Гектор глубоко вздохнул и окинул взглядом город.
– И каков путь? – спросил он.
– Все войско проедет по нижнему городу, потом через Морские ворота, вверх по улице ко дворцу, где Приам будет приветствовать воинов и наградит тех героев, которых ты назовешь. Затем последует благодарственный пир на Площади Гермеса. Отец надеется, что ты произнесешь там речь. Он предлагает тебе рассказать собравшимся о победе при Карпее, ведь она была самой последней.
– Самой последней была Дардания, – заметил Гектор.
– Да, так и есть, но смерть Халисии сделает историю слишком печальной.
– Конечно, – сказал Гектор. – Мы не можем допустить, чтобы история о крови и смерти испортила рассказ о войне.
Халкей-бронзовщик сидел в освещенном факелами мегароне Дардании, потирая онемевшие пальцы левой руки. Через некоторое время чувствительность вернулась, кончики пальцев начало покалывать. А потом началась дрожь. Он уставился на больную руку, желая, чтобы дрожь прошла. Вместо этого она только усилилась. Как будто невидимые пальцы ухватили его за запястье и стали трясти.
Раздраженный, Халкей сжал пальцы в кулак, потом скрестил руки так, чтобы никто не увидел дрожи.
Хотя в мегароне не было никого, кто мог бы ее заметить. Египтянин Гершом велел ему подождать Геликаона в этом холодном пустом месте и ушел.
Халкей оглядел мегарон. Кровь пятнала мозаичный пол. Пятна и брызги засохли, но повсюду, на коврах и в самых глубоких желобках мозаики, кровь оставалась липкой. У стены валялся сломанный меч.
Халкей пересек зал и поднял оружие. Клинок был сломан пополам. Халкей пробежал по металлу толстыми пальцами. Дурное литье, слишком большая примесь олова, решил он. Медь была мягким металлом, и добавление олова превращало ее в более прочную, более полезную бронзу. Но в металл этого клинка добавили слишком много олова, и он стал хрупким и сломался при ударе.
Вернувшись на свою скамью, Халкей снова сел. Его рука перестала дрожать, и это было благословением. Но онемение вернулось. То было проклятием бронзовщиков. Никто не знал, что вызывает этот паралич, но он всегда начинался сперва с кончиков пальцев рук, а потом ног. Вскоре ему придется ковылять с помощью палки. Говорят, что даже бог кузнецов, Гефест, и тот хромой. Старый Карпит, когда Халкей жил еще в Милете, под конец жизни ослеп и клялся, что расплавленная медь отравляет воздух. Халкей не мог проверить эти слова, но настолько поверил им, что теперь ставил свои топки только на открытом месте, чтобы любой яд развеивался на свежем воздухе.
«Ты не имеешь права жаловаться», – сказал он себе. Ему было пятьдесят лет, а дрожь началась только сейчас. Карпит страдал от дрожи около двадцати лет, прежде чем ему отказало зрение.
Время тянулось и тянулось, и Халкей, никогда не отличавшийся терпением, все больше раздражался. Поднявшись со скамьи, он вышел в ночь, на воздух. Из центра крепости тянулся вверх черный дым: там все еще догорали кухни.
«Хотя враг рьяно взялся крушить и рушить, – подумал Халкей, – он сделал это очень неумело».
Многие дома обгорели только снаружи. А на опоры моста у Каприза Парнио микенцы вообще не обратили внимания. Они иссекли доски моста топором и мечом, чтобы ослабить их, потом вылили на дерево масло и подожгли. Идиоты не понимали, что вся конструкция держится на опорах, вогнанных глубоко в утесы по обе стороны моста. Какие бы люди ни строили этот мост, они были мастерами своего дела. Опоры остались на месте, огонь их не тронул, и в течение нескольких дней мост можно было бы отстроить заново.
Халкей посмотрел направо и в лунном свете увидел, как трое мужчин тащат ручную тележку, на которой лежат тела нескольких женщин и детей. Колесо застряло в рытвине дороги, тележка содрогнулась, и труп одной из женщин скользнул набок. Из-за этого ее туника задралась, обнажив ягодицы. Трое немедленно перестали тянуть тележку, и один мужчина поспешил обратно, чтобы прикрыть наготу мертвой.
«Как странно, – подумал Халкей. – Как будто ей теперь не все равно».
Он побрел обратно в мегарон. Несколько слуг вставляли новые факелы в скобы на стенах. Халкей окликнул одного из них:
– Эй, ты, послушай! Принеси мне хлеба и вина.
– А ты кто такой? – угрюмо спросил тот.
– Тот, кто хочет пить и есть, – ответил Халкей.
– Ты гость царя?
– Да. Я Халкей.
Слуга ухмыльнулся.
– Правда? Безумец из Милета?
Халкей вздохнул.
– Я не из Милета, но так меня зовут некоторые идиоты.
Слуга принес ему тарелку черного хлеба, сыр и кувшин разбавленного вина. Хлеб не был свежим, но вместе с сыром оказался довольно вкусным. Халкей отхлебнул вина и посмотрел на огромные двери и на тени в лунном свете за этими дверями. Он хотел бы, чтобы пришел Геликаон – тогда можно будет обсудить то, зачем Халкей сюда явился, и вернуться в Трою к его новым кузницам.
Первые попытки Халкея выплавлять металл из красных камней принесли лишь разочарование. Даже из самых горячих топок выходила лишь бесполезная ноздреватая серая масса. Он решил, что огонь должен быть еще более жарким. Придя к такому заключению, Халкей заказал новую топку на северной равнине у Трои, где ветер был особенно пронзительным.
Но ему требовалось больше времени и больше золота. Он был уверен, что Геликаон его поймет. Если Халкею все удастся, выгода будет колоссальной. Из красных камней, во множестве имевшихся повсюду на востоке, можно будет выплавлять мечи, копья, наконечники стрел и доспехи. Исчезнет нужда в дорогостоящем олове, которое приходилось везти на кораблях с далеких островов за Зеленым морем, и в мягкой меди с Кипра и других земель, находящихся под властью Микен. Металлические изделия – плуги, гвозди, обручи для бочек – можно будет делать гораздо дешевле, чем из бронзы.
Слуги дважды поменяли горящие факелы, прежде чем Геликаон наконец вернулся.
Он вошел вместе с пятью молодыми людьми, крича слугам, чтобы те принесли воды. Его красивое лицо было перемазано сажей, длинные черные волосы завязаны в хвост длиной до плеч.
Приблизившись к резному трону, молодой царь тяжело опустился на него и, подавшись вперед, закрыл глаза. Явившиеся вместе с ним люди начали разговаривать друг с другом.
Халкей слушал, как они жалуются на непреодолимые трудности. Это невозможно сделать по одной причине, то невозможно выполнить по другой причине. Халкей почувствовал, как в нем нарастает раздражение. Глупцы с ленивыми мозгами! Вместо того чтобы решать проблемы, они впустую тратят время на выискивание причин, почему решения не существует. И зачем Геликаон позволяет таким дуракам находиться рядом с собой – непонятно.
Слуга принес серебряный кубок с вином и кувшин, полный холодной воды.
Геликаон наполнил кубок и осушил его.
– Только на то, чтобы заново отстроить мост, уйдут месяцы, – заговорил молодой человек с жидкой рыжей бородкой, – и у нас слишком мало дерева, чтобы восстановить здания, уничтоженные микенцами.
– И слишком мало плотников и столяров, – добавил другой.
– И уж наверняка слишком мало мозгов! – взорвался Халкей, грузно поднявшись со скамьи.
Люди, стоявшие рядом с царем, замолчали и резко повернулись к Халкею. Тот решительно двинулся вперед, сверля их взглядом.
– Я видел, что осталось от моста. Его можно починить за несколько дней. Клянусь богами, Геликаон, я надеюсь, эти ублюдки сражаются лучше, чем думают.
– Друзья мои, – сказал Геликаон рассерженным людям вокруг, – это Халкей. А теперь, прежде чем вы его возненавидите, вы должны понять, что ему будет наплевать на вашу ненависть. Халкея ненавидят все. Поэтому приберегите свой гнев для других и дайте нам поговорить.
Халкей подождал, пока все уйдут; он не обращал внимания на ледяные взгляды, которыми награждали его все, проходя мимо. Потом он приблизился к Геликаону и сказал:
– Я почти нашел решение. Но мне нужно больше золота.
Геликаон медленно, глубоко вздохнул, лицо его стало жестким. Халкей, внезапно заволновавшись, посмотрел в глаза царя и не увидел там дружелюбия. Напротив, взгляд сапфировых глаз был враждебным.
– Я сделал что-нибудь… что тебя оскорбило? – спросил Халкей.
– Оскорбило? Ты такой странный, Халкей. Гений и идиот в одном лице. Ты назвал моих людей ублюдками. Ты вошел в мой тронный зал, не поздоровавшись, не обронив ни слова соболезнования по поводу тех мук, которые вынесли здешние люди, просто бесстыдно потребовал у меня золота.
– А! – сказал Халкей. – Теперь я понял. Да, конечно. Отсутствие притворного соболезнования было оскорбительным. Приношу свои извинения. Однако мне все-таки нужно золото. Думаю, я близок к разгадке, Геликаон. Топки должны быть жарче, чтобы выжечь побольше примесей. А еще я считаю…
– Довольно! – взревел Геликаон, взметнувшись на ноги и выхватив бронзовый кинжал.
Ошарашенный, испуганный, Халкей сделал шаг назад. У него пересохло во рту, теперь обе его руки тряслись.
Геликаон придвинулся к нему, схватил левой рукой за тунику, а правой занес кинжал, и мерцающее лезвие оказалось возле левого глаза Халкея. Мгновение ни один из них не шевелился, потом Геликаон тихо выругался и глубоко вздохнул.
Вложив нож в ножны, он вернулся к трону, налил в серебряный кубок еще воды и жадно выпил. Когда он снова посмотрел на Халкея, глаза царя больше не пылали яростью.
– Люди, которых ты оскорбил, – проговорил Геликаон, – пришли домой и увидели, что их жены и дети убиты. Они не умелые мастера или ремесленники. Они моряки. Я держал их сегодня при себе, чтобы им было чем заняться, чтобы они могли думать о чем-либо, кроме ужасных потерь, которые понесли. Но ты ведь этого не понимаешь, верно? Ни один человек, который говорит о притворном сочувствии, не может этого понять.
Халкей хотел заговорить, но Геликаон поднял руку:
– Нет, давай не будем больше это обсуждать. Я отплываю в Трою завтра. Ты останешься здесь. Я хочу, чтобы мост был починен, чтобы были возведены новые Морские ворота. Потом ты сможешь организовать рабочих и отстроить дома.
– У меня много работы в Трое, – ответил Халкей.
Но тут же увидел, что в глазах Геликаона вновь появился холодный блеск.
– Однако, само собой, я буду счастлив помочь здесь.
– Это весьма мудро с твоей стороны.
Халкей вздохнул.
– Тогда это, должно быть, первые мудрые слова, которые я сегодня произнес. Ты был прав, Геликаон. Я идиот. Ты последний человек, которого я желал бы оскорбить, и не потому, что нуждаюсь в твоем золоте, а потому что ты всегда помогал мне и поддерживал, когда остальные называли меня безумцем. Поэтому я надеюсь, что ты простишь меня и мы сможем оставить в прошлом эти мгновения гнева.
Лицо Геликаона стало спокойнее, но он не улыбнулся, и в его мрачных, неистовых голубых глазах не было тепла.
– Мы то, что мы есть, – сказал он. – Оба. Ты равнодушен к страданиям других, но ты никогда не сжигал людей живьем и не упивался их криками.
Он мгновение помолчал, потом заговорил снова.
– Ты сказал, мост можно быстро отстроить?
Халкей кивнул.
– Его можно восстановить за двадцать дней. Сомневаюсь, что сейчас ты захочешь большего.
– Это почему?
– Ты богатый человек, Геликаон, но твое богатство зависит от торговли. Каждый золотой слиток, который ты потратишь, чтобы восстановить Дарданию, может оказаться затраченным впустую, если микенцы снова вторгнутся сюда. И тебе может понадобиться все твое золото, если война продолжится.
– Что же ты посоветуешь?
– Почини все дешево, чтобы продержалось какое-то время. И увези свои сокровища из Дардании.
Геликаон покачал головой.
– Первое я сделать не могу. Здесь нет народа, Халкей, лишь смесь людей разных рас. Все они пришли в Дарданию в поисках богатства: хетты, фригийцы, фессалийцы, фракийцы. И выходцы из многих других народов. Они подчиняются моим законам и платят мне пошлины, потому что я защищаю их от врагов и сокрушаю тех, кто мне противостоит. Если они решат, что я больше не верю в то, что смогу защитить собственные земли, они потеряют веру в меня. Тогда я столкнусь лицом к лицу не только с вторжением с севера, но и с внутренним мятежом. Нет, починить все надо накрепко и отстроить на века.
– Тогда так все и будет сделано, – согласился Халкей. – И, рискуя снова тебя оскорбить, как насчет моей недавней просьбы? Непохоже, чтобы война шла к концу, поэтому моя работа становится еще важней.
– Знаю. Помоги моим людям здесь, и я позабочусь, чтобы золото ждало тебя в Трое.
Геликаон устало поднялся на ноги.
– У тебя огромная вера в эти красные камни, Халкей. Надеюсь, вера эта не напрасна.
– Она не напрасна. Я не сомневаюсь. К концу следующего лета, Геликаон, я привезу тебе самый великий меч в мире.
Глава 2
Маски Приама
Сон был ужасным. Ксандер болтался над черной ямой. Посмотрев вниз, он увидел, что на него пристально глядят десятки кроваво-красных глаз, блестящие клыки ждут, чтобы разорвать его на куски. Ксандер посмотрел вверх, ища поддержки у человека, который крепко сжимал его запястье. А потом Ксандер закричал – потому что державший его человек был трупом; серая гниющая плоть отваливалась от костей. Разлагающиеся сухожилия запястья и локтя начали вытягиваться, кости пальцев сломались, и Ксандер упал в яму.
Он внезапно проснулся, рывком подтянув ноги. Широко раскрытыми глазами осмотрел маленькую знакомую комнату отдыха в Доме змей. Постепенно его сердце перестало неистово колотиться, страх прошел. Он снова услышал слова Одиссея: «Моя Пенелопа говорит, что есть два вида снов. Некоторые приходят к нам через Ворота Слоновой Кости, и значение их обманчиво. Другие приходят через Ворота Рога, и такие сны полны предсказаний».
Ксандер сел. За прикрытым ставнями окном был яркий солнечный день, но юному лекарю не хотелось открывать ставни. Стоит их открыть – и время отдыха придет к концу, и ему снова придется расхаживать среди умирающих и искалеченных.
– Этот сон – ложь, – прошептал он. – Просто смесь воспоминаний и страхов.
На миг он снова представил себе ярость шторма, четыре года назад обрушившегося на «Ксантос». Тогда Ксандеру исполнилось всего двенадцать, и он отправился в свое первое морское путешествие. Его перебросила через борт гигантская волна, и он наверняка утонул бы, если бы могучая рука не поймала его за запястье. Воин Аргуриос метнулся по залитой дождем палубе, чтобы схватить Ксандера, прежде чем море поглотило мальчика.
– Воспоминания и страхи, – прошептал Ксандер, дыша медленно и глубоко.
Теперь он вспоминал вскрытие трупа нищего несколько дней тому назад. Хирург Зеот рассек плоть руки мертвеца и оттянул ее от локтя.
– Видите, – сказал старик, – как прикрепляются мускулы и сухожилия. Замечательно!
Четыре лекаря и пять студентов следили за этой жуткой демонстрацией мастерства хирурга. Один из самых младших студентов потерял сознание, упал и ударился головой о стену. Ксандер и трое других студентов недолго наслаждались чувством превосходства над своим злополучным товарищем – до тех пор, пока Зеот не распилил грудную кость и не вскрыл живот трупа. Как только показались внутренности, комнату наполнила такая вонь, что стало невозможно дышать, и молодые люди выскочили в коридор, а вслед им несся смех хирурга.
Эти два воспоминания – труп и корабль, попавший в шторм, – смешались в столь ужасном сне.
Чувствуя себя спокойнее, Ксандер встал с ложа и подошел к каменному тазу, установленному на столе под окном. Сполоснув лицо, он расчесал влажными пальцами вьющиеся волосы. Освеженный, открыл ставни и впустил в комнату солнечный свет. В солнце было мало тепла, и холодный ветер возвещал о начале зимы.
– Ксандер! – раздался голос Зеота.
Молодой студент повернулся и увидел, что белобородый хирург стоит у двери комнаты отдыха.
– Ты должен немедленно вернуться к работе, – сказал Зеот.
Лицо его застыло от усталости, и Ксандер почувствовал острый укол совести. Старик всю ночь проработал без отдыха.
– Ты не должен был разрешать мне так долго спать, господин, – проговорил Ксандер.