Сбежал я из санбата в свой полк. Так месяца не прошло - недалеко от нашего орудия снаряд взорвался. Троих ранило. Одного в руку, другого в ногу. А я со своим невезением, получил два осколка в правое полушарие. Ну вот... А ты, Птичкин, ржешь, как жеребец, которого овсом накормили, - обиделся Баулин. - Тебе бы так разок врезало по заднице, так не ржал бы.
- Да ты что? Это у меня судорога такая. Она всегда от усталости появляется, - попытался оправдаться Птичкин. Я же понимаю твои страдания, так что полностью сочувствую. А дальше что было? Опять в медсанбат?
- Все, кончаем ночевать! - отдал команду Угольников. - Некогда лясы точить. Нам еще копать да копать. Какие приключения ты на свою задницу еще нашел, следующий раз расскажешь.
Солдаты разобрали лопаты, а Птичкин и Григоренко пошли к своему раскопу. Здесь их ожидали два ведра холодной воды, которые Гольцев спрятал в тень под куст, да еще укрыл от солнца и пыли ветками.
Воду Гольцев принес колодезную, чуть-чуть солоноватую, но холодненькую и вкусную. Они вволю попили и снова взялись за лопаты.
* * *
Часов через пять "пятачки" для орудий были вырыты в полный профиль. Пришло время размещать орудия.
Тихо урча, на высотку поднялся "студер". Установили орудия, разобрали боекомплект. Машину отогнали за высотку, чтобы не просматривалась с дороги, и прикрыли ветками. Затем принялись за маскировку. Орудия были едва видны: над землей поднимались только стволы да верхушки щитов. Возле них повтыкали ветки, будто здесь кусты растут. Потом резали пласты дерна и укрывали ими брустверы, которые отсвечивали светлой землей на фоне зеленой травы.
Логунов собрал взвод. Лейтенант Столяров всегда это делал перед боем. Давал установку. Так то лейтенант... Логунов не знал о чем говорить. Призывать?.. Так они и сами знают, что делать...
Взвод привычно построился. На правом фланге самый высокий Птичкин, на левом - опирается на палку Земсков. Нет у него места в строю взвода, значит - на левый фланг. Лица обожженные осенним, но все еще горячим солнцем, обмундирование вылинявшее, запыленное, руки в ссадинах.
Логунов прошелся взглядом по строю. Ничего не меняется. Птичкин и в строю ухитряется стоять, будто с барышней беседует... Трибунский голову опустил, устал... Да и все устали. Долотов задумался о чем-то. О лесах, что ли, своих... Вот характер. Все делает молча, неторопливо, вроде бы медленно, а получается у него быстрей, чем у других, как бы они ни торопились... Огородникова нет... Он бы сейчас что-нибудь поправлял, переминался с ноги на ногу, вертелся. Минуту человек спокойно выстоять не мог на одном месте. За это ему всегда попадало от комбата, хотя уважал его комбат, это точно. Золотой был наводчик. Хреново завтра будет без Огородникова. Григоренко станет к прицелу, а ему до Огородникова ему далеко... Постричь его надо. У других не так заметно, что заросли. А этот рыжий, за версту видно... Вернемся в полк - надо стрижку устроить. У Угольникова машинка есть. Хотя, чего об этом? Вернемся - назначат взводного... А Угольников опять чем-то недоволен. Разве разберешься, чем недоволен Угольников? Он всем недоволен. Как они уживаются с Мозжилкиным? Угольников кричит, бегает, а Мозжилкин, как будто не слышит его. Пригнется у прицела: занят, не трогай... И Булатов у них хороший парнишка. Маленький, росточком метр с шапкой, но быстрый - огонь. Ничего не боится. Из какой-то глубинки в Башкирии. Когда в армию призвали, впервые железную дорогу увидел и поезд. Баулин... Уверен, что невезучий. Какой он невезучий? Два года воюет и легкими ранениями отделался. Хотя, ранения - действительно... Гогебошвили переживает. Без дела сидел... Лопату ему надо в руки, пусть копает. А Земсков ведь неплохо из пулемета стреляет. Угораздило парня ногу подвернуть... Гольцеву тоже досталось. Ему и Глебову. Не привыкли они еще к такой работе. Да и все устали... Земли перевернули - гору. Думают, что на этом все...
- Вот что, ребята, - сказал он. - Все, что у нас было тяжелого и хорошего, связано с лейтенантом Столяровым. Теперь нам принимать бой без него. Трудно и непривычно. Но мы не должны уронить! - он не сказал, чего они не должны уронить, да и не знал, что надо сказать и как сказать. Но его поняли. - Теперь о том, что делать будем...
Логунов еще раз оглядел строй. По заведенным лейтенантом Столяровым правилам, надо сейчас сказать, как он думает построить бой.
- По танкам огонь откроем, когда они еще на марше. Полминуты у нас будет, пока засекут. За эти полминуты надо им врезать. Когда очухаются - рванут на нас... А ни хрена у них не выйдет. Овраг видели? - Логунов кивнул в сторону оврага, - похлеще противотанкового рва будет. Уткнуться фрицы в овраг и опять повернут к Лепешкам, чтобы с той стороны выйти. Мы ведем огонь. Не знаю сколько у них будет машин, но думаю - немало. И это еще не все. Те, которых мы не достанем, обойдут овраг и мимо Лепешек, на нас. А мы, со своих позиций их встретить не можем. Значит надо нам готовить позиции для орудий и со стороны Лепешек. Перекатываем туда пушки и встречаем фрицев. Наши танкисты заходят им в тыл. И берем мы их с двух сторон. Такая вот карусель получается. Но без вторых позиции не обойтись. Так что работы у нас сегодня еще навалом. И надо успеть до темна, чтобы ночью как следует отдохнуть.
Логунов посмотрел на недовольную физиономию Угольникова и сказал, не только ему, всем:
- С нашими танкистами полный контакт. Так что разберемся. Получится. Но будет еще и пехота, - напомнил он. - Непременно у фрицев пехота будет. Пока эта пехота в машинах - она наша. Приготовить осколочные. Те автоматчики, что уцелеют, скатятся в овраг и оттуда пойдут на нас. Орудиям не до них будет. Придержим фрицев пулеметами. Долотов, берешь "дегтярь". Прикрываешь левый фланг, орудие Угольникова.
Логунов посмотрел на Земскова: не передумал ли? Земсков кивнул: "не передумал, назначай".
- Земсков, берешь второй "дегтярь". Прикрываешь правый фланг и орудие Птичкина.
Теперь предстояло рыть ячейки для пулеметов.
- Товарищ сержант, - подал голос Булатов. - Посмотри, к танкистам машина пришла. Наверно, какие-нибудь новости привезли.
Логунов пригляделся. У дома, где расположились танкисты, стоял бензовоз. Кто-то из танкистов переговорил с водителем и пошел впереди машины, которая тут же скрылась за домами.
- Это хорошо, что пришла. Птичкин! Быстро, в два счета оборудовать позицию для Земскова. Ячейку, подходы, все как полагается. Угольников! Помочь Долотову. Я к танкистам. За меня старший сержант Земсков.
* * *
К танкистам пришел заправщик. Оказывается, горючего у них оставалось на донышке. Повеселевшие танкисты заправляли машины.
Логунов договорился с водителем заправщика, что тот захватит с собой Малюгина и передаст донесение командиру полка. Тут же, на листке, который вырвал для него из трофейного блокнота лейтенант Иванов, Логунов написал донесение, в котором сообщил обо всем, что произошло со взводом, и о принятом решении.
Малюгин чувствовал себя хорошо. Рана побаливала, но была не тяжелой, и, главное, собирался он сейчас уехать подальше от этой стрельбы, от этих постоянно прущих на орудие фрицевских танков. Подальше от войны. Ранение свое он переживал не особенно. Легкое ранение для солдата - как отпускной билет, даже в какой-то степени выигрышный билет. Ранило - значит, не убило. И теперь, в ближайшее время, убить не может. Вначале должны подлечить. И каким бы ты ни был смелым, усталый и измотанный, за годы войны, легкое ранение воспринимаешь как отпуск. Месяц или два можно отдыхать на чистой постели, спать, когда тебе хочется. Симпатичные сестрички за тобой приглядывают. А там, возможно, на недельку-другую и домой отпустят на дополнительное излечение.
- Езжай, Малюгин, лечись, отдыхай, - напутствовал солдата Логунов. - Подлечишься, приезжай обратно в полк, в наш взвод. Попросишься - должны направить.
- Это можно, во взвод. Ребята у нас хорошие, - согласился Малюгин. - А правда, товарищ сержант, что после ранения отпуск дають? Или, может, брешуть, выдумывають?..
- Как правило, дают для окончательного излечения и поправки здоровья. Думаю, дома ты тоже побываешь, встретишься со своими.
- Это правильно делають, - одобрил Малюгин. - Дома и солома едома. Самое хорошо подлечиться можно. Жена теперь вместо меня работаеть в колхозе кладовщиком, - доверительно сообщил он. - Она у меня баба умная и деловая, ну почти как я. Ее там все слушають. Я, когда возвращаться во взвод буду, непременно сала привезу. У нее должно быть...
Потом Малюгин раскрыл свой пухлый сидор и вытащил оттуда восемь пачек моршанской махорки, самого шикарного горлодера.
- Это ребятам передайте. Пусть побалуются. Про запас держал... Пусть курють и поминають добрым словом.
Малюгин снова нырнул рукой в сидор и достал, сохранившуюся еще с довоенных времен жестяную коробку из-под монпансье. Порылся в ней, вынул два темных камешка. Затем оторвал клочок бумаги и аккуратно завернул их.
- Это Птичкину. Любить он своей зажигалочкой пофорсить, а она у него уже не тое... Там кремешок скоро кончится. Пусть зарядить новый и форсить.
Гогебошвили он передал новенький оселок - бритву править, Трибунскому - кусок белого материала на подворотнички. Самому Логунову отдал офицерский фонарик с запасной батарейкой. А потом вынул небольшой, туго набитый мешочек.
- Тут пуговицы, нитки, иголки, - объяснил он. - Мозжилкину отдайте. Он парень ничего, хозяйственный. Только упредите, чтобы не транжирил направо и налево. А то они зараз растащуть. Приеду - проверю.
Логунов попрощался с Малюгиным, еще раз напомнил, что во взводе его будут ждать, и чтобы он непременно возвращался, передал донесение водителю.
* * *
- Вот и все, - Логунов поглядел вслед заправщику, что увез Малюгина. - Мои уже, наверно, и окапываться закончили. До утра - свободное время, можно отдыхать.
- Ночью они не пойдут, - согласился Иванов. - Но посты я уже выставил. Могут прислать разведку.
- Могут... У нас два часовых. У орудия всегда кто-то дежурит. Кто первый увидит фрицев, дает два зеленых свистка. И все сразу на ногах.
- Два зеленых свистка - это вы хорошо придумали, - оценил Иванов. - Главное - фрицы не заметят. А заметят - не догадаются.
- Не догадаются, - подтвердил Логунов.
У ближайшей мазанки, где сидели танкисты, кто-то запел. Негромко, вполголоса.
Слева перелесок, справа вырос ДОТ.
Только нам приказано...
Только нам приказано...
Нам сейчас приказано:
Все что видим сокрушить
И вырваться вперед!
Товарищи певца подхватили:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
- Ого, у тебя тут, оказывается, певцы, - Логунов прислушался. - И неплохо у них получается.
- Экипаж Скиданова. В той жизни он на сцене филармонии пел. Сейчас водитель. Лихой парень. И ребята у него подобрались хорошие. Петь тоже любят. А эта песня у нас, вроде, бригадная.
Скиданов опять затянул:
А первая болванка, а первая болванка...
А первая болванка, попала танку в лоб,
Первая болванка...
Первая болванка...
Механика-водителя
Загнала прямо в гроб!
И опять трое лихо рванули:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходиться тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Логунов остановился:
- Невеселая, а хорошо получается. Тоска и удаль... Самая солдатская песня для войны.
- Как живем, так и поем, - Иванов тоже остановился, прислушался.
Скиданов опять затянул:
Потом зажигалка попала в бензобак...
Вторая зажигалка попала в бензобак.
Вспыхнул танк, как факел...
Вспыхнул танк, как факел,
Гроб пылал как факел,
А я выбрался кой-как.
Ребята дружно подхватили:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
И снова Скиданов:
Меня вызывают в особый отдел...
Меня вызывают в особый отдел:
Почему, скотина,
Ты такой мерзавец?
Почему, мерзавец,
Вместе с танком не сгорел?!
И снова:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Хорошая получилась у танкистов песня. Логунов вспомнил, в "Чапаеве" солдаты в ночь перед боем тоже пели "Черного ворона". А запевала тянул:
Я им отвечаю, я им отвечаю...
Я им отвечаю,
Я им говорю:
В следующей атаке...
В следующей атаке...
В следующей атаке обязательно сгорю!
И в четыре голоса, лихое, бесшабашное:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
- Здорово у вас получается, - оценил Логунов. - А как с этим... с цензурой?
- С цензурой?.. Причем тут цензура? Народное творчество. Да там ничего такого и нет.
- Кто захочет, тот найдет.
- Так у меня контузия, - напомнил Иванов. - Я после нее плохо слышу. Да и услышал бы... Кто я такой, чтобы в песнях разбираться?
- Особист может помочь, - подсказал Логунов. - Он как раз в песнях и разбирается. У всех особистов широкий диапазон знаний и возможностей. По нашему, полковому, знаю.
- А ну их всех!.. - рассердился Иванов. - Дальше фронта не пошлют. А песня хорошая. И знаешь, что я тебе скажу: в нашей бригаде можно. Наш комбриг вместе с Рокоссовским сидел. Одну баланду хлебали. Корешки. И особист у нас тоже... Как бы тебе это сказать...
Иванов задумался... прикидывал, как поточней объяснить, какой у них в бригаде особист.
- Бывший танкист. Тоже немного контуженный, плохо слышит и хлебал баланду вместе с Рокоссовским, - подсказал Логунов.
- Вроде того, - улыбнулся Иванов. - Умный у нас особист и дельный. Бывают и такие.
- Пожалуй, - согласился Логунов. - Должны быть и такие.
* * *
После обеда, пока солдаты отдыхали. Логунов отошел в сторону, присел на бугорок и закурил. Попытался представить, что еще сделал бы лейтенант Столяров. И ничего не придумал, только остался неприятный осадок. Логунов был уверен, что лейтенант сделал бы все лучше и, наверное, совершенно иначе. И что многое он, Логунов, упустил. Непременно упустил.
" Надо браться за вторые позиции, - решил он. - Некогда отдыхать. И в сторону Лепешек приготовить "гнезда" для пулеметчиков".
Позвал Угольникова и Птичкина.
- Весь день копаем, - набычился Угольников. - Руки уже лопату не держат.
Столярову такое не сказал бы. А Логунову сказал. Этот, хоть и командует взводом, но свой брат, сержант. Да и командует временно.
- Устали, - согласился Логунов. - А что делать? Все равно надо.
Угольникова и сам понимал, что надо. Промолчал.
- Вымотались все и браться за лопаты неохота. Но все же знают, что копать надо. Будем копать. Пот не кровь.
Помолчали. Слушали, как стрекочут в траве кузнечики. Ни Угольникову, ни Птичкину не хотелось поднимать людей и опять рыть сухую и жесткую землю.
- Пойду поднимать своих землекопов, - сообщил Птичкин, - а то они уже, наверно, ошибочно решили, что земляные работы закончены и вполне могут морально разложиться. Мое появление с хорошей новостью будет вполне к месту. Представляю себе, как обрадуется Григоренко, когда узнает, что надо еще копать и копать
* * *
Вечерело, а взвод все еще копал. Логунов тоже разделся до пояса и работал вместе с остальными. Копали медленно, с трудом всаживая лопаты на штык в плотную целину, осторожно, чтобы не сломать черенок, выворачивали комья и рывком выбрасывали потяжелевшую землю на бруствер.