Таким образом, пришельцы старались не столько о добыче, сколько о том, чтобы овладеть и укрепиться на Волхове и Ильмене.
Но и между варягами, в особенности между варягами славянского происхождения, царила рознь, так же, как и между славянами. Отдельные вожди действовали каждый по-своему. План завоевания задуман был хорошо и обличал в своих составителях большую политическую мудрость, но приведён был в исполнение далеко не так, как того ожидали вожди пришельцев. Вся страна приильменская очутилась во власти варяжских дружин, но варяги, вопреки плану пославшего их в этот набег синг-тинга , не заботились об упрочении власти, а спешили, покончив с грабежом, уйти скорее; в далёкую Византию, где их ждала новая добыча и куда их влекло любопытство.
Но многих из них тянуло и домой, в дорогие шхеры и фиорды Скандинавии…
Когда варяжские ладьи нагружены были обильной добычей, многие начальники этих дружин не шутя стали поговаривать, что пора бы возвратиться в родные края.
- Нигде так долго мы не засиживались, - толковали в стане варягов незадолго до возвращения на родину, - не с пустыми руками домой придём…
Только главный вождь набега, назначенный синг-тингом, если и не был против этого, то всё-таки хотел выполнить принятый на синг-тинге план.
- Други, - говорил он, посоветовавшись с начальниками дружин, нельзя нам выпустить из рук то, что мы приобрели мечом. Подумайте сами: из Нево по Волхову идут наши ладьи в далёкую Византию, а если мы оставим эту страну, не удержав её в руках своих, то окрепнут роды славянские и не будут пропускать наших дружин за Ильмень…
- Правда, правда, - послышались голоса в ответ на эту речь…
- Вот и должны мы владеть всей этой землёй, чтобы проход к эллинам всегда был нам свободен, - так и синг-тинг решил…
- Знаем, что синг-тинг так решил, но как это сделать?
- Пусть некоторые из нас с дружинами останутся в землях приильменских, одни в Новгороде, другие по Ильменю, а третьи пусть сбирают дань с племён окрестных. Обложим мы племена и роды славянские данью тяжёлой, только для того, чтобы знали, что есть над ними власть, и не осмеливались бы выйти у нас из повиновения…
- Верно! Обложить их данью!.. Взять с "носа", как у нас в Скандинавии.
- С носа нельзя - где их всех сосчитаешь!.. Будем брать с "дыму" по шкурке куничьей…
Так и было решено.
Впрочем, в этом случае Рюрик действовал не совсем самостоятельно. Главную роль тут играл новгородский посадник Гостомысл, признанный всеми без исключения в северном славянском союзе мудрецом. Он-то главным образом и советовал Рюрику обложить приильменских славян данью. Мало того, что советовал, настаивал даже… Только последствия показали, к чему в этом случае стремился мудрый старец.
"Пусть на себе узнают, как тяжело ярмо иноплеменника, - думал славный посадник, - сдавят, стиснут их варяги, поймут тогда они, что не в них сила, а в одной крепкой власти, которая всеми бы делами правила, всё в порядке держала, от врагов защищала и суд правый творила".
С этим именно расчётом он и уговаривал варяжского вождя обложить приильменцев данью.
- Пока всё ещё ничего, - предупредил, однако, Гостомысла Рюрик, - но я знаю своих удальцов, не стерпят они и будут двойною данью обирать, затяготят они роды славянские…
Гостомысл в ответ хитро улыбался.
- В их же пользу это будет, - говорил он. Рюрик верил мудрости Гостомысла безусловно и потому не замедлил исполнить его желание: все славяне, включая весей, мерю, кривичей, были обложены варягами данью…
Но опасения его всё-таки оправдались… Лишь только главные силы скандинавов ушли с Ильменя, оставшиеся вожди дружин почувствовали себя полными хозяевами покорённой страны.
Пока оставался здесь Рюрик, положение побеждённых всё-таки было ещё сносно.
- Гостомысл! Ты раскаиваешься теперь в том, что просил меня наложить дань на славян? - спрашивал Рюрик при прощании.
- Нет, раскаиваться не в чем… Каждая беда хорошая наука для будущего. Пусть усилится ещё более ярмо рабства над ними, и тогда… Тогда я, может быть, умру, достигнув для своего народа того, о чём мечтал всю жизнь.
Варяги стали уходить. Одна за другой спешили за Нево их дружины; лишь некоторые остались и принялись по-своему хозяйничать в покорённой ими богатой стране.
Тяжело и постыдно было для никогда не знавших над собой ничьего господства славян это иго чужеземцев…
Варяги не церемонились с ними. Как и предвидел Рюрик, они не только стали собирать двойную и даже тройную дань с покорённого народа, но всеми силами старались унизить его нравственное чувство, оскорбить его достоинство, показать, что с тех пор, как нога северных пришельцев ступила на славянскую землю, все славяне стали не свободными, а рабами… Увидели ильменцы, что плохо их дело…
- Прогнать бы за моря проклятых варягов, - толковали в приильменских родах, - снова зажили бы прежнею жизнью…
Но те, кто помнил эту "прежнюю жизнь" приильменских родов, в ответ на эти речи печально покачивали головами только…
- Ох, не будет толку… - говорили они. - Снова не станет правды между нами!
Гостомысл между тем не дремал. В его хоромах в Новгороде собирались родовые старейшины, велись долгие беседы о том, как поправить дела, как восстановить в блеске и могуществе родную страну приильменскую…
Никогда мудрый новгородский посадник, одряхлевший телом, но юношески бодрый умом, не выражал собеседникам своей заветной мысли о необходимости крепкой единодержавной власти для всех без исключения славянских родов. Знал он, что всегда найдутся среди старейшин поборники прежних, приведших к тяжким бедствиям вольностей, люди, которые ни за что не решились бы даже ради блага своей родины поступиться ими… Зато, не говоря об единой власти прямо, Гостомысл рассказом, побасёнкой, метким словом постоянно втолковывал им свою заветную мысль…
Первая искра - единодержавная власть, - заронённая уже в славянский народ на тех же берегах Ильменя старым Радбором, разгоралась мало-помалу в яркое пламя. - Но время шло…
Гнёт варягов становился всё тяжелее и тяжелее… Изнывали под ним славяне… Всё больше и больше выбирали с них дани пришельцы, били смертным боем непокорных, не разбирая при этом ни правых, ни виноватых.
И вот зашумела, заволновалась, наконец, вся страна приильменская. Годы неволи не пропали для неё без пользы. Нагляделась славянская молодёжь на пришельцев с дальнего севера, их ратное дело изучила, оружие себе научилась ковать по их образцам, обычаи их многие переняла, и вдруг почувствовала земля славянская великие в себе силы…
Проснулся мощный богатырь…
Проснулся-потянулся по славянской привычке, глянул кругом и встал…
Встал на горе врагам…
Поднялась, как один человек, вся страна приильменская, зазвенели мечи, застучали щиты, огласили всю её стоны раненых и умирающих, осветило её зарево пожаров…
Горе врагам…
Как ни отчаянно храбры были пришельцы, но мало их было, не по силам им было противиться пробудившемуся чудо-богатырю - народу славянскому…
Гонят пришельцев славяне из всех мест и местечек, где осели они, эти дерзкие варяги, жгут их крепостцы, в полон никого не берут - всем чужеземцам за долгие годы неволи народной одно наказание - лютая смерть…
Недолго продолжался неравный бой.
Обсидевшиеся, обленившиеся в годы покоя варяги не противились славянам и толпами побежали за Нево на свою неприветливую родину…
А оттуда им помощи никакой не могли подать.
Рюрик, возвратившись к своей Эфанде, недолго оставался под родной кровлей…
Не любили засиживаться дома скандинавские мужи. Сладки чары любви, отрадна прелесть домашнего очага, но едва прозвучал по фиордам рог призывный - зашумели ратным шумом и города и селения, со всех сторон стали собираться на синг-тинг люди…
Морской конунг Старвард созывал дружины для набега на страну пиктов, где царствовал Этельред, его давнишний противник.
Как ни страстно хотелось Рюрику побыть с молодой женой под кровлей родимой, но ни на миг он не допустил мысли остаться дома и отказаться от участия в набеге.
Поднял он свои варяго-росские дружины, покинул Эфанду и во главе своих воинов явился к Старварду…
Нечего и говорить, что варяги, да ещё под начальством их славного вождя, с радостью были приняты конунгом…
Ни одной слезинки не проронила Эфанда, провожая супруга в полный всяких случайных и явных опасностей поход, но если бы кто мог заглянуть в её сердце, то увидал, что оно разрывалось на части от тяжёлого горя…
Но скандинавские женщины умели владеть собою, и Эфанда ничем не выдала своей печали.
Только когда скрылись за горизонтом белые паруса уплывших драхов, тяжело вздохнула она, и на её голубых, что весеннее небо, глазах, заблестели слезинки…
В жарких сечах с врагами прошло два года. В битве забыли берсекеры об оставленной ими родине, а об Ильмене и само собою уже не вспоминали…
А там уже, на берегах великого славянского озера, ни одного пришельца не осталось…
Снова стал свободен народ славянский…
В месте с ним сбросили чужеземное иго и чудь, и весь, и меря, и кривичи, и дреговичи, и все другие маленькие племена, названия которых не сохранились.
Освободились, вздохнули… Но надолго ли?
III. ПОСЛЕ НЕВОЛИ
И пошёл род на род, и не стало правды…
Освободился народ славянский от чужеземного ига, но горький опыт не научил его ничему.
Сказалась славянская натура, и, лишь только на Ильмене не осталось ни одного варяга, всё там пошло по-старому.
Снова начались бесконечные раздоры… Дух своеволия остался на ильменских берегах.
Даже Новгорода перестали бояться роды славянские.
- Что нам Нов-город! - толковали на Ильмене - Засел на истоке и важничает…
- Не таких мы видали! На что грозны варяги, и тех не испугались, а то - Нов-город!
- Эх, сложил Вадим буйную голову… Будь он с нами, показали бы мы себя Нову-городу!..
Когда более благоразумные спрашивали крикунов, чем им так досадил Нов-город, те с важностью отвечали:
- Не по старине живёт! Больно богатеет… Это он на Ильмень и варягов-то приманил!
Раздоры постоянно шли на берегах великого славянского озера… Где-нибудь да стучали мечи, лилась братская кровь; никто не хотел знать над собой никакой власти, все сами желали властвовать и быть над другими старшими.
С удивлением смотрели на приильменцев наезжавшие по торговые делам в Нов-город кривичи и люди из веси и мери.
Они также попали было под власть варягов, но, стряхнув с себя чужеземное иго, не ссорились между собой и жили тихо и спокойно.
- Из-за чего у вас на Ильмене такие пошли раздоры? - спрашивали они у новгородских мужей.
- Побыли с варягами, - отвечали те, не скрывая даже своего горя, посмотрели на них, да от них такому озорству и научились… Что теперь и делать, не знаем…
- Страшные дела на Ильмене творятся… Что и говорить, последние времена для народа славянского пришли… Стыдно молвить: при варягах куда лучше да и спокойнее жилось…
- Да, если так пойдёт, - слышалось другое мнение, - снова придут к нам варяги или другие какие чужеземцы, верьте слову, голыми руками нас перехватают.
- А теперь, после того, как прогнали мы их, не дадут уже никому пощады… Пропадёт земля славянская…
Так говорили в Нове-городе, где ясно видели печальные последствия раздоров, но не так думали в родах.
Действительно, наглядевшиеся на пришельцев родичи вдруг набрались храбрости.
Никого, кроме своих, на беспредельных пространствах земли славянской не было, не с кем было схватиться - силами помериться, и вот, за недостатком чужих, роды боролись и бились друг с другом.
Наконец мало показалось им страны приильменской.
Стали всё чаще и чаще повторяться разбойничьи нападения на соседних кривичей, весь, мерю да чудь голубоглазую.
Те как могли, отражали эти нападения… Кровь лилась рекой.
Но так не могло долго продолжаться…
После долгих советов между собой отправились в Нов-город послы и старейшины от кривичей, веси, мери.
К ним присоединились и дреговичи, тоже немало терпевшие от нападений приильменских разбойников.
Не суда, не управы отправились искать они по прежнему примеру; знали все, что и Нов-город бессилен был в этой борьбе с ужасным злом. Но одно уже имя славного центра всего северного союза славян было по-прежнему для них обаятельно. Если не ратной силы, так разумного совета ждали они от новгородцев.
Издавна это повелось. И теперь, в последний раз, решились так поступить обиженные соседние племена.
- Что скажут в Нове-городе, тому и быть; силой помочь не могут, пусть совет мудрый дадут, - толковали послы. - А нет, так и без них управу найдём… Хоть к ханам козарским обратимся, а себя в обиду не дадим…
Узнав, за каким делом пришли в Нов-город послы кривичей, веси и мери, явились туда и старейшины приильменских родов.
Их, собственно говоря, нельзя было строго винить за всё происходившее на берегах великого славянского озера.
Почти все они были почтенные старики, ясно видевшие, к каким печальным последствиям должны были привести постоянные раздоры родичей. Но что они могли поделать с буйной, вышедшей из повиновения молодёжью?..
Нов-город, несмотря на своё бессилие, в их глазах пользовался прежним обаянием, да, кроме того, в нём жил ещё тот, кто пользовался уважением всех без исключения приильменских и соседних с ними славян - старец Гостомысл.
И только новгородцы недовольны были своим посадником, и давно уже зрело среди них это недовольство. Им всё казалось, что умный посадник слишком уж много забрал себе воли, когда ещё не был так дряхл, соединил власть в одних своих руках, а этого новгородцы вынести не могли. Не в их нравах было лишиться каких бы то ни было своих прав и преимуществ. Мужи новгородские отлично сознавали всё значение Нова-города в северном славянском союзе, знали, что Новгород всегда был средоточием, центром торговым всех окрестных племён, знали, наконец, что далеко-далеко за морями всё представление о славянстве складывалось только по Новгороду…
А тут вдруг один человек, поставленный ими на самую высокую ступень веча, как им казалось, замышлял захватить всю власть, присвоить себе всю славу, которая составляла их гордость.
- Нет! Не бывать этому! Пусть лучше один Гостомысл погибнет, чем вся вольность новгородская! - кричали на вечах.
Пока были варяги, за Гостомысла держались крепко, но как только прогнали пришельцев, его ссадили с посадничества яко бы "за ветхостью"…
Но он не потерял прежнего уважения и прежней любви.
Славяне привыкли его считать мудрее всех на Ильмене, и, отстранённый от власти, Гостомысл правил всеми делами по-прежнему…
Как бы то ни было, он был единственным человеком, от кого собравшиеся на решительное вече представители племён могли ждать мудрого совета.
IV. ОТЕЦ РУССКИХ ГОРОДОВ
Новгород - отец городов русских.
Вечевой колокол в Нове-городе громко и мерно, а, вместе с тем тоскливо звонил, созывая всех новгородцев, на площадь в Детинце.
Звон его гулко разносился ветром во все концы новгородские, будя заспавшихся, отрывая от дел заработавшихся.
Уже в то время своей планировкой Новгород резко отличался от других городов и селений славянских. В нём были довольно правильные улицы, и сам он в административном отношении разделён был на пять "концов".
Уже по одному этому названию частей древнего города можно судить, что если были "концы", то был и центр - средина, куда они сходились. В этой средине находился сам город, по нынешним понятиям, крепость, защищающая и господствующая над всей остальной местностью. В случае нападения в город собиралось всё население концов - женщины, дети, старики, спасалось имущество. Там затворившиеся жители-мужи или "отсиживались" от дерзкого врага, или под предводительством своих тысяцких, сотников и десятников выходили на бой.