Что же касается неказачьей части нашей группы, то она представлена москвичами (в основном), питерцами и туляками. Поехавших по чисто политическим мотивам немного. Едут, чтобы проверить себя, посмотреть заграницу, заработать валюты. Лично мне последний мотив кажется странным – ведь общеизвестно, что в горячих точках Югославии нуждаются не в наемниках, а (большая разница!) в добровольцах. Однако меркантильный расчет скорее не вина, а беда этих людей. Похоже, кто-то накануне долго и старательно внушал им, что сербы всем воюющим на их стороне отваливают сполна.
* * *
В Сучаве мы сходим с поезда. Город запомнился грязным вокзалом (в зале ожидания среди белого дня внаглую разгуливали мыши), мужиками в островерхих бараньих шапках. Из Сучавы мы должны выехать до Тимишоары, оттуда до югославской границы рукой подать. Столь сложный вариант попадания в Югославию кажется нам странным, если не подозрительным. Везущие нас Юра и Женя объясняют все сложности дополнительными принятыми ими мерами предосторожности. Объяснения неубедительны. Общеизвестно, что не первый год существует прямой железнодорожный маршрут Москва – Белград (авиатранспорт, разумеется, не в счет – он баснословно дорог). Неужели нельзя было воспользоваться поездом? Похоже, наши «отправители» попросту экономят на нас. Ехать на перекладных (через Сучаву и Тимишоару) куда дешевле, чем прямым поездом. Впрочем, по этому поводу никто не сетует. Трудности дороги ничтожны в сопоставлении с масштабом задач, которые нам предстоит решать через денек-другой. Шутка ли – мы окажемся в самой горячей точке планеты. Окажемся не туристами, не посторонними наблюдателями, а участниками событий. Православным братьям-сербам сегодня приходится туго. Мировое правительство, вскормленное сионистским капиталом, делает все возможное, чтобы сербы перестали быть нацией, чтобы форпост славянства и православия на юге Европы был уничтожен. Именно с этой целью была разрушена мощная славянская держава – Югославия. Именно для этого вооружаются и науськиваются католические и мусульманские сепаратисты. Программа уничтожения очага национального сопротивления новому мировому порядку, опробованная в Ираке, «доводится» на югославской земле. Компоненты этой программы известны: расчленение страны, уничтожение армии, разрушение культуры, информационная и экономическая блокада. Есть все основания полагать, что сценарий, по которому развиваются события в Югославии, вскоре повторится и у нас, в России.
* * *
Опять в поезде. Пункт прибытия – Тимишоара. Название этого румынского города в свое время порядком потрепали средства массовой информации. Возможно, «ненавистный» коммунистический режим заставил возмутиться местных пролетариев. Конечно, ко всем штампам и формулировкам, связанным с недавней, якобы демократической, революцией в Румынии, надо относиться сдержанно. Уже просочилась в прессу куцая информация, что румынские события – вовсе не веяния демократических ветров, а традиционные масонские козни. Разумеется, никто из нас, сидящих сейчас в поезде Сучава – Тимишоара, размышлениями на подобную тему голову не утруждает. Какое нам дело до Румынии, когда мы едем в Югославию. В самую горячую точку планеты.
Обстановка, в которой мы сейчас пребываем, меньше всего соответствует пафосу высоких идей. Вагон, как и весь поезд, грязен и тесен. Места – только сидячие. Липкая духота напополам с жестокими сквозняками. Кое-кто из моих попутчиков излишне весел. Это благодаря изрядной дозе румынской водки. Откуда у них валюта, ведь рубли в этой стране никакой ценности не имеют? Мой сосед Володя Ц. (юркий словоохотливый одинцовский парень, способный ввязаться в разговор на любую тему и по любому поводу, уже успел получить кличку Бес) доверительно сообщил, что казаки «толкнули» в Сучаве что-то из гуманитарной помощи. Позже выяснилась долгая предыстория этой фразы. Оказывается, наши (то есть входящие в состав нашей группы) казаки до того, как погрузиться в поезд, месяц жили в подвалах одного из московских монастырей. Жили – не тужили. Ждали выездных документов. Подрабатывали на хлеб и водку разгрузкой гуманитарной помощи, присланной на адрес этого монастыря аж из самих Соединенных Штатов. Ворочать тяжеленные коробки, заброшенные в Россию сердобольными американцами… и не пошарить в самих коробках – для них, видимо, неприемлемо. Что-то было истреблено под монастырскими сводами, что-то отправилось в недрах посылочных ящиков в родные станицы, а что-то, проделав длинный путь через полусерьезные (эсэнговские) и серьезные (международные) границы, перекочевало в распоряжение румынских барыг. Представляю, как цыганоподобные вороватоглазые румыны (именно такой тип людей преобладал в окрестностях вокзала города Сучава) радовались полученным едва ли не задаром консервам и концентратам, помеченным заветным знаком «Made in USA». Не меньший восторг испытывали и казаки, кому случай представил возможность без всяких протокольных формальностей отведать наверняка дрянного, но все-таки заграничного пойла. Пусть лучше казаки честно пропьют эти подачки из-за океана, чем мурлорожие кооператоры сколотят на них очередной «лимон». Я бы и сам сейчас, забыв о наложенных возрастом и обществом обязанностях, с удовольствием «накатил» стакан.
* * *
В Тимишоаре на вокзале теснота, грязь и тоска, уже знакомые нам по Сучаве. Одно существенное отличие – меньше мужиков в бараньих шапках, да и в целом общий уровень тимишоарской публики ближе к европейскому по сравнению с публикой сучавской. Наши командиры кому-то звонят, куда-то уходят, беседуют о чем-то с красавцем брюнетом в светлой дубленке. Наконец нам адресуется решительное «вперед». Оказывается, то ли пересекать, то ли вплотную подтягиваться к границе мы будем на такси. Что же, согласны. Тем более выбирать не из чего. Границ за свои тридцать с большим хвостиком я повидал немало. Приближался к ним на самолете, пароходе, на разных видах транспорта. На такси ни в одну из стран не въезжал.
Впрочем, въезжать так никуда и не пришлось. Минут через сорок вереница занятых нами такси остановилась у какого-то серого, по всем признакам казенного, здания. Вышедший навстречу немалых объемов офицер-пограничник, едва скользнув по нам цепким взглядом, сказал, как отрезал, «нет» и энергично махнул рукой в ту сторону, откуда мы приехали. Первая попытка пересечения румыно-югославской границы окончилась неудачей. Пришлось возвращаться на вокзал.
Какие действия предприняли Юра и Же-ня в дальнейшем – нам неизвестно. Возможно, все свелось к самой банальной взятке. Возможно, был включен потенциал связей красавца брюнета. Нас в эти детали никто не посвящал. Нас по большому счету это и не интересовало. Главное, что через несколько часов, подтянувшись уже известным способом к румыно-югославской границе, мы, двадцать семь российских граждан, без намека на какие-то трудности эту границу миновали.
На «той» стороне нас ждал автобус. Помимо шофера, в нем находился громадного роста чернобородый детина. Бородач, сносно владевший русским, сверил список нашей группы с какими-то своими бумагами и с места в карьер, едва поздоровавшись, стал предупреждать нас о недопустимости присвоения и утери оружия и снаряжения. Бесцветным голосом чиновника-неудачника он зачитал перечень военного имущества, пропавшего с помощью наших соотечественников, ранее побывавших на югославской земле с миссией, аналогичной нашей. Воровать, тем более у православных братьев-славян, нехорошо, но особого стыда за соотечественников я, признаюсь, не испытал. Ситуация в нашем многострадальном Отечестве ненамного мягче, чем в Югославии, – не сегодня-завтра полыхнут те же события, что и здесь.
Грядет время русского национального трибунала. У нас есть с кого и за что спрашивать. За разворованные ресурсы, за униженных соотечественников, за утраченный престиж, за урезанные границы. За хасидское свинство в Ленинской библиотеке. За русскую кровь в Приднестровье. За преданный Ирак. За обворованных стариков. За тотальную ложь в эфире. За все.
Разумеется, встречать эти события надо не с пустыми руками. Югославия же, уместно вспомнить, на сегодняшний день с лихвой наводнена оружием. Так что, видит Бог, нет греха в том, что, минуя таможенные формальности, ушел десяток-другой «стволов» из братской Сербии в не менее братскую Россию. Наверняка те, кто «приделал ноги» этому оружию, сполна отработал его стоимость на ратной ниве.
Около полуночи въехали в Белград. Внешние приметы страшной войны в городе отсутствуют. Патрулей, военной техники, людей в форме на улицах не видно. Распахнуты двери ресторанов и кафе. Маячат у входа в отели «жрицы любви». Масса целующихся парочек и праздношатающихся стильно одетых парней явно призывного возраста.
Автобус поплутал по переулкам в старой части города и остановился у дома, не имевшего в своем облике ничего примечательного. Здесь чернобородый гигант вышел. К великому нашему удивлению, за ним последовали наши «отцы-командиры». Как будто сутки тому назад кто-то специально тащил их за язык обещать, что они не просто доставят нас до места, но и воевать будут вместе с нами. Похоже, роль Юры и Жени во всей этой эпопее как раз и заканчивалась передачей нас кому-то в Белграде с рук на руки. На прощание они заверили, что дни, потраченные на дорогу, непременно войдут в контракт и будут соответственно оплачены. В сказанное верилось мало…
Утром мы в пункте назначения. Город называется Вышеград. Расположен в гористой местности. На берегу быстроводной реки. Река Дрина. Название знакомо. Когда-то курил (в начале семидесятых) сигареты с таким названием, а совсем недавно случайно услышал сербскую песню, в припеве которой несколько раз повторялось название этой реки.
Временно мы устроены на окраине города в двухэтажном коттедже. Оказывается, до войны здесь располагался интернат для слабоумных детей. «В дурдом определили», – пошутил кто-то из наших. В дурдом так в дурдом.
* * *
Днем на солнце жарко. Впору загорать. Ночью в каменном неотапливаемом корпусе чертовски холодно. Плюс масса сквозняков – в комнатах ни одного целого стекла: или выбиты, или продырявлены пулями. Впрочем, стоит ли обращать на подобные пустяки внимание. Никто нас сюда насильно не гнал и курортных условий не гарантировал.
Пришел сербский офицер. На ломаном русском объяснил, что о нашем приезде начальство уже знает, и завтра кто-то из его представителей непременно нас посетит. Оказывается, «завтра» по-сербски «сутра». Что ж, «сутра», так «сутра»…
В свободное время мы бродили по городу. Он невелик, но сильно разбросан. Многие дома, особенно на окраине, разорены. Из путаных объяснений местных жителей поняли, что здесь жили мусульмане. Похоже, хозяев этих ныне пустующих жилищ в свое время отсюда не очень вежливо «попросили». Война есть война. После того как мусульмане и хорваты явили миру столько примеров зверофашизма по отношению к сербам, иным отношение к ним последних быть не могло. Странно другое. Те, кто отправлял нас сюда, заверяли, что ничего не стоит получить здесь в личную собственность дом с участком. Шикарный жест? Но не эти ли брошенные дома имелись в виду? Тогда ценность предложения весьма сомнительна.
Главная достопримечательность города – мост через Дрину. На мемориальной доске дата: тысяча пятьсот какой-то год. В середине моста стела с плитой, испещренной арабской вязью. Плита основательно заляпана краской из аэрозольного баллончика. Видимо, здорово насолили здесь мусульмане сербам, если все, что с ними связано, вызывает жестко негативное отношение.
Неподалеку от моста – православный храм. Скромный, белый. Совсем как в российской глубинке. Где-нибудь на Тульщине или Тамбовщине. В храм, конечно, зашли. Шла утренняя служба. Удивил голос священника – чистый, густой, сильный. Непривычно было видеть в храме женщин в джинсах, с непокрытыми головами. Оказывается, здесь так принято. Запомнилась и трехцветная – под сербский флаг – закладка в священной книге у батюшки. Выходит, здесь церковь куда ближе к насущным национальным проблемам, чем у нас.
При храме – небольшое кладбище. Бросается в глаза обилие свежих могил. Еще одна примета близкой войны. На крестах, еще пахнущих смолой, – даты рождения и смерти. Возраст погибших колеблется от двадцати до пятидесяти с хвостиком. Сербам есть что защищать, и эта война для них – народная, отечественная.
На трех крестах русские фамилии. Я переписал их в блокнот: Неменко Андрей, Ганиевский Василий, Котов Геннадий.
Свежие могилы соотечественников настроения, разумеется, не прибавили. Судьба. Молодые люди уехали от семей, от близких, от любимых. За тысячу километров, чтобы помочь людям и стране, об истории и проблемах которых наверняка имели весьма смутное представление. Вышло, что поехали сюда, чтобы остаться здесь навсегда. Родственники и друзья сюда не придут, не покрошат крашеных яиц в Пасху, не положат яблок на Яблочный Спас, не сметут снег в канун Нового года. Кто даст гарантию, что нас не ждет такая же судьба? Мрачно…
Вечером выяснилось, что в соседних корпусах «дурдома» живут еще несколько русских. Питерский парень Игорь Т. С месяц назад его ранило в ногу. Ранение сложное. Что-то с коленной чашечкой. Нога не сгибается. Парень едва передвигается. Игорь не сетует, не жалуется, но из его рассказа ясно, что в госпитале ему было оказано только что-то вроде первой, самой примитивной, помощи. Лечить ногу придется на Родине. Но как туда попасть? В одиночку дорога ему не по силам. Игорь ждет попутчика, с чьей помощью можно добраться до Белграда, а оттуда – до Москвы. Другой русский, Евгений С., тоже из Питера. Тоже после ранения. Возможно, история мировой полевой хирургии уже знает подобные случаи, но нам, в большинстве своем гражданским людям, обстоятельства этого ранения показались почти фантастическими. Пуля мусульманского снайпера, войдя в щеку, выбила несколько зубов и вышла наружу через другую щеку. Сейчас следы от пули на щеках уже едва заметны.
Довелось познакомиться с третьим соотечественником, обитающим в «дурдоме». Это – Саша Щ. И сербам, и нашему брату-добровольцу он известен под колоритной кличкой Граф. Родом откуда-то из Сибири. Гражданская специальность – повар. К военному делу отродясь никакого отношения не имел. Даже не служил в армии. Зато здесь, в Югославии, быстро выделился среди русских добровольцев организационными способностями, сколотил мобильный отряд из нескольких десятков сорвиголов, на счету которого немало смелых, грамотно спланированных операций. Видно, природа щедро наделила Сашку полководческим талантом, и дремал тот талант в человеке, пока обстоятельства его не разбудили. Для сербов Граф – едва ли не национальный герой. «О, Граф», – восклицают они и, восхищенно округляя глаза, цокают языками. Воевать Сашке определенно нравится. Но воюет он не ради войны, а ради правого дела. Граф прекрасно ориентируется в нынешнем хитросплетении политических интриг на Балканах, знает истинную цену «нового мирового порядка», осведомлен о роли международного масоно-сионского капитала. Однако от ура-патриотических, шапкозакидательских настроений Граф далек. В самом конце разговора, гася сигарету о край приспособленного под пепельницу осколка мины, он чертыхнулся и неожиданно заключил:
– А вообще-то, эта война никому не нужна.
Встретив наши недоуменные взгляды, повторил:
– Никому! Ни сербам, ни хорватам, ни мусульманам. Да и нам…
Что же, Графу виднее, он здесь давно, имеет право на личное, даже нетрадиционное, мнение. Нам же, невоевавшим, рассуждать на эту тему пока бессмысленно. Во все времена, во всех войнах всегда существовали две правды – правда верхняя, правда политиков и больших полководцев, и правда низовая – окопная, правда солдатская. Сталкивать «лоб в лоб» две такие точки зрения попросту неразумно. По сути, это даже не два мнения, а два измерения, которым никогда не дано пересечься.
* * *
Пока количество дней, проведенных на югославской земле, можно подсчитать по пальцам. Еще не получено оружие, не определено место дислокации. У нас весьма туманные представления о том, чем нам предстоит здесь заниматься. Зато нарастает беспокойство вокруг больных вопросов: зачем мы здесь, в каком качестве, в чьих интересах. «Сербы подставляют под пули, сербы на русском горбу выезжают, сербы нас за людей не считают» – вот главные темы многих боевых эпизодов, которые пересказывают нам наши соотечественники, оказавшиеся здесь на месяц-другой раньше. Эпизоды не выдуманы. Не раз группы, выходившие на задание в сцепке с сербами, оказывались в самый ответственный момент перед лицом смертельной опасности в одиночку. Бывало, что не выполнялись обещания о выделении проводников, прикрытии огнем, своевременном предоставлении боеприпасов. Честно сказать, роль русских в этой «каше» до конца не ясна. «Ветераны» вспоминают, что первых русских здесь встречали чуть ли не с цветами. Нашу, замечу, немалочисленную группу встретили на румыно-югославской границе только для того, чтобы предупредить о хорошем поведении (не пить, не воровать и т. д.).