На фотографии в рамке была молодая Гвен, с темными и пышными волосами, с широкой улыбкой и более пухленькая, чем теперь. Она сидела, а ее муж смотрел из-за ее плеча – возможно, чтобы произвести впечатление более высокого человека, чем он был в действительности. На тумбочке рядом с ее кроватью лежали два романа Кэтрин Куксон, на его тумбочке – последний роман Роберта Ладлэма. На туалетном столике стояла маленькая бутылочка духов «Шик» от «Ярдли» между щеткой для волос и подушечкой для булавок, к которой были приколоты три брошки. А на стенах висело удивительно много рамок: фотографии супругов, коллаж из открыток в рамке, сентиментальные памятки об их отпусках, снимки кошек и собак, вероятно вырезанные из календарей, коттедж в цветущем саду, вышитый кем-то – может быть, самой Гвен Робсон…
Шторы в комнате были так же разукрашены цветочными рисунками, как и эта картинка. Несмотря на мрачный стиль в одежде, хозяйка этого дома любила яркие цвета – розовые, голубые и желтые. Пускай пожилая женщина и одевалась в коричневый цвет, но в доме она его не использовала. Аккуратная стопка журналов «Ким» занимала половину верха длинного табурета, а на них лежала вчерашняя вечерняя газета. Означает ли это, что в ночь после убийства жены Робсон взял вечернюю газету с собой в постель, чтобы почитать? Ну а почему бы и нет? Жизнь должна продолжаться. И ему, несомненно, дали снотворные таблетки, так что ему нужно было что-нибудь почитать в ожидании, когда подействует лекарство. Вексфорд бросил взгляд на передовую статью и на фотографию прокурора Эдмунда Хоупа, такого же красивого и впечатляющего, как любой из тех арабских террористов, против которых он выдвигал обвинение, а затем отвернулся и стал изучать вид из окна.
За окном район Хайлендз представлял собой панораму, которую Гвен, должно быть, часто видела, стоя здесь: Гастингс-роуд, где стоял ее дом, Истборн-роуд, ведущая вниз, в город, и Бэттл-Хилл, поднимающаяся к верхней точке участка. Кровли из голландской черепицы, прихотливо расположенные под углом одна к другой, что создавало иллюзию какого-то маленького городка среди холмов Испании или Португалии, хвойные деревья, синеватые, темно-зеленые и золотисто-зеленые, потому что хвойные дешево стоят и растут быстро, извилистые гравиевые дорожки и бетонные дорожки, окна в обрамлении австрийских ставней, фестоны и оборочки… Сейчас из окна была видна всего одна местная жительница: пожилая, очень полная женщина в длинной юбке и разноцветной кофте, которая отламывала куски от батона и клала их в кормушку для птиц в саду напротив, наискосок от дома Робсонов. Дом, в который она вошла потом, стоял первым в ряду за той вереницей домов, которые были построены для престарелых. Один раз она оглянулась на дом, в котором жила миссис Робсон, как любой, наверное, из здешних жителей или приехавших на эту улицу людей. Такова человеческая природа. Женщина встретилась взглядом с Вексфордом и сразу же отвела глаза в сторону. Точно так же Лесли Арбел быстро спрятала свое зеркальце и кисточку, будто это могло отменить предыдущие действия.
Вексфорд сказал:
– Можем с тем же успехом уйти. Позвоним миссис Сандерс и вызовем ее в участок.
– Ты не предпочел бы зайти к ней? – поинтересовался Майкл.
– Нет, я предпочел бы немного ее потревожить, – ответил его коллега.
Глава 4
Ее разложили на столе в комнате для допросов – штору, когда-то красивую, из плотного бархата табачно-коричневого цвета, подшитую и утяжеленную в двух углах нижнего края. В ее центре расплылось большое темное пятно, которое могло быть кровью, но Вексфорд уже убедился, что это была не кровь. Другие пятна появились позже, поверх этого, и создавалось впечатление, что первое пятно стало причиной того, что занавеску перестали использовать по назначению, и что после этого все последующие пятна на бархате уже не играли роли.
Дороти Сандерс смотрела на этот кусок бархата. Глаза ее блеснули, и когда она снова перевела взгляд на Вексфорда, он впервые заметил, что они имеют странный бледно-желтый цвет.
– Эта штора раньше висела на моей двери, – сказала женщина, а потом, не увидев никакой особенной реакции Вексфорда на ее долгий, ничего не выражающий взгляд, прибавила: – На ней еще сохранились крючки.
Старший инспектор продолжал стоять и наблюдать за ней, с ничего не выражающим лицом. Он лишь слегка кивнул с задумчивым видом. Бёрден хмурился.
– Откуда вы ее взяли? – спросила Дороти. – И что она здесь делает?
– Ею было накрыто тело миссис Робсон, – ответил Майкл. – Разве вы не помните?
Казалось, свидетельница получила удар током. Она отскочила назад и отдернула руки, словно ее пальцы прикоснулись к отбросам или к слизи. На лице ее вспыхнул темный румянец, а губы поджались. Женщина поднесла ладонь ко рту – характерный жест, подумал Вексфорд, – а потом отдернула ее, осознав, с чем ее рука только что соприкасалась. В тот момент старший инспектор получил представление о том, как эта медлительная, осторожная женщина способна превратиться в кричащее, обезумевшее создание, и впервые понял, что старик по имени Арчи Гривз, возможно, ничего не преувеличивал, рассказывая о ней.
– Вы раньше уже его трогали, миссис Сандерс, – сказал он. – Вы откинули его, чтобы посмотреть на ее лицо.
Дороти содрогнулась, вытянула вперед ладони и затряслась, как будто могла стряхнуть с себя руки и избавиться от них.
– Присядьте, миссис Сандерс, – предложил ей Весфорд.
– Я хочу вымыть руки. Куда можно пойти, чтобы вымыть руки?
Вексфорд не хотел, чтобы она убежала, но когда он снял трубку телефона, раздался стук в дверь и вошла констебль Мариан Бейлис. Она задала какой-то вопрос по текущим делам, а он кивнул в знак согласия и попросил:
– Проводите, пожалуйста, миссис Сандерс в дамский туалет.
Дороти привели обратно через пять минут, снова спокойную, с каменным лицом и свежей красной помадой на губах. Старший инспектор почувствовал за десять шагов запах жидкого мыла из туалета полицейского участка.
– У вас есть какие-то предположения, миссис Сандерс, по поводу того, как вашей шторой оказалась накрыто тело миссис Робсон? – поинтересовался он.
– Не я ее туда положила. В последний раз я ее видела, когда она находилась… – женщина заколебалась и продолжала, тщательно подбирая слова, – в комнате моего дома. Свернутая. На чердаке, они называют это чердаком. Возможно, мой сын поднимался туда – она могла ему зачем-то понадобиться, хотя он и не должен был этого делать… без моего разрешения. – Она мрачно нахмурилась.
Вексфорду раньше не приходила в голову такая возможность, но теперь пришла.
– Ваш сын живет вместе с вами, миссис Сандерс?
– Конечно, он живет вместе со мной. – Дороти говорила так, будто хотела сказать, что хотя, возможно, очень немногие взрослые дети, по причине общей развращенности или будучи сиротами, живут отдельно от родителей, такие ситуации весьма редко встречаются и вызывают недоверие и даже отвращение. Она говорила так, словно Вексфорд был испорченным невеждой, если считал иначе. – Конечно, он живет вместе со мной. А вы как считали?
– Вы уверены, что эта штора находилась в одной из комнат вашего дома? Она не могла лежать в багажнике вашей машины?
Свидетельница была неглупа. По крайней мере, соображала она достаточно быстро.
– Нет, если только он ее туда не положил, – ответила она. Кто скрывался за местоимением «он», было достаточно ясно. Дороти подумала, рассудила и кивнула. Она не из тех женщин, подумал Вексфорд с каким-то мрачным изумлением, которые готовы защищать своего ребенка даже ценой собственной жизни, независимо от того, преступник он или нет; не из тех женщин, которые скрывают разыскиваемого полицией сына или лгут, когда их допрашивают, насчет его местонахождения, которые считают сына не столько продолжением самой себя, сколько неизмеримо лучшим и более ценным человеком. – Наверное, он действительно положил ее туда, – добавила она, еще немного подумав. – Я заказала по каталогу настоящий чехол из нейлона для автомобиля. Из нейлона, или стекловолокна, или чего-то в этом роде. – Она имеет в виду заказ товаров по почте, решил старший инспектор. – Я выписала его добрых два месяца назад, но они не торопятся, эти люди. Наверное, ему надоело ждать.
Сандерс подняла на полицейского взгляд, заставив его в очередной раз круто изменить свою оценку человеческой натуры. На мгновение он почувствовал, что ничего не знает, что люди и их обычаи остаются для него такой же тайной, как всегда. По крайней мере, эта женщина выглядела человечной, говорила, как человек…
– Он не такой, как я, у него мало терпения, – продолжала она. – Он ничего не может с этим поделать. Наверное, он подумал, что просто возьмет с собой эту штору и воспользуется ею, когда наступят холода. Никого нельзя заставлять ждать вечно, правда? – Дороти бросила взгляд на свои наручные часы, вспомнив об этом устройстве для регистрации времени, когда говорила о задержках. Ее запястье напоминало моток проволоки с тонкой изоляцией.
Бёрден, шагая взад и вперед по комнате, подал голос:
– Это ваша машина. Но ваш сын пользуется ею?
– Это моя машина, – подтвердила свидетельница. – Я ее купила и заплатила за нее, я являюсь зарегистрированной владелицей. Но ему надо ездить на работу, не так ли? Я позволяю ему ездить на ней на работу, а потом, если хочу отправиться за покупками, он может меня отвезти и забрать из магазина. У него должно быть средство передвижения.
– Чем занимается ваш сын, миссис Сандерс? – продолжил расспрашивать ее Майкл.
Дороти была одной из тех, кто считает, будто все остальные хорошо знакомы с их частной жизнью и она не нуждается в пояснении, но демонстрируют возмущение, когда эти остальные обнаруживают знание, полученное благодаря чувствительности или интуиции.
– Он учитель, не так ли? – отозвалась она.
– Это вы мне скажите, – ответил Бёрден.
Ноздри Сандерс раздулись от отвращения.
– Он преподает в школе для детей, которые не способны сдать экзамены без дополнительных занятий.
Репетитор, сообразил Вексфорд. Вероятно, в школе Мюнстера в Кингсмаркхэме, на Хай-стрит. Его это немного удивило, и все же – почему нет? Клиффорд Сандерс, подумал он в свете этих новых сведений, должен быть одним из тех, кто жил дома, когда учился в университете, и ездил на занятия и обратно на автобусе. Было бы интересно узнать, верна ли эта догадка.
– Не на полной ставке, – произнесла Дороти, поразив обоих полицейских тем, что произнесла это тем же ровным, безразличным голосом. – Он бывает неадекватным.
– Что с ним не так? Он болен? – заинтересовался инспектор.
И женщина опять стала резкой и придирчивой.
– В наше время это называют болезнью. А когда я была молодой, это называлось отсутствием характера. – Темный румянец залил ее щеки, и они пошли пятнами. Сегодня женщина была одета в зеленое, в приглушенный темно-зеленый цвет, но туфли и перчатки у нее были черными. Когда ее румянец исчез, тусклый цвет морских водорослей, казалось, подчеркнул бледность ее кожи. – Вот где он был, не так ли, когда ему полагалось заехать за мной на автостоянку? Он находился у этого психиатра. Их называют психотерапевтами, но у них нет никаких дипломов.
– Миссис Сандерс, вы хотите сказать мне, что ваш сын находился на автостоянке в торговом центре «Баррингдин», когда вы там были? – уточнил Майкл.
В Дороти боролись разные чувства, скрытые сначала румянцем, а потом сменившей его бледностью, а также ширмой зеленого и черного цветов. Но она не собиралась выдавать их. Потребность защищать сына была не настолько ей чужда, как сначала подумал Вексфорд: он даже заметил, как страстно, недоверчиво, испытывая отвращение к себе, эта дама любит своего ребенка. Но, вероятно, она не смогла устоять перед искушением сделать выпад против профессии, которую не одобряла. Теперь она говорила с крайней осторожностью, и темп ее речи снизился, как в электронном устройстве, чтобы облегчить понимание.
– Он должен был находиться там, но его не было. Он приехал, и наша машина стояла там, но его… – она сделала паузу и тяжело вздохнула, – его там не было.
* * *
Дальше Сандерс объяснила, что хотела сказать, то и дело запинаясь. Сначала, когда она увидела машину и тело, то решила, что это Клиффорд лежит там мертвый. Она не видела покойницу, поскольку тело было накрыто, и, думая, что это ее сын, откинула коричневый бархат с его лица. Это был не Клиффорд, но она все равно испытала большое потрясение. Ей пришлось сесть в автомобиль и отдохнуть, прийти в себя. Сын собирался заехать за ней, как делал всегда по четвергам – всегда. Их договоренность оставалась прежней, хотя его расписание в школе могло меняться. Произнося эти слова, Дороти бросила взгляд на свои часы. Клиффорд отвозил ее в торговый центр, ехал на встречу со своим психотерапевтом, а потом возвращался за ней. Она не умеет водить машину. В этот четверг они договорились, что сын приедет на второй уровень автостоянки к шести пятнадцати. Оказавшись в торговом центре, она сделала прическу в салоне Сюзанны на верхнем этаже центра – еще одна неизменная привычка, – а затем сделала покупки и вернулась на автостоянку в двенадцать минут седьмого.
Испытав шок от вида мертвого тела, а потом немного придя в себя – Вексфорду с трудом верилось в такую ее слабость, – свидетельница пошла искать Клиффорда. Она ходила и искала его, и эти ее слова подтверждал Арчи Гривз. В конце концов она пошла к воротам для пешеходов.
– У меня был нервный срыв, – произнесла она, с одинаковым монотонным нажимом выговаривая каждое слово.
– Где тогда находился ваш сын? Нет, вам не нужно отвечать на этот вопрос, миссис Сандерс. Вы ему скажите, что он нас интересует, и нам придется поговорить с ним позже, – сказал Дороти Вексфорд. – Мы все сделаем перерыв, и он сможет подумать. Как вам такое предложение?
Женщина двинулась к двери, сказав, что кто-нибудь должен отвезти ее домой. Она двигалась, словно сомнамбула, или как будто скрывая почти все свои мысли и чувства – может быть, важные и поразительные. Миссис Сандерс была такой худой и жилистой, что можно было ожидать от нее быстрых движений, однако она двигалась так же медленно, как какое-то скользкое, шарообразное морское создание. Как только она вышла, Бёрдон сказал:
– Она хочет сказать, что он чокнутый?
– Я считаю, это зависит от того, насколько ты строг и… – Вексфорд с легкой улыбкой посмотрел на коллегу, – насколько несовременен. Он явно способен удержаться на своей работе, и водить машину, и вести нормально беседу. Ты это имеешь в виду?
– Ты же понимаешь, что не это. Судя по ее словам, он очень похож на роль кандидата в психопаты Лесли Арбел.
– «Наиболее явной особенностью характера является эмоциональная незрелость в самом широком и самом полном смысле этого слова. Такие люди импульсивны, беспомощны, не желают признать результаты опыта и не способны извлекать из них выгоду… – Вексфорд на мгновение замолчал, а потом продолжил: – иногда они могут приложить большие усилия, но у них совершенно отсутствует настойчивость, говорят правдоподобно, но неискренне, требовательны, но равнодушны к призывам о помощи, и можно быть уверенным только в том, что в них нельзя быть уверенным. Они верны лишь своей неверности, не имеют корней, непостоянны, мятежны и несчастны».
Бёрден приоткрыл рот.
– Это ты придумал?
– Конечно, нет. Это определение Дэвида Стаффорд-Кларка, данное психопату, – по крайней мере, часть определения. Я выучил его наизусть, потому что подумал, что оно может пригодиться, но не помню, чтобы оно когда-нибудь мне понадобилось. – Вексфорд ухмыльнулся. – И еще мне понравилась эта проза.
Выражение лица Майкла указывало на то, что он не знает, что такое проза.
– Думаю, оно очень полезное, – заметил он. – Хорошее. Мне понравилась эта часть: «Можно быть уверенным только в том, что в них нельзя быть уверенным».
– Оксюморон.
– Это еще одно психическое заболевание? – поинтересовался инспектор, и Вексфорд лишь покачал головой. Тогда Бёрден спросил: – Эта твоя цитата – так написано в книге? Можно мне ее прочесть?
– Я тебе одолжу свой экземпляр. Думаю, ее уже не издают: прошло лет двадцать с тех пор, как я ее прочел. Но ты не сможешь применить это к Клиффорду Сандерсу, знаешь ли. Ты с ним почти не разговаривал.