Из всех афинских навархов Мнесифил был настроен особенно непримиримо к Еврибиаду, коего он считал грубияном и невеждой. Мнесифил, знающий наизусть почти всю «Илиаду», частенько в спорах с Еврибиадом позволял себе отвечать ему стихами Гомера. Это злило Еврибиада, который не мог похвастаться своей начитанностью. Еще Еврибиада уязвляло то, что Мнесифил прекрасно умеет командовать в сражении как одним кораблем, так и большим отрядом триер.
Лишь благодаря вмешательству Фемистокла перепалка между Еврибиадом и Мнесифилом не переросла в крупную ссору.
Шагая к своему шатру, Мнесифил с нарочитой громкостью цитировал слова Нестора из «Илиады»:
Еврибиад удалился в свою палатку весь красный от еле сдерживаемого гнева. Фемистокл посчитал этот момент подходящим для того, чтобы побеседовать с Еврибиадом о его деспотизме в общении с воинами и стратегами из стана афинян и их союзников. К коринфянам и эгинцам Еврибиад проявлял дружелюбие, ибо те были дорийского племени, как и спартанцы. Афиняне же вместе с эвбейцами и кеосцами относились к ионийскому племени. В далеком прошлом, когда греческие племена только-только пришли на Балканский полуостров, между дорийцами и ионийцами не раз случались войны из-за более плодородных земель. Ионийцы большей частью были вытеснены дорийцами с материковой Греции в Малую Азию и на острова Эгеиды. Лишь афинянам удалось выстоять под натиском воинственных дорийцев и закрепиться на полуострове Аттика.
– Если я бываю суров, а порой и жесток в общении с военачальниками, то это ради поддержания строгой дисциплины, – молвил Еврибиад, отвечая на упреки Фемистокла. – В спартанском войске царит жесточайшая дисциплина, друг мой. Благодаря этому спартанцы непобедимы на поле битвы. В объединенном эллинском флоте должен быть такой же железный порядок, иначе нам не одолеть варваров.
– Полностью с тобой согласен, Еврибиад, – сказал Фемистокл, – но не следует все же перегибать палку. Ты позволяешь себе открыто оскорблять стратегов в присутствии слуг и простых воинов, забывая при этом, что они люди знатные. И совершенно недопустимо, по-моему, подвергать военачальников телесным наказаниям, если дело не касается измены или бегства с поля битвы.
– Ты же сам, Фемистокл, сурово наказываешь тех афинян, кто играет в кости или пьет вино перед заступлением в караул, – возразил на это Еврибиад. – У тебя есть специальный раб, который сечет плетью провинившихся воинов. Это ли не унижение для свободнорожденных граждан!
– И все же мой раб не наказывает плетьми военачальников, – заметил Фемистокл. – Я прекрасно сознаю, что аристократы и люди из народа – не одно и то же. Будет лучше, Еврибиад, если и ты станешь следовать моему примеру. Я понимаю, ты привык жить по суровым спартанским законам. Однако здесь не Спарта, а твои соратники – не илоты.
Фемистокл знал, что спартанские илоты – государственные рабы – полностью бесправны, хотя численно они в несколько раз превосходят граждан Лакедемона. Всякий спартанец имеет право подвергнуть любого илота истязаниям за какую-либо вину, а то и вовсе убить. Никакой ответственности за это спартанские граждане не несут. Более того, власти Лакедемона поощряют убийство наиболее сильных илотов спартанскими юношами, готовящимися вступить в войско.
Еврибиад заверил Фемистокла, что впредь он станет более милостив к провинившимся стратегам.
– Я больше не буду поднимать на них руку, – с кривой полу-усмешкой молвил Еврибиад, – не стану и голос повышать на этих изнеженных аристократов. Поручу это моему симбулею Динону, пусть он журит их, как малых детей, не трогая пальцем.
Симбулеем в Спарте называли помощника наварха, который был обязан неплохо знать морское дело. По этой причине в симбулеи обычно назначали кого-нибудь из периэков, живущих на морском побережье Лаконики. Периэками в Спартанском государстве называли граждан, населяющих небольшие лаконские города, подвластные Спарте, и ограниченных в правах по сравнению с коренными спартиатами. Периэков было гораздо меньше, чем илотов, но значительно больше, чем полноправных лакедемонян. Если илоты во время войны поставляли гребцов на триеры и легкую пехоту в спартанское войско, то периэки выставляли тяжеловооруженных гоплитов, занимая в боевом строю равное положение с лакедемонянами.
Еврибиад глубоко уважал Фемистокла за его изворотливый ум и красноречие, за умение давать самый верный совет и находить выход из любого затруднения. Еврибиаду было ведомо, что впавших в отчаяние афинян, получивших убийственный оракул из Дельф, именно Фемистокл убедил не склонять голову перед персами. Фемистокл дал свое толкование дельфийскому оракулу, заявив, что «деревянные стены», упомянутые в нем, которые будут «несокрушимо стоять перед варварами», это не бревенчатая стена Акрополя, но афинский боевой флот. Афиняне поверили Фемистоклу, решив сражаться с персами, хотя перед этим они собирались бежать из Аттики в Италию.
Переговоры афинян со спартанцами на общегреческом съезде в Коринфе также завершились успехом благодаря красноречию Фемистокла, убедившего своих сограждан уступить лакедемонянам главенство на суше и на море. Таким образом, военный союз Афин и Спарты породил Синедрион – объединение эллинских городов, выступивших против Ксеркса. Синедрион объявил войну и тем государствам Эллады, которые дали персам землю и воду в знак своей покорности.
Глава вторая. Ныряльщик Скиллий
Во флоте Ксеркса не было ни одного персидского корабля, поскольку персы отнюдь не являлись морским народом. По персидским поверьям, соленая морская вода есть порождение злого бога Ангро-Майнью, который борется за власть над миром с добрым божеством Ахурамаздой. По этой причине персы предпочитали плавать на лодках по пресноводным рекам и озерам, созданным светлыми богами-язата. Морских путешествий персы старались избегать, страшась козней Ангро-Майнью.
При царе Дарии, отце Ксеркса, держава Ахеменидов завоевала не только глубинные земли Азии, но и вышла к берегам Красного и Средиземного морей. После подавления восстания азиатских греков под властью персов оказались многие острова Эгеиды и Пропонтиды. Персам волей-неволей пришлось осваивать искусство мореплавания. Персы не имели навыков в строительстве быстроходных морских судов, и все же им удалось создать сильный боевой флот.
Дарий был мудрым царем. Он привлек к строительству флота те из покоренных персами народов, у которых имелся опыт кораблестроения и морской торговли. Таким образом, военный флот Персии создавался усилиями египтян, финикийцев, карийцев, киликийцев и прочих племен, живущих на побережье Малой Азии. Все эти народы не только строили корабли, но и поставляли обученные команды для управления ими. Персы если и поднимались на палубу судов, то лишь за тем, чтобы добраться с материка до какого-нибудь острова или же принять участие в абордажной схватке во время морского сражения. Грести веслами и управляться с парусами персы не умели и не стремились этому учиться. Морская стихия по-прежнему пугала персов, которые издревле славились как превосходные конники и лучники.
Потому-то среди пленных азиатов, захваченных Мнесифилом во время скоротечной морской стычки, персов оказалось совсем мало. Основную массу пленников составляли карийцы и греки с острова Кипр. Главным среди пленных военачальников был перс Сандок, а его помощниками являлись кариец Аридолис из города Алабанды и эллин Пенфил, сын Демоноя, из кипрского города Пафос.
Эту троицу привели в палатку Еврибиада, который пожелал сам допросить их. При допросе было позволено присутствовать Фемистоклу, Адиманту, Поликриту и симбулею Динону.
Еврибиад увидел персов воочию второй раз в своей жизни. Первая встреча Еврибиада с персами случилась десять лет тому назад. В ту пору великий царь Дарий, собираясь захватить Грецию, отправил своих послов во все эллинские государства с требованием земли и воды. Дариевы послы добрались и до Лакедемона. Еврибиад хорошо запомнил тот день, когда два персидских посла и их толмач предстали перед спартанскими эфорами и старейшинами. Впрочем, разговаривал с посланцами Дария спартанский царь Клеомен, и беседа у них получилась короткая.
Будучи человеком жестоким и вспыльчивым, Клеомен приказал своим телохранителям бросить персидских послов в колодец. «Пусть они возьмут там землю и воду!» – добавил при этом Клеомен.
Немногие из спартанской знати тогда возмутились этим поступком Клеомена, нарушившего древний обычай неприкосновенности послов. Большинству спартанских граждан пришлась по душе жестокость Клеомена. Наглость Дариевых послов задела лакедемонян за живое. Среди тех, кто одобрял поступок Клеомена, был и Еврибиад.
Десять лет назад персы предприняли первую попытку завоевать Элладу, их войско высадилось в Аттике, преодолев на кораблях Эгейское море. Во главе этого войска стояли Артафрен, племянник Дария, и военачальник Датис. Афиняне и союзные им платейцы сумели разбить варваров в битве при Марафоне, еще до подхода спартанского войска. Персы бежали на свои суда и убрались восвояси.
Ныне царь Ксеркс, сын Дария, сам привел свои полчища в Европу, желая отомстить грекам за позор своего отца.
Сидя на стуле возле шеста, поддерживающего холщовый верх палатки, Еврибиад с надменной неприязнью на лице разглядывал пленников, стоящих перед ним. С них были сняты шлемы, панцири и пояса. Аридолис и Пенфил были одеты в короткие хитоны. Оба глядели себе под ноги, не смея встречаться взглядом с Еврибиадом.
Сандок же, напротив, держался с вызывающей дерзостью. Он стоял с гордо поднятой головой, взирая на Еврибиада с презрительной усмешкой.
Разглядывая Сандока, Еврибиад вспоминал Дариевых послов, утопленных в колодце по приказу Клеомена. Те тоже держались вызывающе, их длинные бороды были окрашены в ярко-рыжий цвет и завиты мелкими колечками, завиты были и их черные волосы.
Сандок был облачен в цветастые штаны, перетянутые ремнями крест-накрест, короткий светло-желтый кафтан с широкими рукавами, похожими на крылья птицы. На ногах у него были башмаки из мягкой кожи с загнутыми носками. Завитая борода Сандока была выкрашена хной. Длинные волосы знатного перса были тщательно расчесаны, ложась ему на плечи несколькими рядами мелко завитых колечек.
– Рассказывай, мерзкий ублюдок, каково число кораблей во флоте твоего царя, – обратился к Сандоку Еврибиад. – И не вздумай лгать! Помни, от твоей правдивости зависит, умрешь ты или будешь жить.
Сандок свободно говорил по-гречески, поэтому Еврибиад разговаривал с ним без толмача.
– Не пугай меня смертью, спартанец. – Сандок величавым жестом сложил руки у себя на груди. – Я – воин, поэтому всегда готов умереть. Что касается твоего вопроса, знай: у Ксеркса тысяча двести боевых кораблей и еще пятьсот грузовых.
– Лжешь! – громко возразил Фемистокл, поднявшись со скамьи и шагнув к Сандоку. – Два дня тому назад во время сильного шторма у Пелионских скал потонуло много ваших судов. Не пытайся это отрицать, перс. Рыбаки с острова Скиаф поведали нам, что все побережье у Сепиадского мыса завалено обломками персидских кораблей. Ну, сколько ваших судов разбилось о рифы во время той недавней бури?
По смуглому горбоносому лицу Сандока промелькнула тень досадливого раздражения.
– Я не знаю точного числа потонувших кораблей, поскольку находился в арьергарде, далеко от Пелионских скал, – ответил он. – По слухам, буря уничтожила около двухсот наших судов.
– В том урагане погибло не меньше четырехсот кораблей, – негромко вставил пафосец Пенфил. – Я был свидетелем всего этого ужаса. У меня под началом было двенадцать триер, вышедших из Пафоса и примкнувших к флоту Ксеркса. Так вот, одиннадцать триер пошли на дно близ Сепиадского мыса, когда с севера налетел сильный шквал. Уцелела лишь триера, на которой находился я сам.
Бросив на Пенфила гневный взгляд, Сандок стал похож на человека, которому наступили на больную мозоль.
– Друг мой, – обратился к Пенфилу Фемистокл, – а известно ли тебе, что сталось с тремя нашими триерами, которые несли дозор в проливе между Скиафом и полуостровом Магнесия? Они исчезли так внезапно, хотя море в последние два дня было спокойным.
– Их настигли корабли финикийцев и потопили, – ответил Пенфил. – Насколько мне известно, эти три триеры были из разных городов. Одна была из Афин, другая с Эгины, а третья из Трезена…
– Совершенно верно, – пробормотал Фемистокл, печально покачав головой.
– Весь ваш флот ожидает та же участь! – воскликнул Сандок, переводя взгляд с Фемистокла на Еврибиада. – Глупцы, неужели вы надеетесь победить царя царей! Ваш флот ничтожно мал, чтобы его уничтожить, вполне достаточно одних финикийцев, которые имеют триста триер.
– Тебя же мы разбили, Сандок, – проговорил Фемистокл, вновь садясь на скамью рядом с Адимантом и Поликритом, – разобьем и финикийцев, вот увидишь.
– Кстати, Сандок, почему ты столь опрометчиво ринулся к нашей стоянке, имея всего пятнадцать кораблей? – поинтересовался Поликрит. – Неужели ты рассчитывал победить нас такими малыми силами?
– Я совершил ошибку, приняв ваши корабли у мыса Артемисий за флот Ксеркса, – хмуро обронил Сандок. – Когда я разобрался, что к чему, было уже поздно. Ваши триеры отрезали пути отхода моим судам.
– На войне случается всякое, – сказал Адимант с ехидцей в голосе. – Согласись, Сандок, твое поражение и недавний штормовой шквал хоть немного, но ослабили флот царя царей.
Сандок мрачно промолчал, ничего не ответив Адиманту.
Еврибиад вызвал стражу, повелев увести пленников.
– Итак, весь флот Ксеркса находится на другой стороне Эвбейского пролива, примерно в восьмидесяти стадиях от нашей стоянки. – Такими словами симбулей Динон открыл военный совет, расстелив на столе пергамент с изображенными на нем проливами и островами, примыкавшими к Срединной Элладе. – Даже после всех недавних потерь вражеский флот намного сильнее нашего флота.
– Многочисленнее, но не сильнее, – сделал поправку Фемистокл.
– К чему эти риторические обороты? – Адимант бросил холодный взгляд на Фемистокла. – Можно сколько угодно рассуждать о боевом духе наших воинов, однако это не увеличит число наших кораблей. Вот если бы афиняне привели к Артемисию все свои триеры, это стало бы для нас существенным подспорьем.
– Действительно, Фемистокл, почему из двухсот афинских триер в Эвбейский пролив пришло лишь сто двадцать семь? – спросил Поликрит. – Где же остальные афинские корабли?
– Сборы в поход были очень поспешными, поэтому мои сограждане просто не успели снарядить весь наш флот, – ответил Фемистокл. – Но будьте уверены, друзья, афинские триеры, задержавшиеся в Пирее, скоро прибудут сюда.
– Пока к нам не подошло подкрепление, нашему флоту не следует выходить в море и вызывать персов на битву, – промолвил Динон. – Таково мое мнение.
Динон взглянул на Еврибиада, ожидая, что он скажет.
– Согласен, – сказал Еврибиад. – Ежели мы сейчас затеем сражение, то вражеские корабли задавят нас числом. Надо усилить наблюдение за врагом. Как только варвары снимутся с якоря, нашему флоту надо будет спешно отступить в узкую часть Эвбейского пролива. Только там мы сможем биться с флотом Ксеркса на равных.
– Непонятно, почему персидские навархи медлят с нападением на наш флот? – задумчиво произнес Адимант, тыча пальцем в карту. – У персов имеются все возможности для того, чтобы прижать наши корабли к берегу и уничтожить.
Повисла долгая пауза. Никто из присутствующих на совете не знал, что ответить Адиманту, но каждый мысленно страшился именно такого развития событий.
Наконец симбулей Динон промолвил: