— Меня там ждут, — ответил Гренер.
— Мы не знаем, как это еще будет оформлено, — добавила Янковская. — Объявят ли профессора Гренера политическим эмигрантом или до окончания войны вообще не будет известно о его появлении, но, по существу, вопрос этот решен.
Я посмотрел на Гренера; во всем его облике было что–то не только птичье, но и крысиное, взгляд его голубоватых бесцветных глаз был зорким и плотоядным.
— Когда же вы собираетесь уезжать? — спросил я.
— Недели через две–три, — сказала Янковская. — Не позже.
— Но ведь перебраться не так просто, — заметил я. — Это ведь не уложить чемодан: у профессора Гренера лаборатории, сотрудники, библиотека…
— Все предусмотрено, — самодовольно произнес Гренер. — За океаном я получу целый институт. А что касается сотрудников, за ними дело не станет.
Но меня тревожил и другой вопрос, хотя он не имел прямого отношения к моим делам.
— А что будет… с детьми?
Все последние дни меня не оставляла мысль о детях, находившихся на даче Гренера.
— С какими детьми? — удивился было Гренер и тут же догадался: — Ах, с детьми… О них позаботится наша гражданская администрация, — равнодушно ответил он. — Они будут возвращены туда, откуда были взяты. В конце концов, я не брал по отношению к ним никаких обязательств.
Я промолчал. Было вполне понятно, какая участь ждет этих детей.
— Может быть, вы еще передумаете и останетесь? — спросил я, хотя было совершенно очевидно, что все уже твердо решено.
— Увы! — высокопарно, как он очень любил, ответил Гренер. — Муза истории влечет меня за океан.
— Увы! — повторила за ним Янковская, хотя каждый из них вкладывал в это междометие разное содержание. — Мы не принадлежим себе.
— Да, отныне вы будете полностью принадлежать заокеанской державе, — сказал я. — Мне только непонятно, чем это будет способствовать величию Германии.
Гренер пожал плечами.
— Наука не имеет границ… — Он посмотрел на часы и встал. — Моя дорогая…
Янковская тоже поднялась.
— Идите! — небрежно приказала она будущему супругу. — Я вас сейчас догоню!
Гренер церемонно со мной раскланялся, я проводил его до дверей.
— Так внезапно? — обратился я к Янковской, когда мы остались одни. — Что это значит?
— Ах, Андрей Семенович, я загадывала иначе, — грустно ответила она. — Увы! Я ведь знаю, как много вы работали в последнее время. Для кого, вы думаете, старается Польман? Почему он вас щадил? Как только вы передадите свою сеть, вас отправят обратно в Россию. А я — я устала уже рисковать…
Она протянула мне руку, и я задержал ее пальцы.
— Мы еще увидимся? — спросил я.
— Конечно!
— Вы у меня в долгу, — упрекнул я ее. — Вы не открыли мне всех тайн, связанных с нашим знакомством.
— Вы их узнаете, — пообещала она. — Это еще не последний наш разговор.
Она задумчиво посмотрела на меня.
— Поцеловать вас?
Я покачал головой. Она вырвала свою руку из моей.
— Как хотите…
Она переступила порог и, не дав мне выйти на лестницу, резким толчком захлопнула за собой дверь. Не успел я вернуться в столовую, как передо мной появился Железнов.
— Что это все значит? — нетерпеливо спросил он.
— Очередная лирическая сцена, — пошутил я. — Госпожа Янковская в одной из ролей своего репертуара!
— Марта сказала, что они уезжают?
— Совершенно верно, — подтвердил я. — Господина Гренера сманили за океан жареным пирогом!
— Каким еще там пирогом? — с досадой отозвался Железнов. — Сейчас не время шутить.
— А я не шучу. Повторяется старая история. Совесть можно продать лишь один раз, а затем сколько ни одолжаться, придется рассчитываться.
Действительно, подумал я, куда делись все патриотические речи Гренера, как только он услышал хозяйский оклик?! Но Железнов не склонен был заниматься отвлеченными рассуждениями.
— Неужели ты не понимаешь, как осложнится твое положение после отъезда Янковской? — с упреком сказал он. — Оберегая себя, она в какой–то степени вынуждена была оберегать и тебя. Ты был ширмой, за которой ей удобно было прятаться. Один ты вряд ли сможешь нейтрализовать Польмана и попадешься как кур в ощип…
— Мне кажется, ты сгущаешь краски. В конце концов я могу рискнуть…
— Мы можем рисковать собой, но не вправе рисковать делом! — резко оборвал меня Железнов. — Свое поручение ты, можно сказать, выполнил. Мы обязаны спасти тебя, но, признаться, очень жаль детей. Их тоже хотелось бы спасти. А кроме того, есть, кажется, еще одно немаловажное обстоятельство, которое может ускорить твое возвращение домой.
— Что же ты собираешься делать? — спросил я.
— Говорить с Прониным, — ответил он. — На этот раз он очень–очень нам нужен!
ГЛАВА XVII. У лукоморья дуб зеленый…
Через день или два после визита Янковской и Гренера в тех кругах Риги, где волею судеб и своего начальства пришлось мне вращаться весь последний год, заговорили о предстоящем отъезде профессора в Испанию.
Его научные исследования, которые он не прекращал, даже находясь, как выражался он сам, на аванпостах германского духа, вступили в такую фазу, что потребовали всех сил ученого. Поэтому он решил на некоторое время уехать в далекую от войны страну, которая на самом деле являлась как бы испытательным полигоном для ученых гитлеровского рейха. Такова была официальная версия. А неофициально в Риге, посмеиваясь, говорили, что просто–напросто Гренер решил провести свой медовый месяц в Мадриде.
Истину знали немногие, знали, разумеется, в Берлине и два–три человека в Риге; мне о ней стало известно только в силу особых отношений, сложившихся между мной и Янковской. Что касается Железнова, он был озабочен предстоящим отъездом новоиспеченной четы, по–моему, больше самого Гренера.
— В связи с этим отъездом ухудшается ваше положение, — говорил мне Железнов, — и очень хотелось бы как–нибудь помочь ребятишкам…
Железнов находился на опаснейшей работе, приходилось все время думать, как бы сохранить на плечах собственную голову, но этот удивительный человек меньше всего думал о себе.
— Пронин встретится сегодня с нами, — сказал мне через несколько дней Железнов. — Не уходите никуда, я слетаю в одно местечко…
Он исчез и сравнительно скоро явился обратно.
— Знаете Промышленную улицу? — спросил он меня. — По–латышски называется Рупниецибас, Запомните: Рупниецибас, дом 7, квартира 14.
— А что дальше? — спросил я.
— Сейчас запомните, а завтра забудьте. Ровно через час приходите по этому адресу. «Руслана и Людмилу» проходили в школе?
— Разумеется…
— Начало помните? — спросил Железнов.
— Там, кажется, посвящение есть, — неуверенно произнес я. — Посвящения не помню.
— Нет, нет! — нетерпеливо перебил меня Железнов. — То, что в школе учили: «У лукоморья дуб зеленый»?
— «Златая цепь на дубе том»?
— Вот и хорошо! — облегченно сказал Железнов. — А то сейчас было бы некогда заучивать стихи. Я уже условился. Вы позвоните и скажете первую строку, вам ответят второй, дальше вы третью, вам четвертую, вы пятую, а вам… Попятно?
— Понятно, — ответил я.
— Вот и ладно, — сказал он. — Помните: ровно через час! А я побегу…
И он опять исчез.
Ровно через час я поднимался по тихой и чистой лестнице дома № 7, а спустя минуту стоял у дверей квартиры № 14 и нажимал кнопку звонка. Дверь мне открыла какая–то пожилая, хорошо одетая и представительная дама. Она ничего не сказала и только вопросительно поглядела на меня. Я неуверенно посмотрел на нее и с довольно–таки глуповатым видом произнес:
— «У лукоморья дуб зеленый»…
Дама слегка улыбнулась и тихо ответила:
— «Златая цепь на дубе том»…
Затем открыла дверь пошире и пригласила:
— Заходите, пожалуйста.
Я очутился в просторной передней. Дама тотчас закрыла дверь и повела меня по коридору в кухню; там у плиты возилась какая–то женщина, одетая попроще.
— Эльза, — сказала дама, — проводите этого господина…
Эльза тотчас вытерла передником руки и, не говоря ни слова и не оглядываясь, открыла выходную дверь. Мы оказались на черной лестнице, спустились на улицу, миновали несколько домов, вошли в какие–то ворота и завернули за угол. Моя провожатая остановилась перед входом в какую–то полуподвальную квартиру, указала на дверь и пошла прочь, даже не поглядев на меня.
Я секунду постоял перед дверью, дернул ручку звонка и услышал дребезжание колокольчика.
Дверь тотчас отворилась, передо мной появился юноша, скорее даже подросток, в серой рабочей блузе.
— Вы к кому? — спросил он довольно недружелюбно, готовый вот–вот захлопнуть передо мной дверь.
— «И днем и ночью кот ученый…» — твердо сказал я.
Подросток окинул меня внимательным взглядом и быстро пробормотал:
— «Все ходит по цепи кругом».
Он выскочил во двор и, полуобернувшись в мою сторону, небрежно кинул:
— Пошли!
По черной лестнице этого же дома мы поднялись на второй этаж; паренек, не стучась и не звоня, решительно открыл незапертую дверь чьей–то квартиры, миновал кухню, в которой у окна, спиной к нам, стоял какой–то мужчина, не обративший на нас внимания, остановился перед закрытой дверью, коротко сказал: «Стучите» — и сразу покинул меня.
Дверь приоткрылась, из–за нее выглянула голубоглазая девушка.
— Вам кого? — спросила она.
— «Идет направо — песнь заводит», — сказал я.
Но она не успела мне ответить.
— «Налево — сказку говорит», — услышал я из–за двери знакомый голос…
Девушка выскользнула в коридор, я вошел в комнату и увидел… Пронина!
Неподалеку от него стоял Железнов.
— Здравствуйте, — сказал Пронин; при встречах в Риге он никогда не называл меня по имени.
— Прибыл в ваше распоряжение, — сказал я.
— Ну, как дела? — спросил Пронин. — Рассказывайте.
— Вероятно, вам уже докладывал товарищ Железнов. Можно сказать, успешно. С девятнадцатью познакомились лично, лицом к лицу, троих нет, исчезли неизвестно куда, с четырьмя еще не встречались.
— Значит, можно домой? — спросил Пронин.
— Это зависит от вас, товарищ майор, — сдержанно произнес я, хотя мое сердце сжалось от радостного предчувствия.
— Да, домой, — повторил Пронин. — Вы сделали большое дело. И кроме того…
— Ну, без Железнова я бы ничего не добился, — убежденно ответил я. — Он многому меня научил.
— А ему и карты в руки, он специалист, — сказал Пронин, усмехнулся и кивнул в сторону Железнова. — Знаете, о чем он просит?
— Догадываюсь.
— А что скажете?
— Поддерживаю просьбу капитана Железнова. Если только возможно что–нибудь…
Пронин насупился.
— Да… — неодобрительно произнес он. — Оба вы специалисты…
На секунду воцарилось молчание.
— Придвигайтесь ко мне, — прервал молчание Пронин. — Давайте подумаем.
Кажется, это было единственное совещание, в котором мне пришлось участвовать за всю мою бытность в Риге.
— Спасти детей… — задумчиво произнес Пронин. — Вывезти с дачи, фактически превращенной в крепость. Невозможное дело! Вывезти чуть ли не целый детский сад из города, находящегося во власти гитлеровцев…
Пронин забарабанил пальцами по столу. Железнов и я молчали. В конце концов, решение зависело от Пронина.
— Однако докладывай, — обратился он к Железнову. — Что имеешь предложить?
— Самолет, — ответил Железнов. — Вызвать самолет. План такой. Самолет посадить у дома Гренера. Ведь это же аэродром! Засекреченный аэродром специального назначения. Среди наших летчиков найдутся такие, которые и захотят и сумеют это сделать. Прохоров, Столярчук… Товарищ Макаров выполнил задание, его все равно надо перебрасывать обратно. Гестапо вот–вот нацелится на него. Вместе с ним забрать детей. И кроме того… Сами понимаете, что будет… Посадка произойдет ночью. Все будет сделано в течение получаса…
Пронин сосредоточенно рассматривал поверхность стола, точно на ней лежала карта или какие–нибудь чертежи. Мы с опасением посматривали на Пронина: согласится или нет?
— Рискованное предприятие, — произнес он. — Аэродром или дача, как их там, охраняются. Крепко охраняются. Приземление самолета будет замечено. Эти стервятники кинутся туда в мгновение ока… — Он замолчал, а мы затаили дыхание. — Но рискнем…
Мы облегченно вздохнули.
— Риск — благородное дело, а в этом случае особенно благородное. Тем более что…
Он быстро посмотрел на нас, и в глазах его загорелся огонек. Пронин жестом предложил нам сесть еще ближе.
— Но помните, ребята, все рассчитать, как в аптеке. Надо проявить максимум самообладания и выдержки. Макарову узнать, какая на даче охрана. Железнову сегодня же связаться по рации с командованием. Лично я советую такой вариант. Когда наши бомбардировщики вылетят на задание, один из них, после того как сбросит бомбы, завернет на дачу. К тому времени надо быть уже там. На помощь Гашке особых надежд не возлагайте. Андрею Семеновичу подготовиться к возвращению. Захватите картотеку, открытки, список. Копию списка передадите мне: мало ли что может стрястись. Командовать операцией будет капитан Железнов. — Пронин строго посмотрел на меня. — Понятно, Андрей Семенович? Каждое слово Железнова — для вас закон.
Он встал, пожал нам руки.
— Идите, — сказал он мне. — Прямо во двор и на улицу. Виктор уйдет позже, вы еще его сегодня увидите.
Я опять миновал кухню, все тот же мужчина по–прежнему стоял у окна, рука его была засунута в карман. Только сейчас я догадался, что он, вероятно, охранял Пронина. На улице, у ворот, тоже стоял какой–то человек — кто знает, свой или чужой. Я прошел мимо, он не последовал за мной.
Дома я выбрал нужные открытки, проверил список, переписал, спрятал в сейф. К вечеру пришел Железнов.
— Ну как? — спросил я.
— Все в порядке, — сказал он как ни в чем не бывало. — Попробую связаться с людьми, к которым я возил вас в гости.
— К утру вернетесь?
— Навряд ли. Машину надо поберечь, — сказал Виктор. — А вы пока собирайтесь.
Через час он ушел.
Я поехал искать Янковскую. В гостинице ее не было, мне сказали, что она почти не бывает у себя.
Я нашел ее по телефону у Гренера.
— Я хотел бы вас повидать, — сказал я.
— Приезжайте, — пригласила она.
— А ваш жених не будет недоволен?
— Он вернется не скоро, — объяснила она.
В квартире Гренера она чувствовала себя полной хозяйкой.
— Я готов к расчету, — сказал я. — Агентура Блейка у меня как на ладони.
— Правда? — обрадовалась она. — Я все время колебалась, получится или не получится.
— Кому же отдать список? — спросил я. — Польману?
— Ни в коем случае! — воскликнула она. — Вы должны отдать Гренеру, но можете передать мне, я сама вручу ему. Мы привезем хороший подарок за океан.
Но вдруг облако печали пробежало по ее лицу.
— А может быть, повременить? — неожиданно предложила она. — Мне жаль вас. Как только вы отдадите список, вам предложат вернуться в Россию. Там все горит у Тейлора. Для вас найдется дело…
— Чему быть, того не миновать, — философски ответил я. — Попадете за океан и быстро все забудете.
— О нет! — сказала она. — Вас я не забуду.
— Полетите на самолете? — спросил я.
— Да. Сначала в Испанию. Но самолет пришлют из–за океана.
— И полетите со своего аэродрома?
— Да, Гренер сразу захватит свои книги и материалы.
— А вам не помешают? — заботливо осведомился я.
— Кто? — удивилась Янковская. — Дачу охраняют эсэсовцы, а они подчинены Польману.
Я усмехнулся:
— Дачу или аэродром?
— И то и другое, — сказала Янковская. — О том, что там аэродром, почти никто не знает. Там всего десять эсэсовцев, и их еще ни разу не сменяли. Так что болтать было некому. А для того чтобы туда не проникли любопытные, достаточно и этого десятка…
Я узнал то, что нужно было узнать, да Янковская и не пыталась что–либо скрыть: она считала меня своим человеком, и ее самоуверенность усилил еще скорый отъезд за океан — она строила большие планы насчет своего будущего.