упаковывать свои вещи...
глава 66
Они ещё немного посидели на валуне, любуясь начинающемся закатом, молча поднялись
и пошли в сторону посёлка.
Возле гостиницы Алесь придержал за руку Фросю:
- Подождите меня, я скоро, нищему ведь только подпоясаться...
И он быстро пошагал, не оглядываясь в сторону своего проживания.
Буквально через час Алесь забежал в их комнату в гостинице, заявив, что около входа их
ожидает полуторка, надо грузиться и отправляться на новое место жительства.
Похватав сумки, они устремились вниз.
Фрося в спешке рассчиталась с управляющим гостиницы, который посокрушался, что они
так быстро съезжают, но приняв деньги, где был довесок, как раз на заветную бутылочку,
он расплылся в улыбке, пожелал им добра на новом месте.
Когда они подъехали к дому Аглаи, она тут же вышла на порог с мужем, было понятно,
что они их явно поджидали.
Мужчины потащили сумки во времянку, где предстояло жить Фросе, Алесю и Андреке, а
женщины тем временем зашли в избу, где Аглая повернула к себе Андрея и рассмотрев
его, сразу отметила, что он вылитый папа.
Около стола суетились две девочки примерно двенадцати и десяти лет.
Поднося закуски, они искоса поглядывали на мальчика, а тот от этих взглядов смутился
окончательно.
Аглая тут же поведала, что они с мужем познакомились на фронте, где он был
командиром роты, а она связисткой.
После войны её будущий муж уговорил поехать к нему в этот посёлок, где они
поженились и народили этих двух девочек, а сама она с Урала.
Фрося хотела сбегать в свой уже домик, расспотрашить сумки и внести свою лепту в
богато накрытый стол, но Аглая остановила этот порыв, пожурив, что они, слава богу,
накрыть стол и сами в состоянии, а зима ожидается долгой, и запасы продуктов ещё, как
сгодятся при её пока неустроенности.
Вернулись мужчины и все расселись за столом, и за чарочкой, другой все быстро
сблизились, нашлись общие разговоры и интересы.
Муж хозяйки дома, а звали его Николай, оказался знатным охотником и рыболовом,
Андрейка смотрел на него во все глаза, тот обещал взять их обязательно в ближайшее
время на знатную рыбалку.
Девочки вскоре увели мальчишку в свою комнату, где он мог показать себя во всей красе
всезнайки и они слушали его с открытыми ртами, уже втайне влюбившсь в нового
знакомого.
Хозяева не стали долго задерживать за столом гостей, все их посиделки ещё в будущем, а
сейчас им пора уже было идти располагаться на новом месте, при этом Аглая лукаво
смотрела на Фросю, а та отводила смущённо глаза. Приняв от новой подруги постельное
бельё, Фрося в сопровождении мужа и сына отправилась на новое место жительства.
Андрей получил в своё распоряжение хоть и маленькую, но отдельную комнату, где
незамедлительно стал раскладывать свои немудреные пожитки.
Фрося тоже стала устраивать их с Алесем спальню, стелить постель, укладывать в шкаф
немногочисленные привезённые с собой вещи, заодно разобрала вещевой мешок Алеся,
получив от него на то разрешение.
Муж в это время вышел на улицу перекурить.
Фрося отметила, что Алесь стал курить и много.
Андрей быстро улёгся в постель, развернул по привычке книгу и прочитав несколько
страниц, уснул сморенный усталостью от последних событий.
Мама отложила его книгу, выключила свет и вернулась в свою спальню.
Алесь сидел на кровати, опустив голову на руки.
Фрося выключила свет и стала раздеваться.
Она услышала, что её примеру последовал и муж.
Они почти одновременно легли с разных сторон кровати, накрылись одеялом и повисла
тягостное молчание.
Через какое-то время Алесь повернулся к жене и попытался притянуть её к себе, но Фрося
мягко отстранила его руки:
- Алесик, мы ещё не готовы.
Я не буду тебя упрекать ни в чём, но я не хочу скотской близости, я хочу хотя бы
приблизительно тех отношений, что у нас были в деревне.
Я понимаю, что двенадцать с лишним лет никуда уже не денешь, но я хочу хоть капельку
из того, что у нас было раньше, я хочу хоть капельку от прежнего Алеся, я хочу опять
завоевать твою любовь, твоё сумасшедшее желание, твою готовность пойти за мной хоть
на небеса, хоть в преисподню.
Я расскажу тебе, как жила все эти двенадцать лет нашей разлуки, о твоём благородном
дяде, о том, как росли дети, о том, как мне удалось в эти трудные годы выстоять и жить на
зависть многим, как я отваживала все ухаживания разных кавалеров, а среди них были и
порядочные.
Про поездки в Вильнюс и про многое другое, двенадцать лет не шутка, а потом ты
поведаешь мне о своих тяготах лагерной жизни, и что этому сопутствовало, о твоём
освобождении. и конечно о твоей нынешней работе...
И Фрося стала рассказывать Алесю с подробностями длинную двенадцатилетнюю
историю её жизни без него.
Когда она закончила свой рассказ, Алесь только вздохнул в ответ, и начал своё
повествование...
глава 67
Алесь заложил руки за голову, вздохнул и начал свой рассказ:
- Поверь мне, Фросенька, начиная с того момента, как я вас покинул в деревне весной
сорок четвёртого и вернулся на свою беду в Поставы, начались мои мытарства.
Сколько пришлось пережить, перестрадать, но вряд ли был такой день, когда бы я не
вспоминал тебя и наших деток.
Я умолял руководство подполья, разрешить мне уйти в партизанский отряд, а они
считали, что от меня больше пользы будет от работы в комендатуре.
А потом был злополучный эсэсовский рейд против партизан, в результате которого
попали в плен Степан с товарищами.
Какими глазами они смотрели на меня во время допросов, этого словами не передать.
Да, и мучили их нещадно, у меня кровь стыла, глядя на это.
Тогда мы с одним из членов подполья решили совершить нападение на тюрьму и
попытаться освободить заключённых, что нам, и удалось.
Ты об этом знаешь из рассказа Степана, вплоть до того момента, когда мы с ним
расстались на допросах особистов.
Он должен был тебе рассказать, как мы выбравшись из Постав, кружились по лесам, про
то, как мы, скрывались на болоте, как двинулись на встречу наступающей Красной армии,
как трое из нас уцелевших попали в руки гэбистов, которые мало слушали из того, что мы
им говорили, они всё знали наперёд.
Тот третий, вовсе не партизан или подпольщик, уцелевший вместе со мной и Степаном,
спасая свою шкуру, подставил меня, рассказав, что я работал переводчиком при
коменданте Постав, ничего не зная при этом про мою подпольную деятельность.
К чести Степана, он пытался обратить на это внимание, но к нему самому нашли немало к
чему придраться, поэтому его защита ни к чему хорошему не привела.
Каждую ночь комиссар вызывал меня на допрос, морил жаждой и голодом, холодом, и
избивал так, что я порой терял от боли сознание, всё требовал признаний и подписи, где я
признаюсь в предательстве, и работе на немцев.
В конце концов, я подписал эту бумагу, что бы закончить все эти мучения.
После этого состоялся полевой суд, мне дали пятнадцать лет строгого режима.
Ну, а потом, как говорится, чем дальше, тем страшней, лагерь, тяжёлая работа на
лесоповале, полуголодное существование, зимой околевали от холода, летом одолевал
гнус, что тебе сказать, как выжил сегодня и самому не верится.
Сколько я навиделся смертей, люди умирали от голода, от побоев, от травм на работе и
болезней, в междоусобных драках погибали те, кто не соглашался с властью в бараках
уголовников.
Нас ведь считали не политическими, а врагами Родины.
Я уже к концу первого года заключения был на грани смерти, от тяжёлой работы, от
недоедания и вечного страха.
Но, как всегда вмешался его величество случай.
В соседний лагерь привезли большую партию немецких военопленных и у заключённых
стали спрашивать офицеры охраны, кто владеет немецким языком, я откликнулся, хотя и
боялся провокации.
Но нет, меня перевели на работу в канцелярию, где я стал переводчиком и писарем.
С этого момента моя жизнь в лагере стала значительно легче.
Работа, сама понимаешь, физических усилий не требует, да, и для меня хорошо знакомая.
Канцелярия, санчасть и кухня это места привилегированные, отношение других
заключённых к нам тоже не столь агрессивное, ведь мы на виду, а подставляться лишний
раз никто не хочет.
Легче то легче, но всё равно барак, а вокруг люди разлагающиеся физически и морально.
Что я тебе буду описывать все почти одиннадцать лет этой жизни, если можно назвать это
жизнью.
Постепенно как-то втянулся, жил одной верой, что, когда-нибудь это кончится и я
встречусь с вами.
Конечно, ты мне сейчас не поверишь, после того, как увидела эту Александру, но это же
опять случай.
После смерти вождя народов стали выходить нам послабления.
И вот, приехала какая-то комиссия, приняла решение, дать группе заключённых выход на
поселение.
К тому времени уже всех немцев из лагеря отправили в Германию и меня из писарей и
переводчиков перевели на уборку территории.
Работа тоже блатная, но я знал, что под меня уже копают и скоро эта привилегия
закончится, и кто знает, возможно, на лесоповал опять бы попал.
Но, тут вот эта амнистия и я отправился сюда в Таёжный на поселение.
Явился я сюда с зэковским чемоданчиком, в котором сменная пара нижнего белья, трусы,
майка, кальсоны и запасная рубаха, вот, и весь мой гардероб, не считая того, что на мне.
Да, ещё были подъёмные деньги, которых могло хватить только на месяц, на хлеб супец в
местной столовой и на временное проживание в рабочем бараке.
У меня и сейчас вид не очень, а тогда вовсе были кожа да кости, никому такой великий
работник не нужен был.
Хотя в руках рабочих, ещё какая нужда есть, а приду, посмотрят и от ворот поворот.
Промыкался так больше трёх недель, опять голод, холод и полная безнадёга, потому что
катастрофа с работой, хоть ложись на дорогу и помирай, денежки почти уже на нуле.
Другие наши пошли кедрачить - орехи кедровые заготавливать, но и они меня в свою
бригаду не взяли, кому нужен балласт.
Вот, сижу я в столовке, свой тощий супец кушаю с кусочком хлеба и думу думаю. Тут и
подошла ко мне Александра Кирилловна, она ведь заведующая этой столовой.
Подсела, слово за словом и предлагает переехать к ней жить, что поможет устроиться на
работу в школу, а когда будут деньги, тогда рассчитаюсь, я конечно тут же согласился, в
моём-то положении не согласиться.
Вот, я и перебрался к ней со своим чемоданчиком.
А тут щедрая и сытная сибирская еда, домашний уют, а через несколько дней на работу в
школу приняли, учителем истории, географии и немецкого языка.
Нет, Фрося, не чёрт меня попутал, а разомлел я от домашнего тепла и заботы, Александра,
хоть женщина жёсткая, даже грубая, но не жадная, по крайней мере, я забыл, что такое
голод, холод и страх перед завтрашним днём.
Тебе трудно мне сейчас поверить и мне очень трудно это опровергнуть, но вас я никогда
не забывал и при первой же возможности написал письмо, поверь мне, не ради посылки.
Ведь к этому времени я уже жил достаточно сыто и деньги копил на обратную дорогу, что
бы к вам приехать не с пустыми руками.
После того, как получил первое твоё письмо, я сразу же хотел уйти от Александры, но дал
слабинку, подался на её уговоры и слёзы, остался.
Вот этого я себе сам простить не могу, послушал своих новых друзей, которые
посоветовали мне не быть очень щепетильным в вопросах морали.
А потом пришла твоя такая ценная посылка, я радовался, как ребёнок, прижимая к лицу
каждую вещичку, зная, что она согрета твоими руками.
А Шура, глядя на это страшно бесилась, стала каждый день напоминать, что спасла меня
от голодной смерти. Какое барахло подобрала - отмыла, откормила, обогрела и ещё к
этому устроила на такую престижную работу... и, что я мог возразить...
Мы с учителями и другими интеллигентами посёлка собираемся на выходной, в тесном
интересном кругу выпить, поиграть в карты, поболтать на высокие темы... - я ведь
поэтому так соскучился, для меня это просто отдушина.
И вот я собираюсь, режу сало для закуски, а Александра пилит меня безбожно, не любила
она, когда я уходил куда-то, и вдруг нож дзинк, на стол выкатывается монета.
Александра схватила её в руки, рассматривает, восклицает, огогого, золотая.
Она, её куда-то и сбыла, а может и не сбыла, по крайней мере, мне так сказала, вручив
довольно пухленькую пачку денег.
И опять я хотел рассчитаться с ней и уйти, но она заявила, что доложит куда надо, что я
получил в посылке царскую золотую монету, если покину её, то пойду я ровнёхонько
назад в лагерь, и твоей жёнушке тоже не позавидуешь.
Когда пришла твоя вторая посылка, если бы только ты видела, как она перебирала всё в
ящике, всё искала монету, я так обрадовался, что там её не было.
Я слабак и не достоин твоего уважения.
Я не мог даже представить, что ты всё бросишь и приедешь ко мне, но глубоко ошибся,
таких, как ты, просто нет на свете.
Фрося, я отдал ей все деньги, что собрал до этих пор, оставил у неё все вещи, что справил,
живя у неё, что бы только закрыть ей рот, что бы она не смела даже приблизиться к тебе в
посёлке.
Я её перед уходом предупредил, что лучше пусть молчит, а иначе я задавлю её
собственными руками, как того постового немца возле тюрьмы в Поставах.
Вот, и весь мой рассказ, который вряд ли добавил в твоей душе уважения ко мне, но я
очень, очень хочу, что бы ты прежними глазами посмотрела на меня, не с укором, не с
жалостью, а с любовью.
Я не буду больше пытаться овладеть твоим телом, пока не овладею душой, пока ты сама
не позовёшь меня в свои объятья...
глава 68
Во время всего рассказа Алеся, Фрося не произнесла ни слова.
Она лежала на спине, сцепив руки на груди, по щекам текли бесприсстанно слёзы,
которые она не вытирала.
Прозвучало последнее слово, а в воздухе насыщенном тишиной и тревогой сталкивались
мысли двух когда-то очень любивших друг друга, нынче почти чужих людей.
Им предстояло преодолеть отчуждённость, боль и жалость, обиды и разочарования, а
главное, себя.
Каждый из них думал, что наступит момент, когда лопнут все преграды между ними,
созданные временем, обстоятельствами и личным восприятием действительности, каждый
верил, что этот момент наступит и очень скоро, по крайней мере, каждый из них сделает
для этого максимум из того, что зависит только от них самих.
Фрося погладила Алеся по оставшимся на голове волосам, вздохнула и повернулась к
нему спиной, тот вздохнул в ответ, и отвернулся в другую сторону.
На утро Алесь с Андрейкой быстро позавтракали и пошли в школу, последнему пора было
начинать учиться.
Фрося прибравшись, засела за письма.
Ей предстояло написать три письма, Ане, Стасу и Оле.
Трудно давалось каждое слово, обращённое во фразы.
Не хотелось разочаровывать близких людей, но и писать о восторгах встречи явно не
удавалось, не могла она преодолеть свойственную ей прямоту и искренность, письма