Приехал доктор Джеффри, куда-то торопящийся молодой человек. В сопровождении миссис Себастиан он пошел к Сэнди. Вслед за ним явился адвокат. Вдвоем им удалось убедить помощника шерифа и миссис Шеррил отложить все дела до утра.
Доктор уезжал первым. Его время стоило особенно дорого. Я вышел за ним к его «роверу», и он с большой неохотой согласился уделить мне две минуты.
— Как у Сэнди с психикой?
— Она, естественно, испугана и растеряна. На грани истерики и очень утомлена.
— Могу ли я задать ей несколько вопросов, доктор?
— Это необходимо?
— От этого, возможно, зависит жизнь человека. Вы, наверное, не в курсе…
— Я видел вечернюю газету. Но мне вся эта история кажется не совсем правдоподобной. Каким образом такая девочка могла участвовать в похищении человека?
— Представьте себе, участвовала. Так могу я с ней поговорить?
— Пять минут, не больше. Ей нужен отдых.
— А наблюдение психиатра?
— Посмотрим завтра. Подростки быстро справляются с недугом.
Джеффри хотел было сесть в машину, но у меня был наготове еще один вопрос.
— Как давно вы ее наблюдаете, доктор?
— Года три-четыре, с тех пор как они отказались от услуг педиатра.
— Прошлым летом ее лечил некий доктор Конверс из Беверли Хиллс. Вам об этом известно?
— Нет. — Мне удалось его заинтересовать. — Я такого доктора не знаю. От чего он ее лечил?
— Мне он не скажет. А вам, глядишь, и скажет. Что может прояснить запутанную ситуацию.
— Правда? Тогда я, пожалуй, позвоню ему.
Из дома вышли помощник шерифа и миссис Шеррил, сели в патрульную машину и помчались вслед за «ровером» доктора вниз с холма. Бернис Себастиан, стоя у двери, смотрела им вслед.
— Слава богу, сегодня мы их больше не увидим. Спасибо вам, мистер Арчер, за вашу заботу.
Она была из тех, кто стесняется своих чувств. Глаза ее потускнели, стали скучными.
— Заботу проявил ваш муж. Я ему только кое-что посоветовал. Мне не раз приходилось участвовать в таких семейных делах.
— У вас есть дети?
— Нет. Было время, когда я об этом жалел.
Она пропустила меня в дом, заперла дверь и прислонилась к ней, словно боясь, что и тьма ворвется в дом вслед за нами.
— Ее не заберут у нас?
— Это зависит от многого. У вас в семье неблагополучно, и дело не только в Сэнди. Беда в том, что вы далеки друг от друга.
— Она больше сердится на Кита, чем на меня.
— Значит, вы все трое далеки друг от друга. Вам следует наладить отношения.
— Чье это мнение?
— Отдела по надзору за условно осужденными, если ей повезет и они рискнут взять ее к себе под опеку. А из-за чего Сэнди сердится на отца?
— Не знаю. — Но она опустила глаза и даже прикрыла их.
— Я не верю вам, миссис Себастиан. Вы по-прежнему не хотите показать мне дневник Сэнди?
— Я его уничтожила, как сказала вам сегодня утром… вчера утром. — Она опять опустила глаза и прикрыла их тонкой рукой с длинными пальцами. Она ошиблась на день — всего лишь оговорилась, — но это ее взволновало.
— Скажите мне, что в нем было такого, из-за чего вам пришлось его уничтожить?
— Не могу. И не хочу. Это унизительно!
Она рванулась в сторону. Я тоже отступил, и мы столкнулись.
— Извините, — сказала она, не объясняя, в чем я должен был ее извинить.
— Это я виноват. Но мы не закончили нашего разговора, — настаивал я.
— Разве?
— Что будет с Сэнди, мы сможем определить, только когда будем знать судьбу Стивена Хэккета. Если сумеем разыскать его живым и… — Я намеренно не договорил: пусть поразмыслит сама. — Может, Сэнди в состоянии мне что-нибудь подсказать? Доктор разрешил задать ей несколько вопросов.
— О чем?
— Вчера она сказала, что Дэйви Спеннер ищет место, где он когда-то жил. Может, ей известны кое-какие подробности.
— И это все?
— Пока все.
— Хорошо, можете с ней поговорить.
Мы прошли мимо гостиной, где Себастиан с адвокатом обсуждали возможность уменьшить залог. Дверь в комнату Сэнди была заперта, но в замке торчал ключ. Миссис Себастиан повернула ключ и тихо приоткрыла дверь.
— Сэнди, ты не спишь?
— А ты как думаешь?
— Разве можно так отвечать маме? — Голос миссис Себастиан стал ласково-поучительным, словно она разговаривала со слабоумным существом. — С тобой хочет поговорить мистер Арчер. Помнишь мистера Арчера?
— Неужели нет?
— Сэнди, прошу тебя, говори, как все люди.
— А я теперь не как все. Ладно, давай сюда своего шпика.
Грубость Сэнди явно была напускной, вызванной чувствами вины, страха и отвращения к самой себе, а также довольно агрессивным презрением к матери, но сейчас эта грубость завладела ею полностью, стала ее вторым «я». Я же вошел в комнату в надежде протянуть руку помощи той девочке, которая собирала университетские вымпелы и игрушечных животных.
Она сидела в постели, прижав к груди одну из таких игрушек — коричневого бархатного спаниеля с висячими ушами, глазами-пуговками и красным языком из фетра. Лицо у Сэнди горело, веки опухли. Я присел на корточки возле ее кровати, и наши глаза оказались на одном уровне.
— Привет, Сэнди!
— Привет! Меня собираются упрятать в тюрьму. — Голос у нее был тусклый, безжизненный. — Можете торжествовать.
— Почему ты так говоришь?
— Вы этого добивались, разве нет?
— Ты не имеешь права разговаривать с мистером Арчером таким тоном, — вмешалась стоявшая у двери миссис Себастиан.
— Уходи, — сказала девочка. — У меня от тебя болит голова.
— Это у меня болит голова.
— У меня, по-моему, тоже начинает болеть, — сказал я. — Прошу вас, разрешите мне минуту поговорить с Сэнди наедине.
Миссис Себастиан вышла.
— О чем это мы будем говорить? — спросила девочка.
— Ты можешь помочь мне и одновременно себе. Всем будет лучше, если мы сумеем разыскать Дэйви до того, как он убьет мистера Хэккета. Ты знаешь, где они?
— Нет.
— Вчера вечером или, пожалуй, ночью ты сказала, что Дэйви ищет одно место, место, где он когда-то жил. Ты знаешь, где это, Сэнди?
— Откуда мне знать? Он сам не знает.
— Он помнил какие-нибудь приметы?
— Помнил, что оно где-то в горах, к северу от Санта-Тересы. Какое-то ранчо, где он жил до того, как его поместили в приют.
— Он что-нибудь рассказывал про это место?
— Да, но мне оно не показалось похожим на ранчо. Дом давно сгорел. Кто-то настелил крышу над уцелевшим крылом.
— Дом сгорел?
— Так он сказал.
Я встал. Девочка отшатнулась, вцепившись в бархатную собаку, как будто та была ее единственным другом и защитником.
— Почему он хотел вернуться туда, Сэнди?
— Не знаю. Он когда-то жил там со своим отцом. И матерью. Наверное, это место представлялось ему раем.
— Лорел Смит — его мать?
— По-моему, да. Она сказала ему, что она его мать. Но она бросила его, когда он был еще маленьким. — Сэнди шумно вздохнула. — Он может считать, что ему крупно повезло, сказала я.
— А чем тебе не угодили твои родители?
— Об этом я не хочу говорить.
— И что у тебя общего с Дэйви? Ты ведь совсем ему не пара.
— Откуда вам знать? Я порядочная дрянь.
Напускная грубость, о которой она на минуту позабыла, снова заявила о себе. Она была не только напускной, потому что мысли девочки блуждали где-то между светом и мраком, кружась, как подброшенная ею самой монета.
В коридоре, где меня ждала Бернис Себастиан, я вспомнил, что в комнате Сэнди что-то изменилось. Она сняла со стены фотографию Хейди Генслер в серебряной рамке.
Глава 19
С разрешения Бернис Себастиан я закрылся в кабинете и позвонил Элберту Блевинсу в «Боумен-отель». После долгого молчания на линии мне начали отвечать один за другим разные голоса: Элберт сейчас подойдет, Элберта в номере нет, но его ищут, Элберт, по-видимому, куда-то ушел, и неизвестно, когда он вернется, наверное, он в кино на Маркет-стрит, где за один сеанс показывают три картины.
Я попросил передать Элберту, чтобы он позвонил мне за мой счет, хотя и не очень-то надеялся услышать его голос еще сегодня.
Можно было испробовать еще один источник информации. Я вынул бумаги, приобретенные мною у Элберта Блевинса, и, разложив их на письменном столе Себастиана, перечитал письмо, которое Элма Р. Краг, теща Элберта, проживая в собственном доме за номером 209 по Уэст Капо-стрит в Санта-Монике, прислала ему в 1948 году.
«Джаспер, Лорел и малыш некоторое время поживут у нас, —
писала миссис Краг, —
а потом Джаспер хочет перебраться на ранчо».
Я поискал имя Элмы Краг в телефонной книге, потом позвонил в справочную, но все напрасно. Письмо было написано почти двадцать лет назад. Миссис Краг либо была уже очень старой, либо умерла.
Выяснить это можно было только одним путем, поэтому я, пожелав Себастианам спокойной ночи, поехал обратно в Санта-Монику. Автострада по-прежнему была забита, но машины шли без остановки. Фары заливали Сепульведу потоком света.
Настроение у меня было приподнятое. Если миссис Краг жива и скажет мне, где находится ранчо, то к утру я доберусь до истины. Я даже позволил себе потешиться мыслью о том, как распоряжусь сотней тысяч долларов.
Черт побери, да я ведь могу даже бросить работу! Эта перспектива меня напугала. Я вынужден был признаться себе, что жил ради ночей, вроде этой, когда метался из одного конца города в другой, отыскивая связи между миллионами его ячеек. Я даже носился с фантастической мечтой о том, что в один прекрасный день я восстановлю все эти связи, и город, очистившись от скверны, восстанет живой и невредимый.
Возле Уилшира я съехал с Сепульведы и по Сан-Винсенте добрался до Уэст Капо-стрит. Дом 209 по Уэст Капо-стрит оказался двухэтажным жилым зданием. Его свежеоштукатуренный фасад украшали откуда-то пересаженные и залитые зеленоватым светом прожекторов пальмы.
В квартире номер один я разыскал управляющего домом, средних лет человека в рубашке с короткими рукавами. Он с трудом оторвался от книги. Я назвал себя. Он сказал, что его зовут Ральф Кадди.
Кадди говорил с южным акцентом, похоже, он был из Техаса. Над камином висели крест-накрест два пистолета, а на стенах несколько нравоучительных сентенций.
— Когда-то здесь жила некая миссис Элма Краг, — сказал я.
— Совершенно верно.
— Вам известно, где она живет сейчас?
— В доме.
— В каком доме?
— В доме для престарелых. Несколько лет назад у нее случился перелом шейки бедра.
— Какая жалость! А мне хотелось с ней поговорить.
— О чем?
— О ее семье.
— У миссис Краг никого не осталось. — И, ухмыльнувшись, добавил: — Если не считать меня.
— В Сан-Франциско живет ее зять. И где-то скрывается правнук по имени Дэйви. Она когда-нибудь упоминала про свое ранчо в округе Санта-Тереса?
— Про ранчо я слышал.
— Не подскажете ли, как его найти?
— Я там ни разу не был. Они от него отказались, чтобы не платить налога.
— Вы родственник миссис Краг?
— Не совсем. Я был другом ее семьи. И остаюсь им.
— Не дадите ли мне адрес дома для престарелых?
— Может, и дам. Только зачем вам миссис Краг?
— Я сегодня встретил ее зятя Элберта Блевинса.
— Первого, значит, мужа Этты, — сразу сообразил Кадди.
— Верно.
— А при чем тут ранчо?
— Элберт о нем упомянул. Он там когда-то жил.
— Понятно.
Ральф Кадди отложил книгу — она называлась «Роль офицера безопасности в деловом мире» — и направился к письменному столу в дальнем углу комнаты. А потом вручил мне аккуратно написанный на листке бумаги адрес Оуквудского дома для престарелых.
Дом для престарелых оказался внушительным на вид особняком, выстроенным в калифорнийской разновидности испанского стиля в двадцатых годах этого века. Находился он в Санта-Монике и стоял в обнесенном каменной оградой парке.
Я очутился в обширной приемной. Группами по два-три человека сидели, беседуя, не давая жизни окончательно остыть, старики. Они почему-то напомнили мне беженцев, нашедших приют в каком-то замке.
Весьма современная на вид сестра в белом нейлоновом костюме повела меня по коридору в комнату миссис Краг, просторную, хорошо обставленную, служащую одновременно и спальней и гостиной.
Седая старая женщина в шерстяном халате сидела в кресле-коляске — ноги ее были укрыты пледом — и смотрела по телевизору шоу Мерва Гриффина. В изуродованных артритом руках она держала открытую Библию.
Сестра приглушила звук телевизора.
— Вас хочет видеть один джентльмен, миссис Краг.
Она подняла на меня удивленные глаза, увеличенные линзами очков.
— Кто вы?
— Меня зовут Лью Арчер. Помните Элберта Блевинса, который был женат на вашей дочери Этте?
— Конечно, я его помню. На память я пока, слава богу, не жалуюсь. А в чем дело?
— Я видел его сегодня в Сан-Франциско.
— Правда? Я уже лет двадцать ничего о нем не слыхала. Когда у Джаспера родился сын, я пригласила Элберта к нам, но он мне даже не ответил.
Она замолчала, вслушиваясь в тишину. Сестра вышла из комнаты. Я сел, и миссис Краг, наклонившись ко мне, вернулась в настоящее.
— А как Элберт поживает сейчас? Он все тот же, что и прежде?
— Вероятно. Я не был знаком с ним раньше.
— Вы ничего не потеряли, — улыбнулась она. — Мой муж говорил, что Элберт родился слишком поздно. Ему бы следовало быть ковбоем в прошлом веке. Элберт всегда чурался общества.
— И сейчас чурается. Он снимает комнату в отеле и живет там один.
— Ничего удивительного. Ему и жениться-то не следовало, и уж никак не на Этте. Сначала я считала, когда они поссорились и Элберт, швырнув лампу, поджег дом, что виноват только он. Но, увидев, чем моя дочь занималась потом… — Она, лязгнув зубами, захлопнула рот, словно откусила и проглотила воспоминания. — Вас послал ко мне Элберт?
— Не совсем. Когда мы с ним разговаривали, он упомянул про ранчо, которое вы подарили ему или дали во временное пользование.
— Это было в 1927 году, — оживленно кивнула она, — когда они с Эттой поженились. Если хотите знать правду, мне это ранчо надоело. Я выросла в городе и была по образованию учительницей. Я двадцать лет кормила кур, но потом решила, что хватит, и заставила Крага перебраться сюда. Он нашел неплохую работу, служил охранником, пока не вышел на пенсию. На ранчо остались Элберт с Эттой. Продержались они там два года, а потом разошлись. Несчастливое было это ранчо. Элберт вам рассказывал?
— О чем?
— О том, что произошло на ранчо. Нет, — покачала она головой, — Элберт не мог вам рассказать, потому что сам не знал, во всяком случае, не знал всего. Сначала он устроил пожар в доме, и Этта сбежала от него. А маленького Джаспера оставила ему. Когда это случилось, мы с мужем забрали Джаспера и вырастили его, что было совсем нелегко, должна вам сказать. Сущее наказание был этот ребенок!
Затем, когда Джаспер женился на Лорел Дадни, он вбил себе в голову вернуться на ранчо. Работать он не собирался, как вы понимаете. Он решил, что там можно жить на гроши и писать пейзажи, сколько душа пожелает. Да, жизнь ему ничего не стоила, потому что после того, как он истратил приданое Лорел, мы с мужем регулярно посылали ему деньги. — Ее руки с вздувшимися венами вцепились в подлокотники кресла-коляски. — А известно ли вам, как проявил свою признательность за все, что мы сделали для него, наш внук?
— Элберт мне не рассказывал.
— Джаспер взял Лорел и мальчика и вместе с ними куда-то исчез. С тех пор от них ни звука. Джаспер — копия своей матери, и хотя она моя дочь, оба они люди насквозь неблагодарные.
Я не стал говорить Элме Краг о том, что ни Джаспера, ни Лорел уже нет в живых. Глаза старухи стали чересчур блестящими. Ей уже и так многое было известно. Горечь застыла в складке ее губ, как предчувствие собственной смерти.
Еще раз, помолчав, она обратилась ко мне:
— Но вы же приехали сюда не для того, чтобы выслушивать мои жалобы. Зачем вы приехали?