— А этот гражданин с верхней полки… где он? — каким-то не своим, хрипловатым голосом спрашивает Алехин.
— А кто его знает, — пожимает плечами тощая дама. — Странный он какой-то. То лежал почти весь день, а то вдруг сорвался куда-то. Мы думали, что он к вам в шахматы пошел играть.
Алехин выскакивает в коридор и бросается в тамбур. Но там никого нет. Пуст и тамбур соседнего вагона…
«Что же я мечусь так, — старается успокоить себя Евгений. — Надо же собраться с мыслями, сообразить, что насторожило его! Что мог предпринять он, куда деться?..»
И Алехин с лихорадочной поспешностью начинает перебирать в памяти все события с того самого момента, как появился он вместе с майором Мироновым на станции Валуны. Прежде всего нужно установить: мог ли Красовский видеть из своего купе, что происходило на станции? Мог, пожалуй. Окно его купе было ведь обращено в сторону вокзала. Но что же мог он увидеть там? Происшествие с его сообщником? Едва ли… Это произошло ведь в закрытом помещении, в кассовом зале. Тогда, может быть, заметил он, как бежал за поездом Алехин и прыгнул в него на ходу? Но мало ли кто мог отстать от поезда и затем догонять его?..
Что же тогда насторожило все-таки Красовского? Может быть, то обстоятельство, что сообщник его не зашел к нему, хотя он специально заказывал музыку с указанием своей новой фамилии и номера вагона? Но ведь должен же был допустить Красовский, что сообщник его мог и не достать билета на этот поезд?
А что, если встревожило Красовского именно то, что Алехин заглянул к нему в купе? Для этого, правда, он должен был бы знать Евгения в лицо. Знает ли он его, однако?
И тут Евгений вспомнил, как сфотографировали его в Сокольническом парке культуры в тот момент, когда предлагал ему деньги за предательство один из шайки, назвавшийся Ленским. Конечно же, Красовский видел эти фотографии. У Алехина теперь не остается ни малейшего сомнения, что он не вернется уже более в свое купе. И снова озноб пробегает по его телу. Противный пот опять выступает на лбу. Мысли смешиваются, теряют логическую последовательность…
Алехин прижимается разгоряченным лбом к холодному стеклу вагонного окна. «Это же будет настоящий позор, если я упущу его!» — лихорадочно думает он и все никак не может успокоиться. Лишь постепенно мысли его приходят в относительный порядок. Прежде всего для него становится очевидным, что Красовский на таком ходу не сможет спрыгнуть с поезда. При его комплекции это равносильно самоубийству. Но где же он тогда? Скорее всего в каком-нибудь из трех последних вагонов. Алехин, разговаривая с начальником поезда, не закрывал ведь дверь служебного отделения и хорошо помнит, что никто не проходил мимо. Искать Красовского следует, значит, в девятом, десятом и одиннадцатом вагонах. Нужно торопиться! Скоро Краснохолмск, и преступник тогда может сбежать.
Алехин решает действовать более решительно. Он открывает теперь двери каждого купе, бесцеремонно заглядывая в лица пассажиров. Но вот пройден и последний вагон, осталось только проверить его задний тамбур. Уже без всякой надежды открывает Алехин дверь и видит там проводницу, любезничающую с каким-то железнодорожником в форменной фуражке с белым чехлом и в парусиновом кителе.
Бесследно пропал, растворился в воздухе этот мерзавец!
Только снова вернувшись в восьмой вагон, Алехин спохватывается: «А что, если это не железнодорожник, а Красовский стоял там в тамбуре? Спецовку он мог ведь иметь при себе на всякий случай или даже приобрести ее уже тут, в поезде, у этого пропойцы радиста хотя бы». В полумраке тамбура Алехин хотя и не разглядел лица подозрительного железнодорожника, но роста и сложения был он примерно такого, как и Красовский.
Евгений снова бросается в десятый вагон. Проводницу он встречает теперь уже в коридоре.
— Слушайте, — с трудом переводя дыхание, спрашивает он, — а где тот железнодорожник, с которым вы только что разговаривали?
— Ушел к себе, — кокетливо улыбается проводница. — Очень обходительный мужчина и большой шутник вдобавок.
— Он из вашей бригады?
— Да нет. У нас все больше народ скучный. Пассажир он. На родину к себе возвращается…
— А в каком же вагоне он едет? — нетерпеливо перебивает Алехин словоохотливую проводницу.
— Не спрашивала я в каком. Ехать ему далеко — не раз увидимся еще… — отвечает проводница, но Алехин уже не слушает ее. Он спешит в соседний вагон, снова открывая по пути двери всех купе. И вдруг в одном из них, среди веселой компании, играющей в карты, видит уже знакомую ему железнодорожную фуражку с белым чехлом и спину рослого человека в светлом кителе.
Можно было, конечно, и ошибиться, так как все это могло оказаться и простым совпадением — мало ли можно встретить железнодорожников в таких же фуражках и кителях, но Алехин ни минуты не сомневается, что перед ним Красовский, хотя тот все еще сидит к нему спиной. Кроме этого чисто интуитивного чувства, Алехина убеждает в том, что он не ошибся, и еще одно обстоятельство: в то время когда все пассажиры, играющие в карты, вопросительно смотрят теперь на него, один только этот железнодорожник не поднимает головы и делает вид, что интересуется лишь картами в руках соседа.
— Нельзя ли вас на минуточку, гражданин Бедарев, — дотронувшись до плеча подозрительного железнодорожника, очень спокойно произносит Алехин.
— Какой я вам Бедарев? — оборачивается он наконец, брезгливо сбрасывая руку Евгения. — Вы, видно, обознались, уважаемый.
— Это безразлично, гражданин, меня интересуете вы, а не ваша теперешняя фамилия, — уже с нескрываемой насмешкой говорит Алехин, нащупывая в кармане рукоятку пистолета.
Сидящие в купе переглядываются. Человек в железнодорожной форме, удивленно пожав плечами, бурчит недовольно:
— Ну хорошо, пойдемте в коридор и там все выясним. Не будем мешать людям кончать интересную партию. У вас хорошие шансы, Николай Николаевич, — подмигивает он одному из игроков, карты которого только что рассматривал.
В коридоре же, оглядевшись по сторонам, он говорит торопливо:
— Вы Алехин, кажется? Не будьте же дураком и на этот раз. Тем более, что теперь я вынужден предложить вам много больше…
— Довольно, Красовский! — строго обрывает его Алехин. — Вы не на черной бирже.
Говорить именем закона с этим мерзавцем, привыкшим все на свете считать продажным, ему уже не хочется. Он испытывает теперь только одно непреодолимое желание — ударить этого хищника по его наглой физиономии. Лишь с большим трудом сдержав себя, Евгений выразительным жестом приказывает Красовскому следовать вперед.
— Первый раз в жизни встречаю такого идиота, — с неподдельным изумлением произносит Красовский. — От миллиона отказался!..
Вера звонит Алехину на второй день после того, как он возвращается из Краснохолмска.
— Я должна извиниться перед вами, — говорит она каким-то очень тихим голосом. — Я была, кажется, очень груба с вами в тот вечер…
— Ну что вы, Вера! — перебивает ее Евгений, радуясь уже одному тому, что она сама ему позвонила.
— Нет, нет, Женя! — протестует Вера. — Не оправдывайте меня. Я ведь теперь, наконец, все знаю, и мне очень хотелось бы встретиться с вами и все-все объяснить вам… Не могли бы вы приехать ко мне? Я неважно чувствую себя и не могу сама поехать в Москву.
— Хорошо, — радостно отзывается Евгений, — я буду у вас сегодня вечером.
Они встречаются в сумерки в садике дачи Вериной матери.
— Ох, Женя, не знаю даже, как вам и рассказать все! — тяжело вздыхает Вера.
— А может быть, и не нужно ничего рассказывать?
— Нет, я должна вам все рассказать, — упрямо повторяет Вера. — Это нужно мне самой. Я и сама ведь еще не во всем разобралась…
Она молчит некоторое время, потом добавляет:
— В ту ночь, когда вы ушли, я осталась одна на даче и проплакала до утра. Мама в тот день ночевала в Москве. О том, что в семье нашей творилось что-то неладное, я смутно догадывалась, конечно, и все-таки это было для меня такой неожиданностью, что я просто растерялась. Из разговора с братом я уже знала, что никакие дельцы моего отца не подводили. Таким дельцом был он сам… Но Аркадий сообщил мне об этом в двух словах, интересовался же главным образом, куда я отвезла отцовский чемодан.
Помолчав, она продолжает уже совсем упавшим голосом:
— Ну, а потом был у меня очень неприятный разговор с мамой, от которой я и узнала все подробности. Сгоряча хотела было совсем уйти от нее, но потом передумала. Да и куда было уходить? Некуда ведь… Меня, правда, начальник ваш, Василий Андреевич, обещал устроить на работу. Мы ведь тут с ним о многом переговорили. Хороший он человек! Ну, а потом мама заболела или, может быть, сделала вид, что заболела, чтобы я не ушла от нее. Не знаю… В общем все осталось пока по-прежнему.
— Но ведь вы теперь не одна! — взволнованно восклицает Евгений, делая робкую попытку обнять Веру. — Вы же знаете, что я…
— Не надо, Женя! — слегка отстраняясь от Алехина, решительно прерывает его Вера. — Не надо ни утешать меня, ни говорить ничего. Не сейчас, во всяком случае… Будет еще время.
Улыбнувшись, она добавляет:
— А Василию Андреевичу я буду очень благодарна, если он действительно устроит меня на работу. Уйду я от мамы или не уйду — на работу устраиваться нужно, а учиться в конце концов можно и на вечернем отделении.
Они сидят еще немного, потом Вера идет проводить его на станцию.
Перед самым отходом поезда Евгению очень хочется поцеловать Веру, но он так и не решается на это. А когда поезд уже трогается, Вера сама вдруг порывисто обнимает Евгения и торопливо целует его.
Совсем захмелев от счастья, Евгений едва успевает вспрыгнуть в вагон. Оставшись в тамбуре, он смотрит на машущую ему рукой Веру до тех пор, пока поезд не уносит его так далеко, что и станция не видна.
…Спустя несколько дней в одной из московских газет появляется короткая хроникальная заметка под рубрикой «Из зала суда». В ней в скупых выражениях говорится о только что закончившемся процессе крупной шайки расхитителей народного добра и называется несколько фамилий главарей этой шайки.
А в самом конце уже совсем скороговоркой отмечаются заслуги нескольких офицеров милиции. В их числе — майора Миронова М. И. и лейтенанта Алехина Е. И.
Прочитав эту заметку, отец Евгения, Иван Сергеевич, с необычайной торжественностью поднимается со своего кресла и каким-то почти театральным жестом протягивает сыну обе руки:
— Ну, дорогой мой лейтенант милиции Алехин Е. И., прости, пожалуйста, что подшучивал над тобой твой старик, и прими самые горячие мои поздравления!
Он звонко целует сына в обе щеки и добавляет:
— Шутки шутками, а из тебя, может быть, действительно выйдет со временем настоящий Шерлок Холмс. Пока есть у нас еще такие хищники, как этот Красовский и его шайка, нужны нам и свои, советские Шерлок Холмсы.
СИЛЬНЕЕ СТРАХА
В коридоре надрывается телефон, а Валентина никак не может оторваться от книги. Странно, однако, что и Михаил не спешит.
А звонок не умолкает.
Валентина бросает взгляд на стенные часы — уже половина двенадцатого. Ну это определенно Михаилу; так поздно ей никогда еще не звонили.
Она с досадой отрывается от книги и идет в коридор.
— Ты разве не слышишь, Миша? — спрашивает она, заглядывая в комнату брата. — Это тебя, наверно.
— Скажи, что нет дома, — испуганным голосом отзывается Михаил.
— Так поздно? Кто же поверит?
— Придумай тогда что-нибудь сама. Я к экзаменам готовлюсь. Некогда мне…
Валентина удивленно пожимает плечами и снимает трубку.
— Да, слушаю вас… Мишу? Он уже в постели… А откуда вы знаете, что не спит? Ну хорошо, я посмотрю, может быть, он и в самом деле не ложился еще.
Она кладет трубку на столик и идет к Михаилу.
— Это какой-то твой товарищ. Он звонит из телефонной будки на другой стороне улицы и видит тебя через окно. Поговори с ним.
Она замечает, как нервно дергается вдруг лицо брата. Он нехотя встает из-за стола и медленно идет к телефону.
— Да, я слушаю, — говорит он в трубку чужим, робким голосом. — А, Благой, здравствуй! Это сестра почему-то решила, что уже сплю. Все еще маленьким считает. Выйти к тебе? Поздно ведь… С чего ты взял, что боюсь? Ничего я не боюсь! Ладно, сейчас…
Но тут Валентина выхватила у него трубку:
— Никуда я его не пущу так поздно! А если он вам очень нужен, зайдите к нам. Потерпите до завтра? Ну вот и хорошо. Спокойной ночи!
Она кладет трубку и торопливо оборачивается к Михаилу.
— Может быть, ты объяснишь, какому Благому понадобился так поздно? И вообще, что это с тобой происходит в последнее время?
Михаил стоит, понурив голову.
— Кто такой этот Благой? Что ему нужно от тебя?
Михаил, не отвечая, медленно уходит в свою комнату. Валентина идет за ним следом.
— Почему ты молчишь, Михаил?
— Не спрашивай сейчас меня ни о чем… — произносит он наконец чуть слышно. — Не вынуждай врать.
— Но я же чувствую, с тобой случилось что-то… Ты попал в беду? Расскажи, может быть, я помогу.
Она берет его за руки, но он отстраняется от нее и просит дрогнувшим голосом:
— Помоги мне уехать куда-нибудь…
— А как же с экзаменами?
— Для меня сейчас это важнее, чем экзамены… Поверь мне на слово и помоги…
Валентина хорошо знает его упрямый характер и решает ни о чем больше не расспрашивать.
— Ладно, ложись спать, я подумаю.
Михаил послушно уходит в свою комнату, но Валентина знает, что он еще не скоро заснет. Не удастся, наверно, заснуть и ей…
Что случилось с парнем? Почему он стал таким нервным, замкнутым? Почему присмирел вдруг, будто боится чего-то. Опять какой-то в нем перелом?..
Когда же случилось с ним это впервые? Кажется, после того, как ушел отец…
Да, именно тогда, когда отец ушел к другой женщине. Мише было в тот год четырнадцать. Он не возмущался поступком отца, но за один день стал совсем другим и все, что любил до этого, возненавидел. Сбросил с подоконника кота Тигрика, ударил девочку, с которой давно дружил и даже по-мальчишески тайно любил. Все книги, подаренные отцом, выбросил в мусоропровод. А потом убежал из дому, и мама нашла его лишь на третий день на даче у знакомых.
Но что такое — он бредит?
Валентина вскакивает с дивана и спешит к брату. Не зажигая света, останавливается на пороге его комнаты. Прислушивается…
— Не убивал я ее, не убивал!.. — бормочет Михаил. — Не ее это кровь….
И снова долгий, мучительный стон.
Валентина испуганно тормошит его.
— Проснись, Миша, проснись!.. Что за кошмары тебе снятся?
— Оставь меня, Джеймс… — молит Михаил.
— Какой Джеймс? Это я, Валя. Проснись же наконец!
Михаил вскакивает вдруг и бросается к окну. Валентина преграждает ему путь.
— Опомнись, Михаил! Куда ты?..
Узнав сестру, Михаил бессильно повисает у нее на руках. Валентина сажает его на диван, зажигает свет и бежит на кухню. Когда возвращается, видит его широко открытые, испуганные глаза, мокрый от испарины лоб.
Не считая, дрожащей рукой Валентина капает в стакан валерьянку.
— Выпей, Миша, станет легче.
Михаил покорно пьет и постепенно успокаивается.
— Ну вот и хорошо, — ласково, как маленькому, говорит Валентина. — Ложись теперь поудобнее. Это у тебя из-за неловкой позы, наверно…
— Нет, Валя, не потому, — перебивает ее Михаил. — Они меня все равно разыщут и убьют, куда бы я ни поехал. И не смотри на меня так — это не бред. Это очень серьезно.
— Господи, да кто они?..
— Не могу сказать кто, но они ни перед чем не остановятся и убьют, как ту девушку…
— Какую девушку? Да ты просто нездоров, наверно…
— Я хоть и украл у них улику против меня, — не отвечая сестре, продолжает Михаил, — но это ничем мне не поможет…
— Какую улику?
— Они хотели меня запутать… Сделать причастным к убийству той девушки. А я украл у них магнитную запись, и они, должно быть, уже хватились ее. За этим, наверно, и вызывал меня Благой.