— И что потом?
— Это их забота. — Фраза Обри показалась мне странной, ее можно было понять по-разному. — Его обвиняют в убийстве без смягчающих вину обстоятельств, поэтому судьба его решена. Что же касается девочки, то тут вопрос более сложный. Прежде всего она несовершеннолетняя и никаких правонарушений за ней не числится. Кроме того, на ее счастье, она удрала от Спеннера до того, как он убил Флайшера.
— Сэнди — не преступница. Как только она увидела, что дело принимает серьезный оборот, она сбежала.
— Вам ведь, кажется, удалось с ней беседовать? Интересно, какой бес вселяется в такую девчонку? — Обри был искренне обеспокоен. — Моей дочери тоже шестнадцать лет. Хорошая девочка, но и эта была неплохой. Где у меня гарантия, что и моя собственная дочь в один прекрасный день не надумает разбить человеку голову?
— Мне кажется, Сэнди затаила обиду на Лупе. С того-то, вероятно, все и пошло.
— А в чем дело?
— Пока у меня нет доказательств, капитан, я лучше помолчу.
Он наклонился ко мне, лицо у него стало красным, наверное, он думал про собственную дочь.
— Он принуждал ее к сожительству?
— Мне об этом ничего не известно. Но каковы бы ни были их отношения, все это в скором времени прояснится. Люди из отдела по надзору за условно осужденными уж постараются прояснить все детали.
Обри недовольно взглянул на меня и направился к выходу.
— Я хотел поговорить с вами еще кое о чем, — остановил я его. — Пойдемте к вашей машине. Там нас никто не услышит.
Он пожал плечами. Мы вышли из дома. Обри сел за руль, я устроился рядом.
— Вы тот самый Обри, что когда-то служил в полиции Малибу?
— Да. Поэтому-то мне и поручили нынешнее дело.
— Я слышал, что это уже не первое серьезное преступление в семье Хэккетов?
— Совершенно верно. Мистера Марка Хэккета застрелили на пляже.
— Удалось ли вам хотя бы собрать сведения об убийце?
— Нет. Такие случаи, когда преступнику удается мгновенно скрыться, расследовать нелегко, — виновато признался Обри. — Вся беда в том, что мы не могли найти ничего общего между грабителем и жертвой.
— Разве причиной убийства послужило ограбление?
— По всей вероятности. У Хэккета пропал бумажник, а он имел обыкновение носить при себе много денег. Что оказалось, как видите, большой глупостью. На берегу у него был коттедж, где он любил проводить вечера. Вот его и поймали на этой привычке, сумев сорвать немалый куш.
— Кого-нибудь арестовали?
— Мы задержали с десяток подозрительных лиц. Но никого из них обвинить в преступлении не сумели.
— Вы кого-нибудь из них помните?
— Через столько лет? Нет, конечно.
— Я назову вам одного человека. Джаспер Блевинс.
— Нет, не помню, — покачал он головой. — А кто такой этот Джаспер Блевинс?
— Отец Дэйви Спеннера. Если верить старой газете, выходившей в Санта-Тересе, он попал под поезд возле Родео Сити через три дня после убийства Марка Хэккета.
— И что же?
— Интересное совпадение.
— Возможно. Но такие совпадения встречаются на каждом шагу. Иногда они действительно что-то значат, но чаще — ничего.
— Это, по-моему, значит.
— Вы хотите сказать, что существует связь между этими двумя преступлениями, то есть между убийством Марка Хэккета и похищением его сына?
— Какая-то связь определенно есть. В газете также упоминалось, что вы нашли револьвер, из которого был убит Марк Хэккет.
Обри повернулся и с уважением посмотрел на меня.
— Вы недурно поработали, а?
— Удалось вам установить, кому принадлежал этот револьвер?
Обри ответил не сразу.
— Самое странное было то, — наконец сказал он, — что этот револьвер в некотором роде принадлежал самому Хэккету…
— Что дает возможность предположить, не внутрисемейное ли это дело?
Обри поднял руку, останавливая меня.
— Дайте мне закончить. Револьвер принадлежал Хэккету в том смысле, что был куплен одной из его нефтяных компаний. И лежал у них в конторе в Лонг-Биче в незапертом ящике стола. О нем забыли, и он исчез, по-видимому, за несколько дней до убийства.
— Не мог ли это быть служащий, которого когда-то обидели?
— Мы произвели довольно тщательную проверку. Но ничего представляющего интерес не обнаружили. Беда в том, что у Хэккета оказалось немало обиженных среди служащих. Он тогда только перебрался сюда из Техаса и погонял их, как стадо кнутом на техасский манер. Только в Лонг-Биче у него было около пятисот служащих, и добрая половина из них питала к нему жгучую ненависть. Но найти доказательств тому, что его убил кто-нибудь из них, мы не смогли.
— А как называлась его компания?
— «Корпус Кристи ойл энд гэс». Марк Хэккет родился в Корпус Кристи. Не стоило ему оттуда уезжать.
Обри дружески ткнул меня в плечо и включил зажигание. Я вернулся в дом.
Глава 25
В картинной галерее я увидел Герду Хэккет: она стояла, задумавшись, перед картиной, изображавшей человека в путанице геометрических фигур, что, по-видимому, должно было означать единство человека и путаницы.
— Вы любите живопись, миссис Хэккет?
— Да. Особенно Клее. Это ведь я продала эту картину мистеру Хэкке… Стивену.
— Правда?
— Да. В Мюнхене я работала в картинной галерее, в очень хорошей галерее. — В ее голосе слышалась тоска по прошлому. — Там я и познакомилась с моим мужем. Но будь все сначала, я бы не уехала из Германии.
— Почему?
— Мне здесь не нравится. С людьми происходят такие страшные вещи.
— Но вам же вернули вашего мужа.
— Да. — Но веселее она от этого не стала. Она повернулась ко мне, голубые глаза ее были затуманены. — Я очень благодарна вам, честное слово. Вы спасли ему жизнь, большое вам спасибо.
Она притянула меня к себе и поцеловала. Случилось это как-то неожиданно даже для нее самой. Хотела, наверное, выразить каким-то образом свою благодарность, а завершила чем-то другим.
Я поспешил сменить тему разговора.
— Я слышал, вы дружите с Сэнди Себастиан?
— Нет, мы раздружились. Я помогала ей в языках. Но она оказалась неблагодарной.
— Она проводила много времени с Лупе?
— С Лупе? А почему вы спрашиваете?
— Потому что это может оказаться важным. Она часто с ним виделась?
— Конечно, но не в том смысле, что вы имеете в виду. Он иногда привозил ее сюда, а потом отвозил домой.
— Как часто?
— Много раз. Но Лупе женщинами не интересуется.
— Откуда вы знаете?
— Знаю, — вспыхнула она. — Почему это вас так волнует?
— Можно посмотреть его комнату?
— Зачем?
— К вам это никакого отношения не имеет. У него есть комната в доме?
— Нет, он живет над гаражом. Я не знаю, открыто ли там. Подождите, я возьму ключ.
Несколько минут, пока ее не было, я стоял и смотрел на картину Клее. Она нравилась мне все больше и больше. Человек запутался, путаница была в нем самом.
Вошла Герда и вручила мне ключ с биркой, на которой было написано: «Квартира над гаражом». Я пошел в гараж и ключом открыл дверь в квартиру Лупе.
Это была так называемая студия, то есть квартира, состоящая из одной большой комнаты и похожей на вагонное купе кухни. Комната была многоцветной. Ее украшали яркие ткани и изделия работы мексиканских кустарей. Над застланной серапе кроватью висело несколько масок доколумбова периода. Если принять во внимание, что Лупе был простого происхождения, то отказать ему во вкусе нельзя.
Я прошелся по ящикам комода, но не нашел в них ничего криминального. В ящичке над раковиной в ванной оказалась лишь баночка какого-то крема. Зато в кухне на дне какой-то миски я разыскал кусочки сахара, не очень умело обернутые в фольгу.
Всего их было шесть. Я взял три, сложил в носовой платок и спрятал во внутренний карман пиджака.
С лестницы не доносилось ни звука, поэтому я был крайне удивлен, когда дверь у меня за спиной отворилась и вошел Сидни Марбург. На ногах у него были теннисные туфли.
— Герда сказала, что вы пошли сюда. Что тут у Лупе?
— Просто изучаю.
— Что изучаете?
— Его моральный облик и нормы поведения. Он ведь не совсем обычный слуга, а?
— Совершенно справедливо. Лично я считаю, что он подонок. — Бесшумными шагами Марбург подошел ко мне. — Если вы разыщете что-либо его компрометирующее, дайте мне знать.
— Серьезно?
— Абсолютно. Моя жена интересуется искусством, поэтому он делает вид, будто тоже им увлекается, но, кроме Рут, никто в это не верит.
— Между ними существуют какие-то отношения?
— По-моему, да. Он довольно часто приезжает к нам в Бель-Эйр, когда меня нет дома. Один из слуг держит меня в курсе событий.
— Близкие отношения?
— Не знаю, — с болью признался Марбург. — Знаю только, что она ссужает его деньгами, потому что видел несколько погашенных чеков. По словам нашего слуги, Лупе докладывает ей обо всем, что делается в доме ее сына. Все это, мягко выражаясь, дурно пахнет.
— Давно они знают друг друга?
— Практически всю жизнь. Сколько я помню, он всегда работал здесь, если это можно назвать работой.
— Сколько же?
— Лет пятнадцать-шестнадцать.
— Вы знали Хэккетов, когда Марк был жив?
Вопрос этот почему-то явно ему не понравился.
— Да. Только я не понимаю, что общего между этим и тем, о чем мы говорим. Мы говорим о Лупе.
— Верно. Скажите, в чем еще вы его подозреваете, кроме соглядатайства в пользу вашей жены? Он балуется наркотиками?
— Меня бы это не удивило, — чуть более охотно, чем следовало, ответил Марбург. — Я не раз видел его в состоянии сильного возбуждения. Он либо маньяк, либо наркоман.
— А видели ли вы его когда-нибудь с дочерью Себастианов?
— Нет, никогда.
— Насколько я понял, он довольно часто возил ее.
— Несомненно. Летом она подолгу бывала здесь. — Он замолчал, глядя на меня с любопытством. — Думаете, он давал ей наркотики?
— Я пока не нашел никаких доказательств этому.
— Господи, если б только можно было обвинить его в этом…
Мне не понравилась его радость.
— Успокойтесь. Я не собираюсь заниматься ради вашего удовольствия подтасовкой фактов.
— Никто вас и не просит. — Но он разозлился. По-моему, прежде всего на самого себя за то, что слишком распустил язык. — Если вам здесь больше делать нечего, я отвезу вас домой.
— Поехали, раз вы меня так просите…
— Мне незачем вас просить. Я серьезный художник и занят своей работой.
Несмотря на то, что Сидни Марбург был не слишком вежлив, мне он нравился, или скорей я был вполне в состоянии терпеть его присутствие. Женившись на Рут, он наверняка вступил с собственной совестью в сделку, ибо она была старше него почти на двадцать лет, но, подобно ловкому посреднику, он удержал из этой сделки некоторый процент, частично сохранив свою самостоятельность.
— Звучит как декларация независимости, — заметил я.
Сердитое выражение на его лице сменилось улыбкой, но в ней было нечто от самоосуждения.
— Пошли. Я вовсе не хотел вымещать на вас свою злость. — Мы направились к его «мерседесу». — Где вы живете?
— В западной части Лос-Анджелеса, но мне нужно в Вудлэнд Хиллс. Там стоит моя машина.
— И там же живут Себастианы, верно?
— Да.
— Что с девочкой? Тронулась?
— Стараюсь выяснить.
— Бог в помощь. Извините, что я был так несдержан минуту назад. С удовольствием вас довезу. Просто, когда я попадаю сюда, у меня возникают неприятные ассоциации.
И, словно надеясь уехать от них навсегда, он с такой силой нажал на акселератор, что «мерседес» заревел. Мы понеслись по берегу озера, через плотину и по петляющему спуску выскочили к воротам, где Марбург, выжав тормоз до упора, заставил машину, взвизгнув, остановиться.
— Награждаю вас крестом за выдающийся полет, — сказал я.
— Извините, если напугал вас.
— У меня было два трудных дня. Я надеялся хоть сегодня получить передышку.
— Я же извинился.
Вниз к идущему вдоль океана шоссе Марбург ехал более осторожно. Он свернул на север, а возле Малибу-Кэньон вновь стал уходить от воды. Через несколько минут мы очутились среди гор.
— Красивая получилась бы картина, если бы нарисовать эти горы, — заметил я.
— Не обязательно, — не согласился со мной Марбург. — Из того, что кажется красивым, обычно получается плохая картина. Все живописные предметы или явления уже были использованы. Нужно найти что-то новое. Красота требует большого труда, сказал кто-то.
— Как, например, тот Клее из галереи?
— Да. Десять лет назад я посоветовал Стивену купить Клее. — И добавил: — Стивену нужен совет. Вкус у него ужасный. Во всем.
— И в женщинах?
— Бедняжка Герда, — простонал Марбург. — Когда она приехала с ним из Германии, ей представлялась la vie en rose. Ее ждало горькое разочарование.
Они живут отшельниками, нигде не бывают, никого не принимают.
— Почему?
— По-моему, он боится… боится жизни. Так бывает с людьми — не со всеми, конечно, — у которых есть деньги. И потом еще то, что случилось с его отцом. Странно, но вот уже пятнадцать лет Стивен ведет себя так, будто то же самое должно случиться с ним. И между прочим, чуть не случилось.
— Да, чуть не случилось.
— У вас большой опыт, мистер Арчер. Скажите, способны ли люди накликать беду на самих себя? Заняв, так сказать, выжидательную позицию?
— Интересная мысль!
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Задайте мне его еще раз, когда я покончу с этим делом.
Он кинул на меня удивленный взгляд, и машина сразу очутилась на обочине. С минуту он, сбавив скорость, весь сосредоточился на дороге.
— А я считал, что вы закончили.
— Нет, пока Спеннер на свободе и остались нераскрытыми несколько убийств.
— Несколько?
Вопрос повис в воздухе. Слева от дороги появилось здание тюрьмы предварительного заключения. Марбург с тревогой поглядел на него, словно боялся, что я хитростью завлеку его туда.
— Вы сказали, несколько убийств?
— Помимо убийства Марка Хэккета, есть еще, по меньшей мере, два.
Пока тюрьма не исчезла за поворотом, Марбург не отрывал глаз от дороги. Заметив площадку для отдыха, он съехал на нее и остановился.
— Кого же еще убили?
— Женщину по имени Лорел Смит. Ей принадлежал небольшой жилой дом в Пэлисейдс. Там ее позавчера и избили до смерти.
— Я читал про нее в утреннем выпуске «Таймс». Полиция считает, что это дело рук сумасшедшего… Садиста, который ее даже не знал.
— Я придерживаюсь другого мнения. Лорел Смит была когда-то замужем за неким Джаспером Блевинсом. Пятнадцать лет назад он погиб, попав под поезд, и случилось это через несколько дней после убийства Марка Хэккета. Мне удалось выяснить, что Лорел Смит и Джаспер Блевинс — родители Дэйви Спеннера. Я уверен, что все эти преступления, включая и похищение Стивена-, связаны между собой.
Марбург сидел неподвижно, и только пальцы его барабанили по рулю, но мне показалось, что он как-то съежился. Потом поднял глаза и, не сдержавшись, бросил на меня мрачный взгляд.
— Может, мне только представляется, но вы что, меня в чем-то обвиняете?
— Возможно. А в чем я могу вас обвинять?
— Смешного тут ничего нет, — обиделся он. — Меня уже один раз обвиняли в том, в чем я не был виноват. Когда убили Марка, меня забрали в участок и целую ночь мучили допросами. У меня было бесспорное алиби, но они в него не верили. Им решение вопроса казалось самым элементарным: раз существует любовный треугольник, значит, убийца я. Я не отрицаю сейчас, да и тогда не отрицал, что мы с Рут были близки. Я обожаю ее, — несколько насмешливым тоном добавил он. — Она в ту пору собиралась разводиться с Марком.
— И выйти замуж за вас?
— И выйти замуж за меня. Поэтому какая польза мне была от смерти Марка?
— Вам, может быть, и не было, а Рут была.
— Не совсем так. Он оставил ей только то, что полагалось по закону. Из-за меня Марк незадолго до смерти написал новое завещание, согласно которому почти все его состояние досталось Стивену. Кстати, у Рут тоже было бесспорное алиби, поэтому я от лица нас обоих категорически отвергаю ваши обвинения.