности. Ты заслужила хорошего мужчину. Надежного, заботливого, и…
— Спасибо, мама! — я закатила глаза.
— …и любящего тебя. Нам с твоим отцом больно видеть тебя такой. Последние несколько месяцев ты словно… ходишь во сне. Ты сама не своя. Я рада, что ты нашла друзей на работе, но пора тебе найти нужного для тебя человека.
Я скрестила руки и пыталась сосредоточиться на лысой модели по имени Ракель.
— Вообще-то, мне всего двадцать три.
— Жизнь летит быстрее, чем ты думаешь, — закончила она тоном, который, к счастью, сообщал о завершении разговора.
Она продолжила смотреть шоу, тут же втянувшись в драму, а я думала, какой еще кошмар случится в моей жизни. Будто у меня без этого не хватало проблем.
Мысли о личной жизни преследовали меня и ночью, я ворочалась на кровати, не могла уснуть. Я сдалась, перекатилась и открыла глаза. Было 2:42, но мне повезло, что до работы оставался еще день.
Я вздохнула из-за своего беспокойства и дала глазам привыкнуть к полумраку комнаты. Уши улавливали разные звуки вокруг меня: тихий вой ветра снаружи, гудение моего ноутбука, шум от моего телевизора.
Стоп, шум от моего телевизора?
Я медленно подвинулась и посмотрела на телевизор перед кроватью. Он был включен, красная лампочка слева внизу горела, но экран был почти черным, белый шум был в уголках.
Это было странно. Почему телевизор был включен? Я смотрела его внизу с мамой. Я не смотрела его здесь несколько дней.
Я потянулась к пульту на прикроватном столике, когда телевизор вдруг засветился серо-черным шумом потерянного сигнала.
Я вспомнила «Полтергейста». Сердце громко колотилось в груди.
Я направила пульт на телевизор и нажала кнопку, чтобы выключить.
Ничего не случилось.
Я нажала еще раз, изменив угол.
Все равно ничего не произошло. Шум стал громче, силуэт женского лица появился на экране, ее лицо было из дрожащих неровных черных, белых и серых линий. Я не могла разобрать ничего толком, кроме ее серых губ. Они двигались, словно лицо говорило.
Плохо дело.
Я выбралась из кровати и подошла к телевизору, словно он был пугливой ланью, направляя пульт на него. Я постоянно нажимала на кнопку выключения, подходя ближе, но тщетно. Я собиралась выключить его вручную.
Я была перед экраном, рука тянулась к кнопке в левом нижнем углу, когда лицо задвигалось. Я застыла, глядя на пляшущий экран. Губы открылись.
— Перри! — завопило лицо на экране.
Я закричала в ответ. Я ударила по кнопке кулаком, но ничего не произошло.
Телевизор снова прокричал мое имя, голос звучал из колонок.
Я быстро склонилась, схватилась за провод и выдернула его из розетки.
— Помоги! — закричал телевизор, голос был похож на мой. Телевизор уже не был подключен, но все еще кричал.
Я добралась до двери и открыла ее, помчалась по темному коридору, который освещал только ночник у двери ванны. Я бежала к комнате Ады, чуть не сорвала ее дверь и забралась в ее кровать.
— Ада! — кричала я в темноте, обвив ее руками. — Мой телевизор одержим!
Я замерла, сказав это. Ада ощущалась иначе. Она была… жесткой. Под простынями что-то холодное, твердое и острое коснулось меня, это были не ее ноги.
— Ада? — прошептала я в ужасе, неприятное ощущение поднималось по горлу.
То, что я держала, задрожало, словно смеялось.
Грубый выступ погладил мою ногу.
А потом включился свет, и я ослепла в море желто-белого.
— Что такое?
Я прищурилась в сторону голоса и увидела размытый силуэт Ады у ее двери, рука была на включателе, другая прижималась в груди, сминая кофту пижамы.
— Боже, Перри, ты меня перепугала! Что ты делаешь?
Я посмотрела на ее кровать. Я обнимала подушки.
— Не знаю. Я… мой телевизор… он говорил…
— Как и телевизор внизу.
Я села, она подошла ко мне. Она была в полосатой дизайнерской пижаме, ее волосы торчали в стороны, как у безумного ученого.
— Что? — спросила я, потирая виски и пытаясь понять происходящее.
— Я проснулась, потому что услышала включенный телевизор внизу. Не знаю, всегда ли он так. Ты ведь его выключала, когда вы с мамой шли спать?
Я кивнула.
— Да. Я помню. Но мой телевизор тоже сам включился.
Она успокоилась, мы поделились своими историями. Но вот я успокоиться не могла. Я четко помнила, что сжимала не ее подушки пару мгновений назад.
— Может, в доме был всплеск энергии, — сказала она, понизив голос, чтобы не будить родителей.
— Почему тогда телевизор бы включен, хотя я выдернула провод? — со страхом спросила я.
— Не знаю. Уверена, такое возможно.
— Идем, — сказала я, встав с кровати и потянув ее за рукав. — Я тебе покажу.
Мы прошли в мою комнату, но, хоть телевизор был отключен, как я его и оставила, он не светился.
— Он произносил мое имя, — сказала я, глядя на нее, пытаясь убедить.
— Ты, наверное, не проснулась тогда, — сказала она.
— Я не спала.
— Может, спала. Я не знаю, Перри. Ты многое прошла. Ты еще и посмотрела кучу выпусков «Топ-модели». Все вместе может вызывать кошмары.
Она оставила меня в комнате. Большая эгоистичная часть меня хотела молить ее остаться со мной, пока я не усну, но я знала, что утром ей в школу, а я могла поспать. Я собиралась принять что-нибудь для сна.
К счастью, на прикроватном столике оставалось немного «Никвила», и сон унес меня раньше, чем злой телевизор включился снова.
* * *
На следующий день я выбралась из сна от «Никвила» и заставила себя немного позаниматься. Я несколько дней не покидала дом, мое тело уже работало лучше. Я еще не могла бегать, внутренности порой болели, но я могла пройтись вдоль реки.
День был прекрасным. Солнце тускло светило из-за тонкого слоя тумана, что окутал реку и верхушки деревьев легкой тканью, но свет красиво плясал, и в воздухе ощущалась весна. Было приятно пройтись, а не спешить куда-то. Я неспешно наслаждалась природой, обращала внимание на прозрачные пруды у реки, где под водой сновали тени рыбок, на тонкие деревья, чьи ветви уже были с зелеными почками. Я вспомнила, как в детстве притворялась, что я в стране фей.
Когда я вернулась домой, мне было уже лучше, я ко всему относилась позитивнее. Одно меня тревожило в последние дни — что будет из-за того, как много дней работы я пропустила. Конечно, я не просила оказаться в больнице, но тут мое отсутствие ощущалось. Я знала, что Эш и остальные работали за меня (я говорила с Эшем, и он сказал, что все хорошо), но это не помогало мне в моем задании найти работу на полную ставку. Проблемы со здоровьем делали вас не самым лучшим работником.
Но у меня был план. Я собиралась пойти на работу и трудиться очень усердно. Я приму миллион таблеток от боли, если потребуется, я только хотела доказать, что на меня можно положиться, что я могу работать. Да, это была лишь глупая работа бариста, но пока я могла только так пробивать свой путь, чтобы уйти из дома родителей и не слушать их тревоги о том, что их ребенок станет старой девой.
Я была почти у дома, когда увидела снова соседку с ее лабрадором Чирио. Я помахала ей и помахала собаке (а как иначе), широко улыбнувшись.
При виде меня пес застыл на месте, чуть не сбив хозяйку с ног. Он смотрел на меня, его лапы напряглись, как доски, и немного подрагивали.
Я оглянулась, чтобы понять, нет ли рядом другой собаки или зайца, но ничего такого не было.
— Чирио! — возмутилась соседка. — Идем. Это просто Перри.
Она пыталась тянуть за поводок, но пес не двигался. И только губы раздвинулись, открывая идеально белые острые зубы.
Низкое рычание вырвалось из его пасти. Казалось, я его ощущаю телом.
— Чирио, что… — начала она.
Она не успела закончить, пес прыгнул, вырывая поводок из ее рук, и хозяйка упала на колени на бетон. Она закричала от боли, а пес бежал ко мне.
Чтобы убить.
Я развернулась, не мешкая, и побежала к дому, не обращая внимания на боль в боках, я просила ноги двигаться сильнее, бежать быстрее.
Я добралась до двери и услышала рычание рядом. Я захлопнула дверь, и Чирио врезался в нее телом. Я упала в фойе, а дверь открылась, ведь я не успела запереть ее.
Чирио тоже упал, на миг мы оба были на земле, смотрели друг на друга как хищник и добыча. А потом мы встали, и нас разделяла только открытая дверь.
Я добралась до нее первой, надавила весом, удерживая на месте, Чирио снова и снова врезался в дверь, и я сотрясалась от этого.
Я прижималась к двери, пока не смогла запереть, пальцы путались в цепочке. А потом я сжалась в комок у лестницы и плакала, пока родители не пришли домой.
* * *
— Ты не притронулась к пюре, милая, — мягко сказала мама, указывая на горку, от которой шел пар. Она выглядела так же аппетитно, как отходы альбиноса.
Мы ужинали, но я из-за случая с Чирио есть не хотела, хотя пюре и курица с пармезаном были среди моих любимых блюд. Я могла лишь гонять еду по тарелке, ощущая напряжение и подавленность одновременно.
Папа громко вздохнул и сцепил ладони, его короткие пальцы были в старых пятнах от чернил. Он опустил на них подбородок и смотрел на меня поверх толстых линз очков.
Я насмешливо посмотрела на него.
— Что теперь?
Его глаза тут же сощурились, но он сдержал себя в руках. Ссоры с ним до добра не доводили, но мне было плохо, и я устала от того, что все смотрели на меня, как на психа. Они и раньше так делали, а теперь стало только хуже.
— Мы все переживаем за тебя, — осторожно сказал он и посмотрел на Аду, чтобы узнать, против ли она. Но она была тихой, я видела, что она тоже беспокоится.
— Я тоже тревожусь, — призналась я. — Обычно животные меня любят.
Он вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Перри, ты просто как-то разозлила ту собаку.
— Как? — воскликнула я. — Я просто помахала.
— Помахала собаке?
— Я всегда машу собакам! И всегда машу Чирио. Спроси соседку.
— Мы спросили бы, но она еще в больнице из-за колена. Это ее больное колено, ты знаешь.
— Нет, не знала, — я недовольно отодвинула тарелку. Она загремела по твердому столу. — Откуда мне знать? Не моя вина, что ее чертова собака сошла с ума.
— Перри! — возмутился он. Напряжение в комнате повысилось. — Мы не произносим это слово дома.
— Чертова? Черт? — повторила я. — Почему, черт возьми? Думаешь, бог тебя за это накажет? Поджарит как этот кусочек бекона?
— Перри, ради бога! — закричала мама, ее голос дрожал от стража и гнева.
Я смотрела на свою семью, на их напряженные лица и кипела от гнева. Не знаю, что произошло, но я словно теряла контроль. Не только над эмоциями, но и над собой, над телом и разумом, словно во мне было два человека. Пугало то, что в чем-то я это даже ощущала.
Я глубоко вдохнула носом и закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки.
— Простите, — пробормотала я. — Не знаю, что на меня нашло.
Тишина. Я открыла глаз, увидела, как родители переглядываются. Ада посмотрела на меня большими глазами и похлопала меня по руке.
— Не переживай, чудик, — сказала она с улыбкой. Она посмотрела на мою ладонь и вскинула бровь. — Ого, в кои-то веки у тебя хорошие ногти.
Я нахмурилась и посмотрела на пальцы. У меня были хорошие ногти. Они были длиннее обычного, идеальной формы и покрытые блестящим коралловым лаком.
Комната начала медленно кружиться.
У меня никогда в жизни не было розовых ногтей. У меня даже лака такого не было.
— О, красиво, Перри, — добавила мама, радостно сменив тему. — Твои ногти обычно выглядят жутко.
Я убрала руку из хватки Ады и подняла к лицу. Это же была моя рука? Она соединялась с моим телом, на ней были следы шрамов от времени, когда я была подростком-эмо, решившим, что царапать себя булавкой — хорошая идея. Я подергала за края ногтей, чтобы понять, мог ли кто-то наклеить эти ногти в шутку. Но они были настоящими, были на моих пальцах, хотя я не помнила, чтобы так их красила.
— Что не так? — спросила Ада.
Я покачала головой, подавив смятение.
— Ничего, — выдавила я. — Просто… не помню, откуда этот цвет. Это твой?
Ада ближе посмотрела на мои ногти.
— Нет, эти слишком оранжевые. У меня есть такой оттенок, но с блестками.
Я с надеждой посмотрела на маму. У нее был идеальный французский маникюр.
— Не мой, — сказала она. — Но я бы себе такой взяла.
Я кивнула и посмотрела на ногти. Все вокруг меня кружилось, пока я думала. Когда я могла это сделать? Как я могла забыть такое? Это не было значительным, но это не могло просто забыться. И откуда этот цвет? Я не помнила, чтобы покупала его. Еще и розовый? Фу.
Такое бывало с пьяными. Может, я отключилась от «Никвила» или пока была на лекарствах в начале недели. Но это не объясняло, откуда вообще взялся лак. Может, я ходила во сне в круглосуточный магазин за лаком?
— Может, ты откроешь новую страницу, — сказала мама, изящно жуя салат. — Было бы мило, если бы…
Ее перебили три удара в дверь. Мое сердце сжалось в груди. Я заметила испуганное лицо Ады и поняла, что она ощущает то же самое.
Папа нахмурился, недовольный, но не встревоженный, и поднялся, бросив салфетку на стол.
— Я посмотрю, кто это, — проворчал он и ушел в коридор. Я смотрела на маму и сестру, те склонились вперед с напряженными плечами.
Мы услышали, как папа снимает цепочку и открывает дверь.
— Кто здесь? — его профессорский голос загремел в ночи. — Покажись.
Пауза, а потом послышались его шаги по крыльцу. Он вернулся в дом и тихо закрыл за собой дверь.
Он пришел в комнату, качая головой и сжимая что-то в руках.
— Что там? — спросила я.
Он остановился перед нами и поднял пару миниатюрных голубых ботиночков, они были соединены нитью с узелком, как для новорожденного. Жуть.
— Я нашел их на горшке с цветком, — объяснил он. Ботиночки на нити свисали с его пальца и танцевали от движения, словно издевались надо мной.
— Фу, пап, — Ада скривилась и заслонила лицо. — Убери их от стола.
Мама согласилась, сказав, что неизвестно, чьи они.
Только на меня это повлияло сильнее. Я была в ужасе, пока папа не бросил их в урну. Крышка закрылась со стуком, но мое сердце не успокаивалось.
Кто-то идиотски шутил? У меня был выкидыш, и вдруг пара детской обуви появилась на крыльце. Но кто еще, кроме моей семьи, знал о моей ситуации, кто мог так сделать?
Я поежилась и поспешила уйти из-за стола. Мне было все равно, что подумали родители. Аппетит окончательно пропал.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Я проснулась в странном темном месте. Подо мной не было подушки или матраса. Вместо этого я лежала на чем-то неровном, что царапало мои голые руки и щекотало ноги сзади.