С этими словами Рори протянула визитку Барбаре. Однако не успела та ее взять, как Стэтем уточнила:
– Вы ведь не навязчивая поклонница, правда? Вы точно служите в полиции?
Хейверс переложила книгу с автографом под мышку и, сунув в сумочку руку, извлекла из потрепанного бумажника служебное удостоверение, а также визитную карточку, на которой, помимо имени, были указаны все сопутствующие ее должности подробности, из которых следовало, что она член группы, «отвечающей за безопасность Лондона» и сотрудница Скотленд-Ярда.
Рори посмотрела на первое и взяла в руки второе. Все ясно. Стоящая перед ней Барбара Хейверс – детектив-сержант из отдела по расследованию убийств. Редактор ни разу в жизни не встречала настоящего детектива.
– Отдел по расследованию убийств. О боже… – прошептала она. – Не сочтите за дерзость, но позвольте спросить у вас: Клэр дала вам свою визитку именно по этой причине?
Барбара указала на свою футболку.
– Я пообещала ей купить точно такую же на рынке Кэмден-Лок и прислать почтой. Она сказала, что наденет ее, когда в следующий раз пойдет на прием к своему врачу.
– Это вполне в ее духе, – подтвердила Рори и протянула женщине из полиции визитку писательницы. – Прошу вас, возьмите это. Клэр никогда не раздает свои визитки без серьезных на то оснований. Будет лучше, если вы пошлете футболку по адресу в Шафтсбери, чем по лондонскому. Она вернется в Шафтсбери по завершении рекламного тура. Если, конечно, вы готовы подождать… скажем, месяца полтора?
– Без проблем, – ответила сержант. – Но я могу послать футболку ее издателю, если это создает проблемы для ее помощницы.
– Для Каролины? Выбросьте эту мысль из головы! Клэр Эббот ни в ком не нуждается, кроме самой себя. Кстати, я ее редактор. Виктория Стэтем. Или просто Рори. А это Арло, – добавила она, вновь взяв песика на руки.
– Я его уже видела, – призналась Барбара. – Ему жарко в жилете, вам не кажется? – Она указала на холщовый жилет собачки. На зеленом фоне были начертаны три большие белые буквы «СПП». – Что такое СПП?
– Собака Психологической Поддержки, – ответила Рори.
Женщина-полицейский нахмурилась.
– Психологической… чего?..
– Мне с ним легче появляться на публике. – Не желая вдаваться в подробности роли Арло, редактор поспешила задать встречный вопрос: – Так вы серьезно восприняли просьбу Клэр? Вы ее выполните?
– Конечно, выполню, – ответила Хейверс. – Но я должна кое-что сказать.
– Что именно?
– Чтобы кому-то понравилась моя футболка? Знаете, такое в моей жизни впервые.
Камберуэлл, Южный Лондон
С каждым днем к Индии Эллиот мало-помалу возвращалось ее прежнее «я». То самое «я», которое являло собой образец уверенности в себе и умение быстро находить друзей, «я», которое совсем рано, еще сидя на коленях у отца, училось «минимизировать потери, когда это нужно». Отец деликатно научил ее этой стороне жизни. «В этом нет ничего постыдного, моя девочка, – говорил он. – Лучше положить чему-то конец, чем продолжать проигрывать дальше».
Индия пока не решила, применим ли принцип минимизации потерь к ее браку с Чарли, хотя и подозревала, что такое возможно. Нэт Томпсон был частью причины, которая крылась за этим. Пусть она пока не уверена в том, что Нэт займет постоянное место в ее жизни, но его общество было ей приятно. И все же при этом ей меньше всего хотелось бы снова стать послушным, если не сказать безгласным, приложением к мужчине, которому она не безразлична.
Эллиот была с ним откровенна. Как женщина, ушедшая от мужа, но не успевшая с ним развестись, она решила, что будет справедливо сказать Нэту правду, и поэтому на третьем свидании объяснила ему ситуацию. Они отправились в Сомерсет-Хаус на выставку работ Матисса, побродили там по залам, а потом съели по куску шоколадного торта. Вот тогда Индия и рассказала своему спутнику о Чарли, о смерти Уилла и о самой себе.
Но начала она не с этих тем. Не в ее привычках было вываливать подобного рода вещи первому встречному. Этой сдержанности Эллиот научилась еще в детские годы. В свое время отец говорил ей так: «Держи карты ближе к себе, Индия, и никому их не показывай». Ему всегда нравились картежные метафоры.
Поэтому она начала с невинных вопросов – о школе, семье, работе; в конце концов, дело дошло до вопроса о семейном положении Натаниэля. Был ли он когда-нибудь женат? Ему тридцать четыре года. В таком возрасте вполне можно иметь за плечами неудачный брак. Однако он ответил на этот вопрос словом «нет».
– Я всегда был поздним цветком. А ты? – спросил Томпсон свою приятельницу.
– Я ушла от мужа и живу отдельно, – призналась Индия. – Я… я прошла через сложный период, да и он тоже. Дело в том, что в нашей семье… произошло самоубийство.
Нэт нахмурился.
– Сочувствую. Надеюсь, это не кто-то из ближайших родственников?
Его слова стали для Эллиот своего рода сигналом, и она выложила ему все про брата своего бывшего мужа. И, как оказалось, Натаниэль умел сочувствовать.
После этого свидания было еще одно. В этот раз Нэт взял ее с собой показать свою работу. Он был специалистом по консервации старых зданий, и его последним завершенным проектом было несколько богаделен в Стритэме, которые оказались под угрозой сноса. Спрятанные за кирпичной стеной, из-за которой доносился грохот дорожных работ, они ждали своей участи и вскоре бы наверняка пали под натиском экскаватора, не встань Томпсон на их защиту. Ведь эти дома – история Лондона, объяснил он Индии.
– Если никто не выступит открыто против их сноса лишь потому, что они старые и находятся в плачевном состоянии, мы потеряем частичку себя, – сказал он и, пожав плечами, добавил: – Я, наверное, старомоден, но такой уж я человек.
– Неправда, ты ничуть не старомодный, – возразила его спутница.
– Рад это слышать, – ответил он.
Позже в тот вечер, проводив женщину до дома, Натаниэль поцеловал ее на прощание. Индия к тому времени уже начала сомневаться, нравится ли она ему, так что тот поцелуй пришелся весьма кстати. Более долгий, чем ожидалось, он вскоре сделался и более интимным, и она поняла, что ей это очень нравится. Когда они отступили друг от друга, Нэт сказал:
– Ты мне нравишься, Индия.
– Ты мне тоже, – отозвалась женщина.
На что ее спутник ответил:
– Нет, я имею в виду, что ты мне действительно нравишься. Как в… даже не знаю. Я не слишком большой спец по этой части. Как я уже сказал, я поздний цветок. – Похоже, на ее лице он прочел «о, нет!», потому что поспешил добавить: – Я хотел сказать другое. Просто я никогда не умел говорить правильные слова, и поэтому то, что я говорю тебе сейчас…
Даже в слабом свете лампочки над крыльцом Индия заметила, что Нэт покраснел.
– Рядом с тобой я испытываю некое серьезное желание. Такое со мной случается редко, далеко не с каждой женщиной, – попытался он объяснить. – Наверное, это потому, что женщины, с которыми я обычно сталкиваюсь, носят строгие «двойки» – кардиган и джемпер из одинаковой шерсти, нитку жемчуга и большие ридикюли, набитые газетными вырезками со статьями о зданиях, которые они хотят сберечь. Но, возможно, причина в другом. Просто…
– Тсс, – прошептала Эллиот. – Со мною то же самое. Пожалуйста, поцелуй меня еще раз.
Томпсон исполнил ее просьбу. Затем, в свойственном ему духе, он собрался уйти, предварительно убедившись, что она вошла в дом и замкнула изнутри дверь. Правда, сначала Натаниэль дождался, когда она подойдет к окну гостиной, которая также служила ей процедурной. Увидев, как Индия помахала ему рукой, он развернулся и зашагал прочь.
Примерно через тридцать секунд раздался звонок в дверь. Полагая, что это Нэт, что он вернулся к ней, Индия с улыбкой распахнула дверь. Но на пороге стоял Чарли.
Камберуэлл, Южный Лондон
Чарли знал: она подумает, что это вернулся тот тип, а не он. Он понял это по ее лицу, которое все еще пылало от недавнего поцелуя. Она решила, что этот олух вернулся за тем, что логически – как день за ночью – следует за поцелуем.
Голдейкер заметил, как она мгновенно изменилась в лице и посмотрела на улицу – очевидно, ища глазами этого болвана, – а затем снова на него. Хотя глаза ее спрашивали, какого черта он здесь делает, сказала она совсем другое:
– Ты ужасно выглядишь, Чарли.
Впрочем, какая разница? Психолога ничуть не удивило, что ее первая фраза касалась его внешности. В конце концов, он хорошо успел разглядеть этого ублюдка, который всего несколько секунд назад лез языком в рот его жене и, по сравнению с ним, делал это не ахти как умело.
– Ты собралась спать с ним, верно? – Это были первые слова Чарльза, хотя в его планы не входило их произносить. Они сами слетели с его языка, и он тотчас же пожалел о них. Но, поскольку слово не воробей, он продолжил: – И, по-твоему, это будет нормально? Это будет чудесно. Это будет как раз то, чего ты…
– Я ничего не собираюсь, Чарли, – возразила Индия.
– Ты думаешь об этом. Постоянно. Каждый день. Ты фантазируешь о том, как все будет, когда тебя возьмут силой, вместо того, чтобы соблазнить партнера, а затем вскормить его грудью в своих объятиях, как дитя, пока ты сама…
– Прекрати. Не надо. Не унижай самого себя.
Эти слова как будто окатили Голдейкера ведром холодной воды.
– Именно поэтому, – с горечью произнес он.
– Что именно?
– Вот поэтому я тебя и не отпущу. Ты понимала меня с самого начала. Даже в самый первый день, во время иглоукалывания, ты уже знала.
– Не передергивай. В тот первый день ты был для меня рядовым пациентом, который нервничал. Ты ничем не отличался от других. Кстати, как там твоя головная боль?
– При чем тут она? Боль приходит, уходит и снова возвращается. Она не имеет значения. Значение имеет другое.
Чарли указал на улицу, затем на дом, а потом на Индию, после чего спросил:
– Кто он? Пациент?
– Мы с ним познакомились случайно.
– Где?
– Чарли…
Господи, все шло совсем не так, как он планировал! Он пришел сюда лишь затем, чтобы начать с ней все сначала. Но увидев ее с ним… увидев, как этот тип целует ее – и это при том, что он сам еще не забыл вкус ее губ и то, какие при этом бывают ощущения… Это просто добило его.
– Нет, – сказал психолог. – Это не пациент. Ты уже один раз прошла этим путем, и ты не настолько глупа, чтобы его повторять. Думаю, ты действительно с ним познакомилась где-то. Где? В пабе? В Интернете? Вы ехали в дождливый день в одном такси?
– В автобусе, – призналась Индия.
– Чего не произошло бы, не уйди ты от меня. Тогда ты просто не оказалась бы в автобусе, тебе не пришлось бы ездить в Сити… отсюда. Это опасно, Индия. Тебе не следует жить здесь одной.
– Неправда. В любом случае, это то, что мне по карману. У меня здесь кабинет, который по выходным дает мне возможность заработать немного денег. – Женщина указала на табличку на эркере гостиной. «Акупунктура», – было написано на ней, а под этой надписью значились часы приема по субботам и воскресеньям.
– Деньги? Это не проблема. Деньги я тебе дам, – произнес Голдейкер.
Эллиот посмотрела ему в глаза.
– Чарли, прошу тебя, не надо.
Она знала, что слова о деньгах – пустой звук, если только это не деньги от его матери.
– Так ты пустишь меня в дом? – спросил Чарльз.
Он заметил, что она сглотнула комок, и даже представил себе, будто слышит этот звук.
– Не вижу смысла, – ответила женщина. – Я имею в виду… мои отношения с Нэтом.
– Так вот как, значит, его зовут… Нэт. Господи, что за имя! Он, что, какое-то насекомое? Жук. Клоп. Клещ. Или Моль. Или лучше Москит? Ему ведь любое из этого подойдет, верно?
Чарльз знал: Индия не стала обижаться на этот дурацкий допрос лишь потому, что ее бывший супруг сильно расстроен и ей больно это видеть. Кстати, в этом она вся. С другой стороны, она явно довольна тем, что он, наконец, вылез из своей берлоги в Спиталфилдсе. И все же его приход сюда, практически сразу вслед за визитом Каролины к ней в клинику для того, чтобы «замолвить словечко», наверняка скажет Индии больше, чем ему хотелось бы.
Так и получилось. Хозяйка дома пропустила его дурацкие расспросы о Нэте мимо ушей. Зато поинтересовалась:
– Что тебе на этот раз сказала твоя мать? Чем она угрожала?
– Она желает мне счастья. Она напугана. Да и кто бы не испугался? В ее-то положении! После того, что случилось с Уиллом.
– Да, с Уиллом. Но ведь ты не Уилл. И никогда им не был. Ты должен вытащить себя из этой трясины. Ты захлебнешься в ней, если этого не сделаешь.
– Я захлебнусь в ней без тебя.
– Ты лучше других знаешь, какую глупость сейчас сморозил, – заявила Индия.
Чарли машинально протянул руку к ветке остролиста, который рос в массивном горшке рядом с крыльцом. Схватив ее, он потянул ветку на себя, чтобы сломать, но лишь сморщился от боли, когда колючки впились ему в большой палец. Эллиот наблюдала за ним. Она не остановила его даже после того, как он попробовал отломить другую ветку – разумеется, с тем же самым результатом.
Голдейкер уныло смотрел в сторону улицы. Ни души. Никто не увидит, как он, вопреки ее воле, ворвется в дом и… что сделает? Уподобится средневековому феодалу, который владел ее телом, но жаждал власти и над ее душой?
– Мы предназначены судьбой друг для друга, – произнес он, обращаясь скорее к улице, чем к Индии.
– Чушь, – покачала головой его бывшая супруга. – Никто никому не предназначен.
– То же самое можно сказать про тебя и этого твоего жука. Клеща. Москита. Ну, хорошо, Нэта.
– Согласна.
Чарли вновь повернулся к ней.
– Так ты обещаешь, что не станешь?.. И то, что сейчас между тобой и этим типом, не перерастет в нечто большее?
– Я этого не говорила и не говорю. А ты уходи, – сердито сказала Эллиот и отступила назад.
Чарльз понял: сейчас она захлопнет дверь. Он попытался ее остановить, для чего прижал ладонь к гладкой поверхности крашеного дерева.
– Я хочу войти. Хочу увидеть, как ты живешь. Хочу понять, почему ты ушла, почему ты здесь и почему желаешь и дальше здесь оставаться.
– Ты все уже и без того знаешь. Сейчас все должно быть именно так. Ты встревожен, ты напуган, ты думаешь, что, если сделать то, что тебе кажется правильным, мы сможем вернуться в прошлое. Но это невозможно. Слишком много всего произошло. Сейчас можем лишь ждать, пока нам не станет ясно, как жить дальше – вместе или отдельно.
Чарльзу показалось, будто дом качнулся прямо на него, и он машинально выбросил вперед руку, чтобы не дать ему рухнуть. Внезапно он понял, что должен действовать. Потребность эта была столь же острой, как потребность в воздухе у человека, который знает, что тонет.
– Я хочу быть вместе, – ответил он. – Я сделаю все, лишь бы нам быть вместе. Все, что угодно, сделаю.
Индия посмотрела на него с искренним состраданием, возвещавшим, что сейсмический сдвиг в их любви, увы, необратим.
– Я знаю, Чарли, ты сделаешь все, что угодно, – сказала она. – Но разве ты не видишь? В этом-то и вся проблема.
Спиталфилдс, Лондон
– Скажи честно, – спросила Виктория Стэтем, – ты когда-нибудь готовила еду на этой кухне?
Сидя за металлическим столом в подвале древнего дома Клэр на Элдер-стрит, они с нею производили «аутопсию» событий вечера.
Вместе с Каролиной Голдейкер они только что закончили типичный для Эббот ужин, остатки которого стояли перед ними в контейнерах, пакетах, мисках и коробках и лежали на вощеной бумаге. Там были сыр, виноград, печенье, оливки, орешки, разрезанные персики, багет и тонкие ломтики салями.
Каролина ушла первой, чтобы с трудом доковылять до спальни, а Клэр и Рори остались. В данный момент они допивали вторую бутылку вина. Кроме них, на кухне был лишь Арло, который спал на полу, положив лохматую голову на ногу хозяйки.
Услышав этот вопрос, писательница огляделась по сторонам. За эти годы она сделала в кухне ремонт, как, впрочем, и в остальной части дома. Когда она купила его – а это было в те дни, когда Спиталфилдс считался отстоем, – это была сущая развалюха, которую вряд ли бы пожелал приобрести уважающий себя человек. Теперь же дом стоял в ряду себе подобных на узкой, мощенной булыжником улочке, где когда-то нашли приют французские ткачи-гугеноты. Жили они в кошмарных условиях, в сырых темных помещениях, где царили болезни, а зловоние нищеты был бессилен смыть даже дождь. До самой середины двадцатого века это было, по сути дела, гетто. Теперь же – что, кстати, в последнее время было типично практически для всего Лондона – найти жилище по средствам в этом престижном районе считалось великой удачей.