– У тебя даже не стоит.
– У меня на тебя вообще не стоит, – желчно отвечает и больно впивается ногтями, проводя по рёбрам.
Снова пробую дёрнуть браслеты, но тщетно, только сильнее сдираю кожу. Разумеется, замечает мои попытки и пресекает следующую звонким шлепком.
Ещё пара градусов, и у меня оплавятся уши – слишком мерзотно.
– Ещё раз так сделаешь, и, клянусь, переломаю пальцы.
– Да? – приятно удивляется Кай, и звук, с которым его ладонь рассекает воздух, становится самым унизительным в моей жизни.
После снова приваливается, держится за плечи и тянется к уху. Прикусывает его, больно стискивая зубами мочку.
– Сними. Эти. Ёбаные. Наручники. Сейчас же.
Чётко, между словами по вздоху. Не сорваться, только бы не сорваться на вопли, ибо уверен, это именно то, чего добивается мелкая дрянь.
– Мой ответ… Нет? Как тебе рифма, используешь в своих песнях? Думаешь, фанатам понравится?
Игнорирую его, уставившись на тёмно-синюю простынь.
– Молчишь? Ладно, – вроде бы равнодушно, словно сам с собой разговаривает.
Переваливается на матрац и принимается копошиться в моих карманах. И находит. Находит блядский мобильник!
К сожалению, догадываюсь слишком быстро, и чтобы подавить полный отчаянья стон, приходится закусить губу до крови.
Нет, ты не посмеешь, не так… Чёрт бы побрал мою уебанскую привычку не блокировать телефон!
Первая вспышка, как щелчок тонкой плети. Надолго оседает у меня в мозгу, звучит там, сливаясь в единый сухой треск со второй, третьей, четвертой, десятой.
Когда заканчивает, слышу, как встаёт с кровати и запинается об одну из многочисленных валяющихся тряпок.
– Как думаешь, у меня их купят?
Закрыть глаза и сосчитать до десяти. Закрыть и сосчитать…
– Ты понимаешь, что я вобью этот сраный мобильник в твою пасть?
– Ага, закину по одной на каждый фансайт.
– Не посмеешь. Слишком низко.
Утвердительно мычит, словно на автомате, быстро присаживается около прикроватной тумбочки, роется в ней и, отыскав нужный предмет, оставляет маленький чёрный ключ около подушки. Разумеется, не дотянуться. И напоследок, прежде чем уйти, заваливается рядом ещё раз и, протянув руку, треплет меня по щёчке. Улыбается с такой нежностью, что желание надеть его глазницами на пальцы мешает дышать.
– Камилла заглянет только утром, так что устраивайся поудобнее, детка.
Глава 12
Щёлкаю зажигалкой.
Щёлкаю, высекая искры, и всё никак не прикурить.
Не желает огонёк зажрать кончик сигареты, твою мать.
Выдёргиваю зажатую между зубов никотиновую палочку и, вместо того чтобы спрятать назад в пачку, стискиваю в кулаке, запоздало понимая, что раскрошившееся содержимое въестся в ладонь, и хрен куда денешься от вони, которая вместе с задубевшими пальцами проберётся в карманы толстовки. Ну и хуй с ней.
Карман начинает мелко подрагивать из-за вибровызова мобильника – в таких районах лучше особо не светить, – и вместо того, чтобы вышвырнуть бесполезный кусок пластика с кремнем, отправляю его назад, к пачке.
Нужное здание всё никак не желает выскакивать из-за поворота, и я уже битых полчаса блуждаю от одного дешёвого автосервиса к другому, натыкаясь на горы хлама и частные, словно из коробок наспех соплями склеенные домики за не очень-то и высоким забором из рабицы.
Охуенное место для студенческой общаги. Высший класс.
Умница, Кайлер.
Даже не догадываясь, продолжаешь елозить моей задницей по мелкой тёрке. Но всё ничего, ничего… Даже сама мысль о том, что скоро, скоро я доберусь до этого уёбыша, греет. Греет даже лучше спешно натянутых шмоток и чашки кофе, которую опрокинул, не почувствовав вкуса.
Мобильник продолжает зудеть, и, сдавшись, принимаю вызов, даже мельком не глянув на экран. Да и зачем, если номер есть только у одного человека, который и привёз мне эту дровину. Должно быть, просто схватил первый попавшийся на полке. Ещё бы, обстоятельства немного не располагали для выбора функционала. Но всё лучше, чем розовый, ещё кнопочный аппарат экономки, который она наверняка протёрла дезраствором после того, как он побывал в моих пальцах.
– Не мог бы ты перестать меня игнорировать? Твоё местоположение столь сомнительно, что…
О, блядский бог, лучше бы у меня пульпит проклюнулся.
Не выдерживаю его излияний и перебиваю до окончания фразы – ну, так, чтобы уж наверняка не последовал новый поток донельзя вежливого дерьма:
– Ларри, отъебись. Мне не до тебя.
– Да неужели, – тут же приятно удивляется менеджер, и мне очень и очень хочется просто разбить хренов адский телефон, только бы он заткнулся. Но терплю и вместо этого, сожалея о так и не выкуренной сигарете, спрашиваю:
– Ничего не слышно?
– О твоей шлюхе или его снимках?
Снимки… О, эти чёртовы кадры. Отчётливо помню каждую вспышку и чувство собственной ничтожности, беспомощности перед слабым, обиженным мальчишкой.
Мальчишкой, который явно не умеет терпеть физическую боль и славно покричит, когда я начну выламывать ему пальцы по одному.
– О снимках.
Должно быть, морщится сейчас, прижимая трубку плечом, и пытается выдрать сразу несколько шариков из блистера. И лапки поди трясутся так, словно это его собственная задница вот-вот может всплыть на первой полосе любой жёлтой газетёнки.
– Тихо, но это только пока. Возможно, не хотят выпускать без сопроводительного текста. Как тебе, Рэндал? "Солист известной группы мечтает о толстой трубе в…"
– Завались! Заткни пасть или будешь следующим, кому я вышибу зубы своей трубой.
– Или ещё вот: "Рэндал Лэшер – звезда любительского порно".
– Это уже больше нравится. Звучит неплохо.
– Выглядит куда хуже. И я говорил, что это плохая идея. Ты не должен искать его сам.
Снова по кругу… "Ты куда-то собрался?" "Как это мы не будем подавать в суд?!" "Если тебя и посадят, то за тяжёлые наркотики и алкоголизм, а не преднамеренное убийство!"
– Тогда вызывай копов. Я подожду здесь, а после расскажу им, ЧТО МЕНЯ НАГНУЛ ЕДВА СОВЕРШЕННОЛЕТНИЙ СОПЛЯК, ДА?! Отъебись Ларри, просто отъебись от меня, и тогда я не заставлю тебя прятать тело.
– КАКОЕ ТЕЛО, ИДИО…!
Скидываю, когда трубка ожидаемо взрывается в ответ. Сдаёте позиции, мистер Нильсон. Каких-то полгода назад ты продержался бы куда дольше.
"Какое тело"? Тщедушное, тощее тельце, из-за которого я разбил всё, до чего смог дотянуться, и вышвырнул тумбочку из окна высотки.
Выдохнуть и ещё раз осмотреться по сторонам.
Никаких вывесок, опознавательных знаков или милых мальчиков, спешно несущих попки в безопасное место.
Мальчики, девочки… Наверняка неблагополучные, бедные, не способные оплачивать проживание в более приличном корпусе. Но Кайлер же…
Хмурюсь, припоминая, где он работал.
Доставка пиццы, точно! И что, чаевых не хватило на ежемесячный взнос? И Ларри обмолвился, что парень – не сирота, а у его матери есть какая-то квартира. Но почему тогда задрипанный клоповник в глухих ебенях?
Стоп-стоп-стоп!
Тормози, Рен! Класть на чужие "почему". Ты ищешь его вовсе не для того, чтобы подхватить на руки и унести, аки прекрасную принцессу. Кого вообще ебёт, какого члена мальчишка забыл в этой дыре? Кого вообще должно ебать что-то, кроме своей задницы и кучи нависших над ней неприятностей?
Точно не меня.
Поиграли и хватит. Только ещё одна партия в прятки, детка.
Иногда, впрочем, я представлял и это. Представлял, как сдираю казанки о свою собственную рожу, и гладкие скулы почти ребёнка куда пригоднее для этого, нежели твёрдая зеркальная гладь.
Парой пощёчин не отделаешься. Слёзы тоже давно не трогают, но я хочу, чтобы ты плакал, сучёныш. Плакал, когда я найду тебя. Плакал и умолял не ломать идеальный нос, чтобы лепетал, что шутка зашла слишком далеко, что ты не хотел ТАК, что перегнул и…
Вздрагиваю от звонкого лая кинувшейся на сетку псины, к территории которой я подошёл слишком близко.
Неловко кренюсь, удерживая равновесие, и, прокрутившись, упираюсь взглядом в бок серого, словно отсыревшего здания. Четыре этажа, мутные стёкла, парадный вход с неприметной, покрытой слоем дорожной пыли табличкой.
Не подходящее для детишек место. Вообще ни для кого не подходящее.
Подхожу ближе и у самого входа сталкиваюсь с выскочившим в одной рубашке несуразно долговязым пареньком. Такому только под кольцом прыгать, серьёзно. Под два метра будет.
Вытаскивает смятую пачку из переднего кармана серых шорт и, увидев меня, недоверчиво щурится, но после всё же давит слабую лыбу:
– А ты к Кайлеру, да?.. Старший брат?
Усмешка выходит сама собой, рассекает рожу, вытягивая уголки сухих губ. Оттесняю его плечом и, дёрнувшись от обступившей со всех сторон вместе с сумраком застарелой вони, переступаю ободранный порог.
Наваливается тут же, так что трудно дышать, так что рёбра стискивают лёгкие, и приступ паники жирной раздавшейся тушей продирается в желудок.
Слишком знакомо всё. Отпечаталось клеймом в памяти.
Один в один запах подгнившей капусты, грязной шерсти, обвалившейся сырой штукатурки и мокрых тряпок. Запах дешёвой ночлежки и детского приюта. Запах хосписа. Запах бедности и голода.
Прикусываю верхний шарик, да так, что зубы ломит, и забегаю по ступенькам наверх. Прыжками до расшатанной двери с мутным окошком. Наваливаюсь на неё плечом, выношу незапертую с разбега и оказываюсь внутри маленького, камерного, мать его, холла, если два на два с треснувшей плиткой можно так назвать.
Кирпичный коричневый пол. Стены зелёные, цвет лестницы от грязи и не разобрать. И стойка. Не будка или комнатушка даже, именно стойка консьержки, из-за которой она самая и торчит небрежными рыжими кудрями на макушке.
Ближе к ней, к сломанному ещё, наверное, в прошлой эре турникету, и ощущаю себя как на границе. На границе своего мира и его. Не когда такси свернуло на узкие улицы, не когда на подошвы безнадёжно налип мазут – сейчас.
Стряхнуть наваждение, стряхнуть с кончиков волос, немедленно стряхнуть. Я не принадлежу этому, я только… Вспоминаю номер комнаты и этаж. Только загляну мимоходом, как Кайлер в мой.
***
По скрипучим ступенькам, до невозможности ветхим, как если бы на заказ для клипа изготовленным декорациями – не больше. По обшарпанным половицам, с каждым чёртовым шагом с ужасом ощущая, как испаряется весь запал. Ощущая, как что-то ворочается внутри. Что-то, что всеми швабрами надеется, что мальчишка здесь не живёт.
Огибаю стайку девчонок без верхней одежды, столпившихся около приоткрытой двери. Тут же шепотки вслед. Хихиканье. Начинает казаться, будто на спину навешан ярлык, а рядом – ценник, чтоб уж наверняка. Слишком уж шмотки выделяются, даже без опознавательных знаков и надписей. Поправляю капюшон, туже затягивая шнурки, чтобы не светануть татуировкой невзначай.
Ряд дверей. Бордовых, обшарпанных, с расхлябанными облупившимися ручками, и номера есть только на трети. Впрочем, с этим явно везёт, и нужная мне оказывается именно с цифрами.
Повести головой в сторону, разминая шею, сдёрнуть теперь раздражающий капюшон, подтянуть рукава толстовки к локтям, словно намеренно оттягивая, обвести взглядом блеклые цифры и, примерившись, дёрнуть на себя ручку.
Не заперто. И воняет старыми тряпками куда сильнее, чем в холле. Словно метровой пыли слой.
Вижу сразу же. Вижу на полу – лопатками подпирает радиатор.
Шагаю вперёд, уже было сжимая кулак и… останавливаюсь.
Не так.
Всё слишком не так, как я себе это представлял.
Он не станет убегать от меня. Не станет давить на жалость и умолять не портить рожу. Не станет, потому что и вовсе не видит меня.
Не видит, сгорбившись и обнимая колени. Не отводит взгляда от старой, перемотанной скотчем трубки. Настолько древней, что даже экран, настойчиво отсвечивающий входящий вызов, чёрно-белый. Смотрит с таким ужасом, что я тут же понимаю: вот он источник всех его проблем. То самое, ради чего он готов разорваться напополам. То самое, чего он боится куда больше меня, Ларри и всех других проблем вместе взятых.
И гадское чувство внутри, которое гнало меня в этот отстойник, как-то теряется, угасая, отходит на второй план. Растерянность даже, мерзотное осознание, волна схлынула, и чёрта с два теперь хватит запала на то, чтобы…
Звонок обрывается и зубодробительная вибрация тоже.
Это-не-касается-тебя-Рен.
Ладно, детка, хватит строить из себя жертву, иди-ка сюда…
Шаг к нему, чтобы рывком вздёрнуть на ноги и вжать в ближайшую стену, хорошенько приложив упрямой головёнкой, а после того, как очухается, навешать хороших плюх, но упрямая адская машина начинает трезвонить снова. Да так, что выпавший в прострацию Кайлер дёргается всем телом и с чувством впечатывается затылком в батарею. Поскуливает от боли и словно не может заставить себя заткнуться, кусает губы, пальцами стискивает предплечья и взгляда не сводит с мерцающего ряда цифр. Словно вот-вот разрыдается, ударившись в самую настоящую истерику.