С самого первого дня встречи с майором Евгений не только стесняется его, но и побаивается немного, никогда не задает ему посторонних вопросов и обращается за чем-либо лишь в случаях самой крайней необходимости. Разговор у них предельно лаконичный. «Может быть, это и к лучшему, — с горечью думает Евгений, — научусь по крайней мере излагать свои мысли кратко…»
С чего же, однако, начать теперь свой рассказ о вчерашнем происшествии? Может быть, просто положить на стол письмо Ленского вместе с фотографиями? Интересно, как он будет реагировать на это?
Нет, это не годится, конечно. Из письма Миронов мало что поймет. Объяснений все равно ведь не избежать…
— Могу я поговорить с вами по личному вопросу, товарищ майор?.
— По личному? — не поднимали головы, переспрашивает Миронов.
— Ну, может быть, и не совсем по личному… Я должен доложить вам о случившейся со мной неприятности.
Теперь только отрывается Миронов от своих бумаг и с любопытством смотрит на лейтенанта.
— Да, пожалуйста, товарищ Алехин. Я слушаю вас.
И Алехин рассказывает ему все, как было. Потом кладет на стол письмо и фотографии. Миронов медленно пробегает глазами печатный текст письма, аккуратно раскладывает перед собой фотографии.
Затаив дыхание следит за ним Евгений. Видно, Миронов в совершенстве умеет владеть собой — лицо его по-прежнему невозмутимо.
Человек этот кажется очень загадочным Алехину. Да он фактически и не знает о нем почти ничего. Даже возраст Миронова ему неизвестен. Он, конечно, мог бы спросить об этом у кого-нибудь, но ему не хочется открыто проявлять такое любопытство. И он долго ломает голову: сколько же его начальнику — сорок пять или все пятьдесят? Да и круг интересов Миронова кажется Евгению то необычайно широким, то ограниченным лишь узкими рамками служебных обязанностей.
А майор давно прочел уже и письмо и надпись на обратной стороне третьей фотографии, но все еще продолжает смотреть на снимки, размышляя о чем-то.
— М-да… — задумчиво произносит он наконец. — Любопытная история.
И, не произнеся более ни слова, выходит из кабинета, забрав с собой письмо и фотографии. Евгений догадывается, что он направился к Волкову. Интересно было бы послушать, что скажет он подполковнику, как прокомментирует рассказанное Алехиным происшествие? Наверно, произнесет что-нибудь очень нелестное в адрес Евгения. Назовет, конечно, растяпой. Может быть, усомнится даже, устоит ли впредь его неопытный помощник перед таким соблазном, как сто тысяч…
Алехин невольно бледнеет, допустив на мгновение, что Миронов может так подумать о нем… А Волков, относящийся к нему, Евгению, почти по-отечески, разве сможет простить его? Ведь если Евгений даже и не потерял бумажника, если его и в самом деле выкрали, как же он не почувствовал этого? И потом эта встреча с Ленским. Нужно же было посоветоваться с кем-нибудь, прежде чем идти на такую встречу…
Миронов возвращается спустя четверть часа. Лицо его по-прежнему непроницаемо, но на этот раз он удостаивает Алехина более продолжительным разговором.
— Конечно, это худо, что вы так опростоволосились, — очень спокойным голосом говорит он, прохаживаясь по кабинету. — Но раз уж вы чистосердечно во всем признались — будем считать инцидент исчерпанным. Попробуем теперь разобраться в происшедшем.
Майор подходит к окну и долго смотрит на выгоревшие на солнце крыши домов, над которыми возвышается серая колокольня старой церкви у Петровских ворот.
— Несомненно бумажника вы не теряли, — продолжает он спустя несколько минут. — У вас просто его сперли. Сперли с тем, чтобы потом вас шантажировать, что они и попытались сделать на следующий же день. Это все понятно. Но вот с какой целью?
Миронов рассеянно постукивает пальцами по подоконнику. Потом резко поворачивается к Алехину и спрашивает, в упор глядя ему в глаза:
— Может быть, вы расскажете, зачем ездили в тот день в Березовскую?
— Без всякой серьезной цели, товарищ майор, — смущенно отвечает Алехин.
— Ну, а какова все-таки была эта несерьезная цель? — одними только глазами улыбается Миронов.
— Девушка у меня там знакомая…
— Ну что ж, это естественно и не нуждается в подробностях, — теперь уже явно усмехается Миронов. — Понятна и рассеянность ваша в связи с этим. Но вот почему вы заинтересовали эту публику — по-прежнему непонятно. Не замечали ли вы, чтобы там следил кто-нибудь за вами?
— Мне и самому показалось, что в поселке какой-то тип наблюдал за нами…
— А он не был похож ни на одного из тех, кто спаивал вас в Сокольниках?
— Я не очень его разглядел, но, по-моему, не похож. Что же касается интереса их ко мне, то они ведь сами об этом сказали. Я уже говорил вам, палаточник какой-то их интересует…
— Не будьте наивным, товарищ Алехин, — усмехается Миронов. — Никого из палаточников мы в последнее время не арестовывали. Все это специально для вас придумано, как повод для взятки. Взяв ее, вы бы сразу же у них в руках оказались, а уж тогда они и спросили бы вас о том, что их в действительности интересует. Вы у нас сейчас, кроме дела Андронова, ничем больше не занимаетесь?
— Вы еще на резиновый завод меня посылали. Не могли ли они этим заинтересоваться? Да и рапорт мой как раз об этом…
— Не думаю, — задумчиво произносит Миронов. — Ведь ваш рапорт оказался в бумажнике совершенно случайно. Они о нем не могли знать. К тому же на резиновом заводе вы были всего один раз. Нет, тут что-то другое… Непонятно к тому же, откуда они вас знают.
— А они, товарищ майор, не только меня одного знают. Ленский называл мне и вашу фамилию, и товарища подполковника. Скорее всего их в Березовской что-то интересует, раз тот тип, о котором я вам докладывал, в самом поселке следил за мной.
Майор Миронов закуривает папироску, снова принимается ходить по кабинету. Потом несколько раз задумчиво произносит: «Березовская, Березовская…» — и записывает что-то в настольный блокнот.
Отпустив Алехина, Миронов снова уходит к начальнику отдела. Подполковник сидит за письменным столом в глубокой задумчивости, подперев руками свою большую бритую голову.
— Задали-таки нам загадку мерзавцы, — беззлобно произносит он, не меняя позы.
— Да, похоже, что придется попотеть над этим, Василий Андреевич, — отзывается Миронов и, закурив новую папиросу, прохаживается несколько раз по кабинету Волкова.
— Да не маячь ты перед глазами, пожалуйста, — машет на него рукой подполковник. — Садись-ка лучше и давай сообразим, что к чему. И потом, сколько раз тебе говорил: не кури ты при мне, не вводи в соблазн. Ну, а уж если закурил, то угости.
И, виновато улыбаясь, он протягивает руку к папиросам Миронова. Закурив, беспомощно разводит руками:
— Ну, как ты тут бросишь курить? То свои же сотрудники соблазняют, то дело подворачивается замысловатое, требующее раздумья.
С удовольствием затянувшись, Василий Андреевич блаженно откидывается на спинку кресла и медленно выпускает тонкую струйку дыма из левого уголка рта. После нескольких таких затяжек Волков, не без усилия над собой, откладывает папиросу на край пепельницы и, снова облокотясь о стол, произносит:
— Больше всего занимает меня сейчас один вопрос: почему именно Алехиным заинтересовались те, от имени которых сделал ему предложение Ленский?
— Ты, значит, полагаешь, что этот Ленский действовал по чьему-то поручению?
— Не сомневаюсь, — убежденно заявляет Волков. — Мы, видимо, имеем дело с целой шайкой, а глава этой шайки не станет делать такое предложение лично. Заинтересоваться же Алехиным мог он лишь в том случае, если бы ему стало известно, что вы с Алехиным напали на след какого-нибудь из их преступлений.
— Я уже и сам думал об этом, — закуривая новую папиросу, задумчиво произносит Миронов. — Но пока никак не соображу, кого могли мы так насторожить? А потревожили мы, судя по всему, крупного зверя.
— Зацепиться, значит, пока не за что?
— Может быть, вот только что: за Алехиным следил какой-то тип на станции Березовской…
— А часто там бывал Алехин? — перебивает Миронова Волков.
— Судя по всему, часто, — отвечает Миронов и добавляет улыбаясь: — Дело сердечное.
— А ты поинтересовался Березовской? Что там за предприятия?
— Две артели: «Детская игрушка» и «Металлоремонт». И еще фабрика ширпотреба местной промышленности.
— Ну, а что производит эта фабрика?
— Резиновые изделия. Но ведь и у артели «Детская игрушка» зайчики и козлики резиновые.
— Резиновые изделия… — задумчиво повторяет Волков и сосредоточенно трет широкой ладонью свою полыхающую отраженным солнечным светом лысину. — А ведь мы как раз заводом, производящим резиновое сырье, заинтересовались. Подумай-ка хорошенько, нет ли тут какой-нибудь связи? Не на этом ли заводе получают сырье березовские предприятия? Кто у тебя этим заводом занимается?
— Я сам. Кое-какие поручения выполняет и Алехин.
— Так-так… — довольно потирает руки Волков, — небольшая зацепочка уже получается. Пожалуй, и еще кое-что можно будет к этому присовокупить…
Не договорив, он нажимает кнопку электрического звонка и берет из пепельницы свою уже потухшую папиросу. Прикурив ее у Миронова, блаженно закрывает глаза и откидывается на спинку кресла. Неподвижно сидит так до тех пор, пока не входит в его кабинет дежурный офицер.
— Ну как? — сразу же встрепенувшись, спрашивает его Волков. — Готово?
— Так точно, — отвечает дежурный, протягивая подполковнику какую-то бумагу.
Отпустив дежурного, Волков бросает торопливый взгляд на принесенную им бумагу и весело хлопает по ней ладонью:
— Ну вот и еще одна ниточка!
И поясняет недоумевающему Миронову:
— Это заключение эксперта, Михаил Ильич. Послал я ему тексты письма Ленского и того, в котором сообщалось о бегстве жены Мерцалова с каким-то Герцогом. И чутье меня не подвело — шрифты машинок оказались идентичными. Следовательно, печаталось все это на одной и той же машинке.
— Ты полагаешь, значит, что шайка Ленского связана каким-то образом с сообщниками Мерцалова?
— Полагаю даже, что они и есть его сообщники, — убежденно заключает Волков. — Они боялись, что Мерцалов может их выдать, потому и послали ему так потрясшее его письмо. Им, видимо, было известно, что Антипов отобрал у него валидол и нитроглицерин.
— Позволь, но как же так?..
— Неужели же ты сам не можешь этого сообразить? — недовольно прерывает Миронова Василий Андреевич. — Подумай хорошенько, разве не удивительно, что мерзавцы, шантажирующие Алехина, так хорошо осведомлены о нас? Откуда бы им это знать?
— Удивительно, конечно… — соглашается Миронов.
— Не напрашивается разве допущение, что информировал их об этом хорошо знающий нашу работу человек?
— Ты уверен, значит, что это он? — взволнованно спрашивает Миронов, не называя фамилии Антипова, но не сомневаясь, что Волков имеет в виду именно его.
— Да, весьма возможно. Он всегда внушал мне недоверие. Во всяком случае кто-то дает им советы. Пожалуй, порекомендует вскоре и еще кое-что…
— Что же именно?
— Посоветует избавиться от машинки, на которой они печатали письма Мерцалову и Алехину.
— Почему ты так думаешь?
— А потому, что надпись на фотографиях Алехина сделали они уже на другой машинке. Значит, им подсказал кто-то, что пользоваться одной и той же опасно. Более того, этот «кто-то» сообщил им, конечно, что та, первая, на которой они печатали раньше, является теперь очень существенной уликой против них. И я не удивлюсь, если она вскоре окажется в каком-нибудь из комиссионных магазинов.
— В комиссионном-то едва ли, — качает головой Миронов. — Они народ богатый, могут и подарить кому-нибудь.
— Могут, — соглашается Волков. — Но для них лучше все-таки, чтобы она была продана какому-нибудь неизвестному лицу. А понесут они ее в комиссионный магазин, конечно, не сами, а опять-таки через подставное лицо. В общем ты учти все это, Михаил Ильич, и поинтересуйся сегодня же, не поступала ли в какой-нибудь из комиссионных магазинов портативная машинка типа «Москва».
В полдень, когда лейтенант Алехин возвращается с резинового завода, майор Миронов поручает ему выполнение задания подполковника Волкову, Евгений тотчас же принимается звонить во все магазины, принимающие на комиссию пишущие машинки.
«Москва» имеется в тот день только в двух из них: на Арбате и на улице Горького. Доложив об этом Миронову, Алехин выезжает сначала на Арбат. Там показывают ему почти совсем еще новую машинку. Евгений закладывает в ее каретку лист бумаги и отстукивает на нем все знаки клавиатуры. То же самое проделывает он в комиссионном магазине на улице Горького. А когда возвращается в управление, застает Миронова в его кабинете. Майор сосредоточенно рассматривает через лупу какие-то цифры на накладных.
— Ну, каковы успехи? — не отрываясь от своего занятия, спрашивает он Алехина.
— Есть образцы двух шрифтов, — отвечает Алехин, выкладывая на стол Миронова листок бумаги, покрытый печатными знаками пишущих машинок.
Майор бросает на них беглый взгляд и распоряжается:
— Отнесите в научно-технический отдел.
А когда Алехин приносит заключение эксперта, оказывается, что образцы шрифтов комиссионных машинок не имеют ничего общего со шрифтом машинки Ленского.
— Не сбылось твое предсказание, Василий Андреевич, — сообщает Миронов Волкову, входя к нему в кабинет. — Не сдал Ленский своей машинки в комиссионный магазин.
— Ты думаешь, в связи с этим, что я ошибся в своих подозрениях? — щурится Волков. — Тот, кто их консультирует, конечно, не дурак. И уж во всяком случае достаточно осторожен. Пожалуй, он не порекомендует им тотчас же сдавать эту машинку в продажу, а посоветует переждать какое-то время. Но пусть Алехин продолжает вести наблюдение за комиссионными магазинами. Как, кстати, у тебя с ним? Все еще недоволен, что я его тебе сосватал?
— Да в общем ничего вроде… — неопределенно отвечает Миронов. — Разве узнаешь его за такой срок? Кажется мне однако, что парень он скрытный, не очень разговорчивый во всяком случае.
— А ты пригласи его к себе, поговори по душам в семейной обстановке, — советует Волков. — На службе ты ведь тоже суховат, а дома, может быть, у вас и состоится откровенный разговор.
— Такие эксперименты в твоем духе, у меня же вряд ли что-нибудь получится, — неуверенно произносит Миронов, а сам думает: «А что, если и в самом деле пригласить парня на чашку чая?»
В тот же вечер сидят они в квартире Михаила Ильича, но не за чашкой чая, а за рюмкой водки.
— Я надеюсь, что не порчу вас, Евгений Иванович, угощая таким крепким напитком, — улыбаясь, произносит Михаил Ильич, чокаясь с Евгением. — У вас ведь уже был хороший опыт по этой части в компании с Ленским.
— Да, кажется, я тогда немного перехватил, — смущенно признается Евгений.
— Ну, а как вы вообще к этому относитесь? Нравится вам это зелье?
— Что значит нравится? — удивляется Евгений. — Как может нравиться такое?.. Но если по-честному, то иногда хочется… Я, правда, много никогда не пил, а одну-две рюмки случалось. От этого становишься ведь очень веселым и даже каким-то неестественно смелым.
— Так и хорошо! — смеется Миронов, пододвигая Алехину закуску и наливая по второй рюмке. — Отчего же не пить, если от этого веселеешь и смелеешь?
— А я презирал бы себя, если бы действительно нуждался в такой веселости и особенно смелости! — неожиданно хмурится Евгений, решительно отодвигая свою рюмку. — Дешевка это! Дешевая веселость и дешевая смелость. Мне этого не надо!
— О, это речь уже не юноши, а мужа! — иронически восклицает Михаил Ильич. — Вы и не пейте, раз это вас унижает, а я выпью еще одну, ибо мне уже поздно презирать и себя, и особенно ее, — он кивает на графин с водкой. — Я много пил в свое время по разным причинам. Даже более того вам скажу: я вообще люблю выпить, но считаю большой победой над собой всякий день, когда не пью.
Миронов усмехается и наливает себе третью рюмку.