Замолчали. И верно, спать пора.
Логунов закинул за плечо автомат и пошел проверять посты. Благо идти далеко не пришлось. У второго орудия дежурил Баулин.
- Все в порядке, товарищ старший сержант! - доложил он. И тут же добавил с удовольствием: - А небо затянуло. Красота!
- Спать хочешь? - спросил Логунов.
- Очень хочу, - признался Баулин. - Вроде держишься, а сон втихаря подкрадывается и наваливается, аж терпеть невозможно. - Баулину хотелось скоротать время разговором. - Хоть бы дождь, что ли, пошел, сразу бы сон разогнало.
- Где я тебе дождя возьму, - поддержал разговор разгадавший хитрость солдата Логунов. - Ты потерпи. Главное - не стой, ходи больше. Взвод спит. Тебе сколько еще?
- Через час Глебов сменить должен.
- Час быстро пролетит. Ты главное - прислушивайся. Ночь тихая, раньше услышишь, чем увидишь...
У первого орудия Логунов застал двоих - Гольцева и Земскова.
- Не спится что-то, - объяснил Земсков. - Нога побаливает. А ему повеселей.
- Ни к чему вдвоем, - не согласился Логунов. - Завтра бой, силы беречь надо. Гольцева скоро сменят. А тебе как раз и полежать.
- Належался. А при разговоре про ногу забываю. Тут у нас с Гольцевым разговор интереснейший.
- Как хочешь, твое дело.
- Товарищ гвардии сержант, а вопрос задать можно? - спросил Гольцев.
- Задавай.
- Вы, говорят, с сорок первого года воюете?
- С сорок первого.
- Когда война началась, вы что подумали?
Логунов вгляделся в белеющее в темноте лицо Гольцева, но, как ни старался, выражения глаз не уловил и не понял, к чему тот задал этот вопрос.
- Умного ничего не подумал. Подумал приблизительно то же самое, что и ты.
- Так я же думал, что мы их сразу разгромим и уже через месяц будем в Берлине.
- И наверно, тебе было обидно, что ты не успеешь повоевать и покрыть себя славой?
- Примерно так.
- И был уверен, что после нападения Гитлера в Германии революция начнется, - подсказал Земсков.
- Конечно, - подтвердил Гольцев. - И про революцию тоже...
- И я рассуждал примерно так.
- А когда фашисты нажали? - не отставал Гольцев.
- А когда нажали - пошел воевать.
- Я не об этом. В сорок первом, в сорок втором вы были уверены, что победим? Тогда так отступали, что газеты страшно было читать, радио слушать страшно. Вы в это время верили?
"Верил или не верил?" - Логунов вспомнил первые дни войны.
Он пришел в райком комсомола. Думал - ему там дадут направление в военкомат, чтобы в армию взяли. Досрочно, добровольцем. А секретарь райкома, девушка лет на пять старше его, Валя Андрушкевич, осунувшаяся, с усталыми глазами, встретила его, как будто только утром они виделись.
- Логунов, - сказала она, едва он вошел в кабинет, - хорошо, что пришел. Хотела посылать за тобой. Собери человек десять хлопцев покрепче и идите по этому адресу. Будете помогать переоборудовать школы в лазареты, - и протянула ему бумажку с адресом.
Он начал говорить ей про фронт, про военкомат, про то, что он не может по адресу... Она терпеливо слушала его. А когда умолк сказала:
- Логунов, раненых очень много. Их спасать надо. Иди.
После этого он не мог спорить, доказывать. А она попросила комсомольский билет. На страничке, где стояла последняя отметка об уплате членских взносов написала: "Секретарь райкома В. Андрушкевич" и поставила дату.
- Это на всякий случай, - объяснила. - Мало ли что может случиться... До свидания, Логунов.
Больше он ее не видел... Переоборудовали школы. Потом принимали раненых, потом помогали их отправлять. А потом немцы подошли к самому городу.
Верил или не верил?.. Логунов вспомнил, как подполз он к окопу, вырытому на окраине города, может быть, всего в километре от госпиталя, раненых из которого уже вывезли, как неуклюже скатился в этот окоп. Подобрал винтовку, несколько рассыпанных на земле обойм и лег в цепь. Никто не спросил его ни о чем. В те дни нередко случалось, что к взводам прибивались штатские парни... Потом уже, когда они вышли из боя, политрук, командовавший ротой, спросил, откуда он, кто такой и что думает делать дальше. А больше ничего не спросил, в бою и так все видно. Политрук записал фамилию, год рождения и велел старшине поставить на довольствие.
Их рота уходила из Смоленска в числе последних.
Тяжело они отступали. Но и тогда, в беспросветном сорок первом, не было у него даже мысли такой, что немцы могут победить в этой войне...
- Верил, - сказал он. - Ничего не понимал, но верил.
- В общем - да, - подключился Земсков. - Воспитаны так. В партию верим. В Советскую власть... Не все, может быть, но большинство. А раз верим, то ничего с нами никто сделать не сможет.
- И я верю, - сказал Гольцев.
- Все мы из одного теста, - положил ему руку на плечо Логунов. - Завтра день тяжелый. А ты, Земсков, иди спать. До рассвета не так много осталось.
- Останусь я, - не согласился Земсков. - Подежурю. Пусть парень поспит. Я сегодня весь день бездельничал. А он с лопатой намаялся.
- Оставайся, - согласился Логунов. - Подежурь. В этой темноте увидишь не много, главное - прислушивайся, - посоветовал он и Земскову.
- Понял, понял... - улыбнулся тот. - Забываешь, что я разведчик. Все будет в полном порядке.
Странно как-то даже, если задуматься. Утром должен здесь разгореться бой. И может быть, кому-то из них оставалось жить считанные часы. А они собирались провести эти оставшиеся им считанные часы во сне. Но, с другой стороны, перед боем надо отдохнуть. Да и не собирался никто из них умирать. Жить они собирались.
4. Бой
Утро было пасмурным. За ночь тучи плотно укутали небо, и степь помрачнела. Без солнечных лучей потухли буйные краски полевых цветов, потемнели изумрудные листья кустарников, пожухли травы. Перед высотой, на которой окопались артиллеристы, лежала бесцветная, безрадостная равнина. Не поле, не земля, а "местность военного времени". Тоска.
Взвод позавтракал остатками каши и сухарями. Хлеб кончился. Зато сухарей Литвиненко выдал столько, что еще дня на два хватит. И "Второй фронт" - банка на двоих. Вполне достаточно. Развели небольшой костер, и вскипятили ведро воды. Сахар тоже имелся. Заварки ни у кого не нашлось, но считалось, что пили чай. После завтрака прибрались на "пятачках", проверили маскировку и кое-где подправили ее, разобрали индивидуальные пакеты и рассовали их по карманам, чтобы имелись у каждого под рукой. Открыли ящики и сняли со снарядов смазку. Ждали, готовились.
Колонна немецких танков и пехоты появилась около полудня.
- Идут! - доложил Трибунский. Он наблюдал за дорогой. - На горизонте фрицы.
- Расчеты по местам! - распорядился Логунов. Отдал команду вполголоса, хотя до колонны было еще так далеко, что не только разговора, но и пулеметной очереди не услышали бы. - Пулеметчикам занять гнезда. Сидеть тихо, не высовываться. Нас здесь нет. Гогебошвили - к машине и ни шага от нее. Командиры орудий - за мной.
Пригнулся, поспешил на наблюдательный пункт. За ним - Птичкин и Угольников. Втроем они заполнили небольшой окопчик. В бинокли хорошо можно было рассмотреть колонну. Впереди семь танков и легковая машина. Затем грузовики с пехотой. Замыкали колонну еще четыре танка.
- Нахально идут, - Птичкин опустил бинокль. - Чего-то эти фрицы слишком смелые? Разведку не выслали, головного дозора тоже нет.
- Вчерашний "мессер" это тебе не разведка? - напомнил Угольников. - На полсотни верст вперед мог все осмотреть. А он кроме нашей одинокой машины ничего не увидел. И доложил, конечно, что раздолбал ее. Может взвод затем днем и послали, чтобы "мессер" нас увидел? Военная хитрость, мать иху. Вот фрицы и знают, что никого здесь нет, идут без опаски.
- Может и так, воздушная разведка - Логунов тоже вспомнил вчерашний "мессер". - А может просто знают, что на этом участке у нас дыра.
- У нас, вместе с танкистами, пять стволов. По два танка на ствол, плюс один, - прикинул Птичкин, - и мы бьем первыми, неожиданно, из засады. Как в шахматах: белые начинают и выигрывают.
- Пожалуй, можно управиться, - согласился Угольников.
- Так-то так, - Логунов тоже считал, что с танками можно управиться... - Пехоты у них, братцы, многовато... А пехота - это вам не танки. Что с пехотой делать будем?..
- Два "дегтяря", - напомнил Птичкин.
Угольников снова поднял бинокль, не танки рассматривал, считал машины с пехотой.
- Двумя "дегтярями" такую ораву не удержать... Чтобы их прижать, стрелковая рота нужна, не меньше, - Угольников опустил бинокль, сердито глянул на Логунова. - И какого хрена нас сюда послали с пехотой воевать? - спросил он, как будто это Логунов его сюда послал.
- Вернемся в полк, ты это у майора спроси, - посоветовал Логунов. - Он тебе объяснит. Ты лучше скажи, что с пехотой делать?
- Что, что? А я знаю?.. Осколочные, вроде, у нас есть...
- Двадцать ящиков, - подсказал Птичкин.
- Двадцать ящиков, двадцать ящиков... - не прекращал бухтеть Угольников. - А что нам с ними делать?! По пехотуре стрелять? А кто танками займется? Три тридцатьчетверки с этими танками не управятся. Слишком много. Хреновина получается.
Действительно, хреновина получалась. Не танки закованные в броню и оснащенные пушками, угрожали артиллеристам, а какая-то пехота, автоматчики.
- Надо накрыть пехотуру, пока она на машинах. - Логунов оторвал взгляд от пылящей по дороге колонны. - Сделаем так: Угольников, берешься за пехоту. Осколочными.
- Почему это я? - не мог Угольников привыкнуть, что Логунов, вообще-то, такой же командир орудия, как и он, приказывает.
- Сам сказал, что пехота захлестнуть может. Правильно сказал. Вот и надо с ней разобраться. Мозжилкин наводчик опытный, сделает. У Григоренко опыта не хватает. Так ведь?
- Да уж где там... - такое Угольникову понравилось.
- Вот и займись пехотой. Пока они на машинах. Одним снарядом полвзвода убрать можно. Кроши их осколочными. Когда расползутся, залягут, придержи немного, потом переноси огонь на танки. Бери на свою долю те четыре, что замыкают колонну.
- Может, легковушку накрыть: там офицерье? - предложил Угольников.
- Хорошо бы... - Логунов задумался... Как бы лейтенант Столяров поступил? Без командиров могут и растеряться... Вряд ли, у них дисциплинка, тут же и заменят. А если уничтожить несколько машин с автоматчиками, этих уже никто не заменит. Пожалуй, так рассудил бы лейтенант... - Легковушку пока не трогай. Офицером больше, офицером меньше, хрен с ними. Главное для нас сейчас - пехота. Вначале только по пехоте, и ничего больше.
- Понял, сделаем.
- Птичкин, берешь первую группу танков. Начинаешь с головного. Все твои.
- Ясно. Начнем с головного.
- Идите, готовьтесь. Огонь по моей команде.
- Птичкин и Угольников ушли к орудиям, а Логунов стал рассматривать в бинокль Лепешки в которых укрылись наши танки. Там было тихо и пустынно. Вряд ли кому могло прийти в голову, что в этой небольшой деревушке, которая полностью на виду, стоят сейчас готовые к бою машины. Исчезли танки, а вместе с ними исчезли и танкисты, что сидели утром на завалинке.
Вражеская колонна приближалась медленно и неотвратимо. Впервые Логунову приходилось принимать бой как командиру взвода. Но сейчас он не думал об этом. Неуверенность, которую чувствовал вчера, когда взвод еще только готовился к бою, прошла. Все казалось простым и ясным: вот - они, вот - мы. А на несколько ходов вперед Логунов еще не умел рассчитывать и поэтому просто не думал о различных вариантах боя, которые могли возникнуть.
* * *
Григоренко снял чехол с прицела и неторопливо потягивая самокрутку, смотрел на ползущую по дороге колонну.
Не первый раз он видел танки с черными крестами на бортах. Но сегодня ему не снаряды подавать, сегодня ему стрелять. Совсем другое дело. Боязно, потому что знал: попасть в двигающийся танк не просто. А надо будет попадать. Да не в один. Смотрел Григоренко на приближающиеся танки и прищуривался, будто целился. Трибунский стоял с другой стороны орудия, тоже рассматривал колонну. Многовато их, и пехота... Так не в первый раз. А рядом Гольцев. У этого - первый. И первый бой.
Минуты перед боем всегда тягостны. Потому что есть еще время думать, рассуждать. И вспомнить, вдруг, что, как бы ты ни был готов, неизвестно чем закончится для тебя этот бой.
- Дай-ка! - Птичкин взял у Григоренко чинарик и жадно затянулся, аж губы обожгло. Бросил окурок, привычно наступил на него каблуком, рывком расстегнул пуговицы гимнастерки. Нахмуренные, нависшие над потемневшими глазами брови и глубокие морщины, легшие поперек лба над переносицей, делали сейчас Птичкина лет на десять старше.
- Как коленки? - зло спросил он. - А то у некоторых слабость в коленках наступает, как только фрицевские танки появляются.
Солдаты удивленно смотрели на командира.
- Ты, Птичкин, брось, - Трибунский поправил пилотку. - Не заводись. Давай о деле.
- Нэрвы бэрэжи, - посоветовал Григоренко. - Ты на нас, Птичкин, нэрвы нэ расходувай. Бачишь, скильки нимцив по дорозе пылюку пускають, вот на них нэрвы и кидайся.
Птичкин опомнился: чего это он напустился на людей...
- Сорвался, - признался он. - Идут, гады, как на параде. Не могу на это смотреть. - Берем первые шесть! Первый, потом последний... А потом все остальные... Все наши. На бога не надеяться. Григоренко, ты у нас сегодня бог войны! Смотри, рыжий, первый - непременно надо сделать одним выстрелом. Промажешь - голову оторву!
- Трэба так трэба... - кто знает, что чувствовал Григоренко, получив указание, чтобы "одним выстрелом".
Григоренко пригнулся к прицелу. Тонкий, длинный ствол орудия медленно приподнялся над землей и, опережая колонну, плавно двинулся в сторону головного танка. Обогнал его, как это положено, на два корпуса... Так и пошел, будто вел танк за собой. И стали они с этой минуты неразрывно связаны невидимой ниточкой, называемой судьбой. Была теперь эта громадная стальная машина, с пушкой, пулеметом и всем своим обученным завоевывать и крушить экипажем, в полной зависимости от григоренковского умения и ненависти. Умения у него пока имелось не очень много, но ненависти хватало.
- Внимание! Приготовиться к бою! - приказал Логунов.
- К бою! - повторил Птичкин.
- Снаряд! - потребовал Григоренко.
- Н-на! Трибунский послал снаряд в приемник орудия. До начала боя оставались секунды.
* * *
Угольников вернулся к орудию, обошел вокруг него, выискивая какой-нибудь непорядок, но ничего не нашел и рассердился. Пнул носком сапога ящик со снарядами.
- Это что такое?!
- Снаряды, - объяснил Мозжилкин.
- Сам вижу, что снаряды... Убрать! Приготовить осколочные!
- Так танки ведь.
- Сам вижу, что танки. Танки потом. Сначала автоматчиков накроем, пока они в машинах, все вместе. Потом рассыплются по полю - попробуй, возьми их. За каждым что ли гоняться прикажешь?.. Они нам тогда дадут, мало не покажется.
- Так пулеметы есть. Они как раз для пехоты изготовлены.
Мозжилкин, сколько служил в противотанковой, по пехоте ни разу стрелять ему не приходилось.
- Чего ты мне про пулеметы?! Это разве оружие?! Мы одним осколочным уложим фрицев больше, чем пулемет за день.
- А танки? - не мог понять командира наводчик, потому что был настроен, как говорят радисты, на одну волну - на немецкие танки.
До войны работал Мозжилкин в МТС слесарем. К машинам относился с уважением. Знал: если машину в дело пустить, она все, что захочешь, сделает.
А немцы без техники вообще ничего не могут, хлипкие они без танков. Угрохать из пушки десяток фрицев считал Мозжилкин делом пустячным и несерьезным. Не для того пушки и делают. Танк - это да! Танк - машина... С танками и воевал. Не пехоту какую-нибудь фрицевскую, зачуханную, бил, а танки.