Ну, нет, Наум Борисович, я тебе не подопытный кролик! Мы еще покувыркаемся. Что бы ты мне там ни приготовил, но оставаться покорным, пусть и в этом карцере, я не намерен.
Я подскочил к стене слева. Противоположная была капитальной, а потому я понимал, что мне с нею не совладать.
Но с простенком — посмотрим.
Сосредоточившись, я нанес ногой первый удар. И удовлетворенно оскалился — по штукатурке пошли мелкие трещинки.
Что же, продолжим…
Я бил монотонно, как пневматический молот. По зданию шел гул, но мне было на него наплевать.
Главное — вырваться из этого каменно-металлического мешка. Вырваться!
А там разберемся, господа…
Трещины становились шире, начала отваливаться штукатурка, обнажая красный кирпич. Будь простенок тоньше, я бы уже развалил его.
Но похоже, строители материалов не жалели и делали кладку на совесть. Ничего, все упирается только во время…
Подозрительное шипение послышалось, когда начали шататься первые кирпичи. Я понял сразу, что оно означает, — газ!
Меня хотели или отравить, или усыпить.
Быстрее! Быстрее!!!
Теперь я бил с максимально возможной скоростью и концентрацией энергии. Стенка уже не стояла незыблемым монолитом, а вибрировала, всхлипывала и роняла кирпичные обломки.
И в это время газ, наконец, заполнил мои легкие. Я задерживал дыхание, сколько мог, но — увы…
Уже теряя сознание, я собрал всю оставшуюся энергию и ударил, на этот раз мысленно представив точку приложения силы за пределами простенка.
Ударил, хотя и знал, что в случае неверного расчета просто превращу кости правой ноги в осколки. Которые потом — если наступит это «потом» — будет не в состоянии слепить в единое целое даже гениальный хирург.
Раздался грохот, стена затряслась, и в ней образовалась дыра с неровными краями. И это было последнее, что я увидел, перед тем как провалиться в пучину удушья…
Очнулся я оттого, что кто-то хлестал меня по щекам.
Я открыл глаза и увидел силуэт человека. Он что-то говорил (или кричал), беззвучно разевая рот с желтыми лошадиными зубами.
Сознание возвращалось медленно, будто нехотя, и я прилагал большие усилия, чтобы выкарабкаться из невидимой вязкой субстанции.
Меня тошнило, кашель сотрясал тело, но воздух поступал в легкие мизерными порциями, и отравленная кровь, казалось, превратилась в ртуть, обратив руки и ноги в неподвижные и неимоверно тяжелые чурбаны.
Я попытался собраться и начал выдавливать из себя отраву сокращением мышц живота.
Получилось.
Чистый воздух хлынул в легкие освежающим потоком, и я, наконец, обрел возможность ясно видеть и слышать.
— …Не отбей ему мозги! Шеф еще должен с ним побеседовать. — Голос был грубый, с бычьей ленцой.
— Я так думаю, что они ему уже не понадобятся.
Это сказал знакомый мне мордоворот с лошадиными зубами, один из тех, кто встретил меня у входной двери дачи.
— О, смотри, оклемался…
В моем поле зрения появился и его напарник.
— Гы-гы… — осклабился он в идиотской ухмылке. — Как самочувствие, корешок?
Я не ответил.
От него несло чесночным духом, и мне снова стало дурно.
Я отвернул голову и уставился в окно.
Похоже, меня затащили на самый верх дачи, может даже на чердак, так как окно было небольшое и узкое.
— Какие мы нежные… — проворчал второй.
И довольно чувствительно врезал мне по скуле.
— Ничего, скоро познакомимся поближе. Тебе понравится. Гы-гы…
— А вот это ты напрасно. — Я с трудом протолкнул наружу слова, весь во власти холодного бешенства.
— Что напрасно?
— Тебе не следовало меня бить.
— Это почему?
— Потому что ты уже покойник. Я тебя убью.
— Ну, ты и нахал! Ты слышишь, Рог, что этот гад тут базлает? Вот сука…
Он снова прошелся по моей скуле, уже посильней.
— Кончай, Бостон. Не хватало еще, чтобы он копыта отбросил раньше времени. Шеф тебе башку открутит.
— Лады… А жаль…
В голосе урода звучала неприкрытая ненависть.
— Надеюсь, после всего, что ему предстоит, он еще будет в состоянии соображать. Я его кишки на барабан намотаю.
Я молчал, отрешившись от действительности. Мне даже думать не хотелось.
Влип так влип…
Тем более, что я уже разобрался, какая участь меня ждет. Я был прикован за ноги и руки к металлическому креслу, к которому тянулись черные змеи электрических кабелей.
Меня ожидали все круги ада…
Я услышал, что в комнату кто-то вошел. Мои «няньки» тут же безмолвно ретировались.
— Ты меня предал… Предал!
Передо мной возник Наум Борисович. Его лицо пылало, а рыжие волосы казались языками разгорающегося пламени.
— Паршивец!
Он был вне себя от гнева.
— Это как же я вас предал? — Я спросил вежливо и спокойно, насколько это было возможно в сложившейся ситуации. — Я честно выполнял свои функции. Чон может подтвердить.
— Успокойтесь, Наум Борисович, он вас не предавал, — неожиданно раздался чей-то голос с левой стороны. — Он просто выполнял задание. Не так ли, Карасев?
Я бесстрастно посмотрел на второго, который стал рядом с президентом «Витас-банка».
Он был черноволос и худ. На его морщинистом, мятом лице застыло брезгливое выражение. От черноволосого несло приторным запахом одеколона. Он был одет в дорогую одежду, явно пошитую в мастерской какого-нибудь известного кутюрье, притом в заморских краях.
Я промолчал.
— Крепкий орешек. Позвольте мне…
Это уже сказал третий, рослый мужчина с волевым лицом. На его правой руке не хватало двух пальцев. При взгляде на него у меня невольно дрогнуло сердце.
Передо мною стоял зверь в человеческой оболочке. Нет, он не был уродлив — отнюдь. Скорее наоборот.
Такие типы нравятся женщинам. Их часто задействуют в рекламе, например где ковбой Мальборо укрощает дикого мустанга.
Но на самом деле они холодны и беспощадны, как стальной клинок. В моей жизни такие встречались. Их можно охарактеризовать одним словом — живодеры. Для такого «джентльмена» зарезать человека — все равно что чикнуть ножом по горлу цыпленку. И ему совершенно не важно, кто перед ним — мужчина, женщина или ребенок.
— Запираться и отрицать что-либо бессмысленно, — сказал он невозмутимо и хладнокровно. — Мы знаем, кто вы и с каким заданием были внедрены в охрану «Витас-банка».
— С ума сойти… — Я изобразил крайнюю степень недоумения и покачал головой. — Я ничего не понимаю…
Беспалый иронично прищурил серые холодные глаза.
— То, что вы сейчас говорите, — чушь собачья, — продолжал я, уже изображая праведный гнев. — Или вас ввели в заблуждение, или у меня завелся враг, не брезгующий никакими средствами, чтобы мне крупно насолить.
— Нет, но до чего наглая морда! — сорвался на крик Наум Борисович. — Этот наглый поц брешет, как пес!
— Ошибаетесь… — Беспалый покривил резко очерченные губы в ироничной ухмылке. Он смотрел на меня с каким-то странным выражением, будто приценивался. — Это очень мужественный человек, — сказал беспалый. — Суперкиллер мирового класса. Просто с такими вам еще не приходилось встречаться. И лучше, если больше не придется.
Он окинул меня бесстрастным взглядом с ног до головы. Наверное, выбирал, какую часть моего тела отхватить. В этот момент глаза у него были как у вурдалака.
— Наум Борисович, будь я киллером, как говорит этот господин, вы уже лежали бы в гробу. — Я решил надавить на другие клавиши. — У меня были возможности убить вас не менее десяти раз, и вы это знаете.
— Мне говорили, что вы неплохой актер, Карасев… — растягивая слова, медленно сказал беспалый.
Он выждал необходимую паузу и продолжил:
— А вот почему вы не ликвидировали Наума Борисовича сразу — это уже другой вопрос.
— Ошибаетесь, я не Карасев, а Листопадов, — ответил я, изобразив недоумение.
Я все еще продолжал сопротивляться, но меня постепенно начало охватывать безразличие. Похоже, я не просто влип, а влип по самое некуда.
У меня уже не оставалось сомнений, что информацией по моей персоне они обладают достаточно проверенной и надежной. Но кто им ее предоставил? Это пока был вопрос.
Впрочем, я не сомневался, что ответы скоро последуют. И я не ошибся.
— Пора прекращать этот бессмысленный разговор, — сказал беспалый.
Он достал из кармана миниатюрное переговорное устройство и сказал в микрофон:
— Введите…
Затопали тяжелые шаги, и Рог едва не волоком подтащил к моему креслу… Ливенцова! Здрасте, я ваша бабушка… Его-то за что захомутали? Да и как посмели? Ведь он государственный человек, представляющий интересы весьма серьезной «конторы».
Интересно, а где Абросимов?
Ливенцов был со связанными руками, весь помятый и вялый, как будто обкуренный наркотой. Под его левым глазом красовался огромный синяк.
— Вы знаете этого человека? — обратился ко мне беспалый.
— Впервые вижу.
— Неплохо держитесь, Карасев. Ладно, освежим вашу память. Кто это? — резко спросил он Ливенцова.
— Наемный убийца, — глухо и безразлично проронил тот. — Карасев.
— Кто его внедрил в «Витас-банк»?
— Спецотдел ГРУ.
— С какой целью?
— В нужный момент ликвидировать президента банка.
— Достаточно, Карасев? — Беспалый саркастически ухмыльнулся. — Надеюсь, своего связника вы узнали.
— А не пошли бы вы все… — Я грубо выругался. — Если надумали меня кончать, так нечего тянуть. Не знаю я никакого ГРУ. А этого козла я никогда прежде не видел. Устроили здесь спектакль…
— Удивительное хладнокровие… — Беспалый покачал головой. — Уведите! — приказал он Рогу.
Охранник вместе с Ливенцовым скрылся за дверью.
— Ничего, я думаю, мы с вами, Карасев, найдем общий язык, — уверенно сказал беспалый. — После того как освежим вашу память…
Его сузившиеся глаза не предвещали мне ничего хорошего.
Ну вот, я так и знал. Этот «ковбой Мальборо», пока не сдерет с меня кожу, не успокоится. Для таких, как он, вид крови и страданий — высший кейф.
— Роман Александрович, — обратился беспалый к черноволосому, — вам лучше этого не видеть…
— Да-да, — торопливо ответил тот. — Уходим…
Хлопнула дверь, и мы остались наедине.
— Я не хочу доводить дело до крайности. — С этими словами беспалый достал из кармана какую-то штуковину и включил ее. — Теперь подслушать нас никто не сможет. Это ультразвуковой генератор, или глушилка.
— О чем нам говорить? Вам и так все ясно. Однако вы ошибаетесь.
— Карасев, я знаю все. Я читал досье на вас. Я сотрудник военной разведки.
— Ну и что? В армии я уже не служу. И никогда не был этим самым… киллером.
— Ладно, я вам кое-что напомню…
И он кратко пересказал факты моей жизни из досье Абросимова.
— Достаточно?
— Вполне. Я давно не слышал такого занимательного рассказа. Вам бы романы писать… как вас там?
— Я знаю, что против «химии» у вас есть какой-то иммунитет. Но только не против электротока. Когда я включу эту машинку, вы мне расскажете даже то, что давно забыли.
— Что вы от меня хотите?
— Признания.
— Хорошо, я готов признаться, что являюсь сотрудником ГРУ, киллером, посланным с заданием убить Наума Борисовича, взорвать «Витас-банк», нефтепровод «Дружба» и памятник Николаю Второму, если его уже где-то поставили. Достаточно?
— Впечатляет. Но мне нужно иное.
— Что именно?
— Правда. В голом виде. Я включаю видеокамеру, и вы мне рассказываете, зачем Кончак Виктор Егорович, полковник ГРУ — и его не знаете? — внедрил вас в «Витас-банк»…
Кончак?! Ничего не понимаю…
При чем здесь полковник? Если Ливенцова пытали, он не мог не сказать, кто меня послал на задание.
Бред…
— Вы ведь на него работаете, не так ли? Не отпирайтесь, это бесполезно. У меня имеются все необходимые документы. По его приказу вы ликвидировали губернатора Шалычева…
А вот это уже явный перебор, господин… как вас там…
Если даже Абросимов не был до конца уверен в моей причастности к убийству Шалычева, то как может этот самоуверенный прыщ знать скрытое за семью замками?
А то, что он не принадлежит к приятелям Кончака, было видно, что называется, невооруженным взглядом.
Не говоря уже об иерархической лестнице ГРУ, на которой этот хмырь никак не мог стоять выше или даже вровень с Виктором Егоровичем. А тем более знать о деталях задания по ликвидации Шалычева, похоже спущенного с самых верхов.
— Вы меня не слушаете?
— И да и нет. Мне это неинтересно. Я просто не понимаю, о чем вы говорите.
— Карасев, я хочу, чтобы вы сказали, что задание на ликвидацию Наума Борисовича вам дал Кончак. И подтвердили это письменно, — терпеливо объяснял беспалый. — И все. Ничего более. Жизнь я вам гарантирую. И не только — вы будете продолжать работать на военную разведку. Такие специалисты, как вы, на вес золота. Ну как, идет?
— Нет, не идет. Во-первых, я не знаю никакого Кончака. А во-вторых, грязью марать никого не буду. Мне не хочется играть в ваши игры. Я желаю просто работать и честно зарабатывать свой хлеб.
— Значит, вы так ничего и не поняли… Жаль… Я ведь все равно заставлю вас признаться во всем. И вы скажете именно то, что я сейчас пока прошу. Вы никогда не слышали о «клетке Павлова»?
— Как-то не приходилось.
— Сейчас вы с ней познакомитесь…
С этими словами он подошел к пульту, стоящему на столике у окна, куда тянулись кабели от кресла.
— Предупреждаю, Карасев, — это очень больно.
Я не ответил.
Мне опостылели эти тайны мадридского двора, и я желал одного — закрыть глаза навсегда, чтобы больше никогда не видеть ни Абросимовых, ни Наумов Борисовичей, ни узколобых мордоворотов, правивших бал в стране, никак не заслуживавшей такой участи.
Щелкнул переключатель, и я ощутил покалывание во всем теле.
— Начнем, — буднично сообщил беспалый. — Итак, предупреждаю: за неправильный ответ вы тут же получите удар током. Ваша фамилия?
— Пошел ты…
— Ответ некорректен. Он тоже наказуем.
Мне показалось, что внутри меня взорвалась граната.
Боль скрутила мышцы в тугие жгуты, и я закричал, не в силах сдержаться.
— Больно? — с иронией спросил беспалый. — Будет еще больней, если мы не договоримся по-хорошему.
— С-сука…
— Ответ некорректен…
Опять жгучая боль, от которой, казалось, затрещали кости.
— Фамилия?
Я молчал.
Мне нужно было срочно сосредоточиться, отрешиться от всего земного.
Боль, как учил меня Юнь Чунь, всего лишь одна из реакций организма на внешние раздражители. При входе в транс теряется связь с внешним миром, тело становится практически бесчувственным, а блуждающий в астрале дух не подвержен физическим воздействиям.
Так умирали под пытками буддийские монахи высшей формы посвящения, и их истязатели едва с ума не сходили от суеверного ужаса.
До них просто не доходило, как может человек, которого рвут на куски, не кричать и даже безмятежно улыбаться.
Я перестал ощущать тело и с немыслимой скоростью устремил свой дух в межзвездное пространство…
Вышел я из этого состояния, когда беспалый с вытаращенными от удивления глазами начал трясти меня за плечи:
— Очнись, Карасев! Ну!
— Пошел… ты… на…
Мне показалось, что в комнате пахнет паленым.
— Глазам своим не верю… — Он тряхнул головой, будто прогоняя наваждение. — Вам что, не было больно?
— Ублюдок… Мерзкая тварь… Палач… твою мать…
— Зачем ругаться? Лучше решим наши проблемы полюбовно. Ваши признания в обмен на жизнь и свободу.
Я не стал отвечать.
В этот момент я готовился к худшему. Освободиться бы… Вот тогда я бы с тобой и потолковал, господин хороший.
Но массивные железные «браслеты», надетые на руки и ноги, мог разорвать разве что мифический Геркулес.
— Попробуем более действенный способ…
Беспалый достал из картонной коробки какой-то шлем, присоединил его к питанию и надел мне на голову, закрепив его на специальных направляющих, вмонтированных в спинку кресла.
— Карасев, если вы прямо сейчас не выполните то, что я вам говорю, то через минуту будет просто поздно. Вы станете сумасшедшим. Эта штука разжижает мозги.