Потом ещё двое... Я молилась, чтобы потерять сознание, но сознание меня не покидало, только красные круги перед глазами вспыхивали.
Наконец кончил последний.
-Ну что, Васька, у тебя уже опять стоит? – Глумливо спросил Руслан, - давай, ломай другую целку.
Меня перевернули на живот, перевязали поудобнее, и стали насиловать через задний проход.
Теперь я поняла, что значит по - настоящему больно. Я выла сквозь скотч, как бешеная собака, пыталась дёргаться, но не могла сладить с такими сильными парнями.
Я потеряла счёт времени. Парни были неутомимы. Несколько раз они поменялись, поменяли меня местами. У меня уже не было сил даже плакать.
-Ну что, всё? – спросил Руслан.
-Сам уже не стоит, - сказал Васька, - пусть отсосёт.
-Откусит, будешь знать.
-Надо выбить зубы, будет удобно! – захохотал Гурам.
-Она хорошая девочка, она всё хорошо сделает, - ласково проворковал Саша.
-Эй, девочка, давай, обслужи нас последний раз, и всё, пойдёшь домой.
Парни заржали, посадили меня на пол и сдёрнули со рта скотч.
Я увидела перед собой страшный противный мужской орган, меня стало тошнить.
Тогда кто-то сильно ударил меня по голове и сказал: ты... в рот бери!
Превозмогая тошноту, пришлось это делать. Противно, но не больно. Боль уже привычно горела, в животе, не утихая. Мысль о том, что туда будут лезть ещё, казалась мне ужасной. Наконец кончились все. Проглотив их горьки флюиды, я ждала, что будет дальше. Может, правда, отпустят?
-Что, больше никто не будет? – спросил Руслан.
-Хватит на сегодня, - ответил Саша, выливая остатки водки в стакан.
-Вот кто хочет! – воскликнул Руслан. Он повалил меня на пол. Я уже не могла сопротивляться. Руслан раздвинул мне ноги и горлышком вперёд вогнал бутылку мне внутрь.
Я закричала от невыносимой боли. Тогда Руслан разбил бутылку у меня внутри.
Огонь разлился у меня в животе. Я кричала нечеловеческим голосом, мучаясь от боли, а сознание не оставляло меня.
-Тащите её сюда! - Гурам с Русланом взяли меня за ноги и потащили за ноги из каморки.
-Вытрите всю кровь!
Васька вышел, и открыл дверцу топки. Потом взял кочергу, поворошил в топке и вынул раскалённую, наружу.
-Ух ты, светится! – с восторгом сказал Руслан. – Видите, у девочки кровь идёт? Что надо сделать, чтобы не было заражения?
Он взял кочергу у Васьки и прижал её мне в пах. Завоняло палёным мясом, и я услышала вой, который, как оказалось, исторгаю я.
-Ну, вот и всё! – сказал Руслан, - давай, подкинь уголька, чтобы сразу...
Они что-то делали, потом подтащили меня к топке, приподняли голову. Невыносимый жар охватил мою голову, и тут сознание покинуло меня, не выдержав последнего испытания.
Я пришла в себя в больничной палате. Наверно, меня обкалывали обезболивающим, но сейчас начало отходить, и я всё больше начала чувствовать боль.
Боль жгла всё больше, терпеть уже было невозможно, я начала стонать.
Нет, я не сошла с ума, не повредилась, но кричать начала.
Прибежала сестра.
-Очнулась? Бедная девочка! Ты можешь говорить?
Но я только кричала от боли.
Когда мне сделали укол, мне показалось, что у меня начался бред: передо мной появилась настолько жуткая харя, что я испугалась.
Приглядевшись, я поняла, что это человек, только с изуродованным лицом.
Человек делал мне знаки: показал скрещенные руки, и прижимал один палец из трёх к губам. Так он делал, пока я не поняла: я отмучилась, и мне предстоит молчать.
Потом чудовище исчезло, и я вспомнила: Квазимодо! Неужели он вернулся раньше срока и спас меня?
Тут лекарство подействовало на меня, и я уснула.
На другой день приходил следователь, спрашивал меня, кто со мной сотворил такое, но я притворилась помешанной, смотрела в потолок, и молчала.
-Ты понимаешь, что они не остановятся, если не назовёшь их имена? Сколько девочек ещё пропадёт?
Но я молчала. Я поверила Квазимодо. Больше они никому ничего не сделают, а если всё рассказать, будет плохо Квазимодо.
Хотя хуже для него вряд ли что-нибудь можно сделать. С таким лицом можно с голыми руками выходить ночью на дорогу и молчать. Уверяю, я бы сама отдала всё, что у меня есть, лишь бы больше не видеть его ужасное лицо.
Всё равно я не могла его предать. Он меня спас. Как подумаю, что меня хотели сжечь живьём в топке, мне становилось страшно до такой степени, что я начинала плакать, тело непроизвольно начинало колотить, и я не могла остановиться, пока не изнемогала.
-Несколько девочек пропали без следа, - между тем давил на жалость следователь.
Их уже не вернуть, думала я. Если бы даже этих двуногих поймали, они могли избежать наказания. Это наверняка были мажоры.
Ничего от меня не добившись, следователь уходил, оставив на память фотографии пропавших. Я смотрела на улыбающихся девочек, и снова плакала, представив, что им пришлось вынести.
Приходил Квазимодо. Он приносил фрукты, гладил своей чёрной изуродованной рукой по забинтованной голове и щеке, что-то гугукал, успокаивая меня.
Руки у него были трёхпалые. Пальцы были отрезаны вместе с частью ладони, но всё равно были широкими и чёрными, как уголь.
-Они успокоились? – спросила я, Квазимодо кивнул.
-У них машина была.
Квазимодо развёл руками, пожал плечами, дескать, ничего не знаю.
Не знает, так не знает.
Лежала я долго, ходить не могла, все жизненные процессы мне давались мучительно, без слёз невозможно было сходить в туалет, всё было разорвано и сожжено.
Квазимодо спросил, где я живу. Написал невообразимыми каракулями на бумажке.
Полчаса разбирала. Потом сказала, где, и он покивал головой.
Следователь наверняка им уже сообщил, но ко мне никто не приходил. А может, ко мне не пускали. Зрелище было не из приятных.
Квазимодо, оказывается, работал истопником в кочегарке этой больницы, поэтому был ко мне вхож, тем более именно он и принёс меня сюда.
С этим чудовищем мне было легче, его вид отвлекал меня от боли, казалось, навечно поселившейся внизу живота.
Доктор предложил мне стерилизоваться, иначе, когда я созрею, буду лезть на стенку в определённые дни. Я отказалась, думая, что рано или поздно, всё должно зажить.
-Я не уверен, - сказал доктор, – некоторые нервы остались обнаженными, тебе будет очень больно, как будто болит зуб. Тебе никогда не сверлили зуб без наркоза? Тебе будет так же больно, как тогда...
Он меня не убедил. Что-то внутри меня протестовало.
Через месяц меня выписали, и я ушла жить к Квазимодо.
-Прости, я не смогу тебя отблагодарить, - сказала я. Он горько усмехнулся и показал, что при всём желании не смог бы принять мою благодарность.
Зовут его Женя. Ему двадцать один год. Служил в Дагестане, попал к бандитам. Там его изуродовали, вырезали язык и гениталии. Бросили на дороге, где его подобрал патруль. Комиссовали, нашли работу в больнице.
Так молоденький красивый мальчишка лишился всего. Была у него семья, любимая девушка, от которой он теперь прятался.
В семью он не вернулся. Пусть лучше считают без вести пропавшим, чем видеть такого недочеловека.
Мысли о суициде много раз посещали его, но Женя всё откладывал последнее решение. Потому что оно последнее.
Стал пить, но не до потери чувств. Потом нашлись ребята, которые предложили ему уходить из кочегарки, пока они там развлекаются с подружками.
Надо сказать, порядок за собой они наводили хороший, температура в котлах держалась в пределах нормы, на столе всегда оставляли деньги на похмелье.
Жаловаться было не на что.
Зачем он вернулся в ту ночь раньше, Женя припомнить уже не мог.
Мысль, что он повинен в смерти нескольких девочек, для него была невыносимой.
Часто я видела, как он стонет и плачет, отвернувшись к стене.
Валера.
Так и прожили два несчастных существа друг с другом почти месяц, пока я не смогла нормально ходить, а не ковылять прыгающей походкой. Подпрыгивала я, когда внезапно чувствовала резкую боль в животе. Но вот она притихла, и я решила выйти к людям.
Я вернулась к себе в детдом. Там мою историю уже знали, я потеряла остатки уважения. У нас многих насиловали, после чего к ним относились, как к падшим.
Лёшка пытался подойти ко мне, но я останавливала его взглядом.
Я понимала, что он не виноват, не мог он меня продать, но даже его косвенная виновность вызывала у меня неприязнь. Да и вид у меня был не очень.
Волосы мои обгорели, и меня постригли под ноль. За два месяца они отросли, но всё равно причёска была пацанской.
Всё-таки я поговорила с Лёшкой. Ночью я забралась к нему в постель и ткнула заточкой в его достоинство. Нажала и шепнула, чтобы молчал, а то проткну насквозь.
-За что? – хныкал он.
-Ты не знаешь?
-Мне сказали, что ты уехала с Русланом на дачу...
-Такую дачу я не видела ни в одном фильме ужасов. Кому ты меня продал? За сколько?
-Не продавал я тебя! – всхлипнул Лёшка, - Они дали денег, и предложили тебя сводить в кафе. Откуда я знал?!
Я убрала заточку, хотя руки дрожали от желания пустить ему кровь.
-Ты, наверно, хороший мальчик, - сказала я, - но лучше не попадайся мне на глаза. Из-за тебя я побывала в аду.
Вот, вкратце, и вся моя история. С тех пор прошёл год, боли приутихли, но во время месячных, как и обещал доктор, всё повторялось вновь, меня будто насиловали опять. Я уже готова была пойти в больницу, когда меня нашла сестра.
Не зная, что она девочка, стала оказывать знаки внимания её жениху.
Как глупо всё получилось! Зачем он мне был нужен?
Потом, когда нас наказал папа, и мы сидели все в углу, Саша сводила синяк у меня с лица, и я перестала испытывать постоянную боль в животе. Просто стало легче. Не знаю, почему я не сказала об этом? Я не верила в чудеса, хотя синяк действительно исчез.
Когда Саша предложила мне поменяться телами, я сочла это розыгрышем, и согласилась, чтобы меня оставили в покое.
Но, когда я проснулась где-то на даче, то долго не могла прийти в себя.
К чему я веду весь этот разговор? Саша девочка ревнует меня к мальчику Саше.
Надо было рассказать ей свою историю, тогда она десять раз бы подумала, прежде чем ревновать. Я ненавижу мужчин. Где-то внутри возникает протест, когда особь мужского пола смотрит на меня.
Я могу смотреть, и даже строить глазки, но это, когда себя не контролируешь. Женщина я, или нет?!
Когда я привыкала к новому телу, я поразилась его пластичности. Тело не ходило, оно переливалось. Моя походка стала плавной, как у пантеры, я могла подкрасться бесшумно даже к Саше, напугать его.
-Валера, веди себя прилично! – говорил Саша, - Учись ходить, как нормальный человек.
Я пыталась. Вспоминала, как ходила Саша. Дёргающейся подростковой походкой.
Сколько сил она потратила на такую походку, когда хотелось перетекать, а не прыгать, я не знаю.
С Сашей я не стала практиковать, а вот с дедом Сашей с удовольствием общалась, практиковалась в походке, дефилируя перед ним.
Дед Саша с удовольствием проводил время со мной, но сказал, что, если хочет научиться правильно ходить, лучше обратиться к Саше. Он лучше знает, как ходят подростки, а у него, деда, походка ужасная, и он плохо разбирается в дефиле. Но Сашу я игнорировала. Вот ещё!
Дед Саша подходил ко мне с такими разговорами, что мне делалось не по себе, и я не могла на них ответить.
Откуда мне знать, почему Саша приехала к нему домой, как узнала адрес?
Я молола какую-то чушь про родственников, от которых всё узнала, и думала, что давно пора позвонить Саше и всё прояснить. Какая я всё-таки дура!
Новое тело, новая, весёлая жизнь так захватила меня, что я забыла, кто я такая.
Лёгкость во всём теле, необычная сила и ловкость приводили меня в восторг. Приходили мысли отобрать это тело навсегда. Прошли эти мысли только после того, как Саша сказал мне, что Саша вылечила моё тело.
Обалдеть! Сказали, что я буду такая же, только лучше. Так Саша сказал. Сказал, что я там становлюсь девушкой.
Сашка тоже дура. Зачем меня ревновать? Теперь я всё для неё сделаю.
Хотя моё новое тело иногда вело себя совершенно самостоятельно, не слушаясь меня.
Утром я начинала разминку, сама себе удивляясь. Ходила в комнату Саши, и поднимала его с постели, засовывая холодные руки ему под одеяло…
-Сашка, прекрати! – смеялся он спросонок, а когда видел, что это я, в глазах разливалась такая тоска, что мне было жалко его.
Но я вспоминала, кто он, и презрительно отворачивалась.
Приезжали наши «родственники». Даже Никита.
Мы с ним танцевали на крохотной лужайке. Никита топтался, а я, оказывается, неплохо танцую.
Никита спросил, насколько я близкая родственница ему, я сказала, что не знаю, но думаю, что седьмая вода на киселе.
Никита рассмеялся, и сказал, что тоже так думает, и что я симпатичная девочка.
Мне стало приятно. Не знаю, почему, но Никита не был мне противен.
Пока они не лезут целоваться, все хороши. Никита не лез.
Саша, по-моему, разговаривал со своей Сашей. Довольный.
На следующий день мы поехали на пляж. Раньше я не знала, что такое купаться в море. Оказывается, это такое чудо, что не рассказать. Чистый песочек, гладь моря, жаркое солнце. Лучше тропиков, в которых я не была и не буду. Здесь тоже меня нет, грубо говоря.
Саша сказал, что Саша надевала только плавки, бюстиком брезговала.
Осмотрев её грудь, я согласилась с ней. Что смеяться! Зато удобно, не сыро.
Дед Саша брал с собой книжку, но почти не читал, приглядывая за нами.
Даже смешно. Мы достаточно взрослые, чтобы следить за нами, к тому же Саша неплохо плавала и ныряла.
Всё-таки, что могло связывать Сашу-девочку и деда Сашу? Саша-мальчик рассказывал удивительные вещи. Говорил, что Саша-девочка здесь всё-всё знает, хотя ни разу здесь не была. Рассказывала она о детстве Саши-деда, на что тот только почёсывал затылок и нервно смеялся.
Чему я удивляюсь, я сама не могу понять. То, что я в чужом теле, это нормально?
Привыкла к чудесам. Саша часто говорила, что она мальчик. Может, она и дед Саша, один и тот же человек? Да ну, какая чушь лезет в голову! А я спрошу!
Саша-девочка всё сильнее ревнует, плачет. Я пыталась сказать её что-то весёлое, а она бросила трубку. Саша-мальчик пытался успокоить её, и только сам расстроился.
Она звонит и ночью. Зачем? Я догадалась, и разозлилась. На всех.
Этот Сашка! Противный, как все мужики! Смотрит на меня ещё так… Кобель!
Последний раз Саша позвонила, когда у меня было превосходное настроение. Настроение в последнее время у меня и так было неплохое. Я прямо светилась от счастья, замечала за собой беспричинную радость. Что живу, что у меня ничего не болит, а, наоборот, внутри всё бурлит, живёт!
И вот я пытаюсь втолковать расстроенной ревнивой девочке, как хорошо жить.
Слышу рычание в ответ.
-Рычит! – говорю я. Саша вырывает у меня телефон, кричит от ужаса, включает громкую связь, и я слышу грохот, скулёж, вой, опять грохот, и потом тишина.
Я подняла глаза на Сашу, и отшатнулась, с такой ненавистью он смотрел на меня.
Саша.
Я родился в военной семье. Мама была военным врачом, папа – инструктором разведчиков. Вернее, раньше он сам был разведчиком. Был ещё и диверсантом, иначе говоря, входил в состав разведывательно - диверсионной группы.
Где и что он разведывал, что подрывал, мне было неизвестно, это тайна. Хотя я слышал много интересных историй. Папа, немного выпив, любил с юмором рассказывать истории, которые на самом деле были страшненькими.
Например, он весело рассказывал, как некие «духи» гонялись за ним по всем горам, и не могли догнать, хотя папа бежал с раненым товарищем на плечах.
Не дался им в руки, и товарища вынес, не имея еды, а воду пил из редких источников, прячась в складках местности, когда рядом проходили «духи». В двух шагах.
Забегая вперёд, могу сказать, что, когда мы стали тренироваться у разведчиков, я не раз наступал на спрятавшегося солдата, а найти его не мог. Ни запаха, ни движения.