Вниз, к грязной, переливающейся всеми цветами радуги воде Каспия уходили отделанные мрамором ступени. Правительственный комплекс зданий стоял недалеко от порта, почти на самом берегу.
Ни с какой стороны — к зданию было не подойти. Снайперы и автоматчики личной охраны пока сдерживали нападающих. Через пробитые стены, через оконные проемы — зорко целились по прилегающим площадям и улицам. Внизу — те, кто не был задействован в обороне — спешно мастырили баррикады из дорогущей, итальянской мебели…
Президент республики Дагестан Гаджи Караев, сидя на роскошном итальянском, обтянутом тонкой кожей диване разговаривал с Москвой. Он вспотел, рукава его дорогущей, голландского полотна были закатаны по локоть, галстука не было, воротничок расстегнут — как у комбайнера — стахановца, устанавливающего трудовой рекорд по намолоту. Только орудием труда Караева была не жатка, а спутниковый телефон, и он отчетливо понимал: выйдет он отсюда живым или нет, зависит только от того, что он сейчас скажет.
В стороне, на диване лежал автомат АКМС со смотанными изолентой магазинами и подсумок с патронами. На поясе у президента — красовался подаренный его чеченским коллегой позолоченный Стечкин с рукояткой ручной работы из дорогого чеченского высокогорного ореха. Как и на всех пистолетах этой подарочной серии — на отшлифованном вручную дереве было выжжено арабской вязью «Достаточно Меня в расчете». Типичный ствол для горца, Стечкин здесь настолько любили — что заказывали новоделы ручной работы…
Но главным оружием Президента все же был не автомат и не пистолет, а телефонная трубка спутникового телефона…
Выслушав собеседника, президент Дагестана вдруг закричал в трубку визгливым голосом.
— А мне наплевать, шакал, что твой хозяин занят! Если ты за пять минут не найдешь его, тебе голову отрежут! Пять минут, услышал?
Стоявшие в дверях нукеры не переглянулись — президент бы заметил — но сделали свои выводы. На Кавказе — любой политик ценен только до тех пор, пока он что-то значит в Москве. Пока он умеет договариваться с Русней, выбивать льготы, субсидии, трансферты. Если он приезжает из Москвы без денег — значит, он не более ценен, чем корова, которая не дает молока. Но у такой коровы всегда есть мясо, верно?
Телефон пронзительно заверещал, требуя внимания хозяина. Потной рукой — президент Дагестана хватанул трубку.
— Алло.
— Гаджи Ахматович, минуточку, соединяю… — послышался в трубке приятный женский голос.
Девушку звали Елена, она закончила Плехановку и довольно хорошо устроилась в жизни — секретарем к одному из самых влиятельных политиков России. Гаджи Ахматович, прошлый раз, как только был в Москве — подарил этой кобыле часы из золота, а потом пялил всю ночь во все места. То, что он трахает подстилку своего хозяина — придавало ему веса в собственных глазах. Как коту, тайно ссущему в хозяйский суп.
— Гаджи, здравствуй, дорогой… — послышался обманчиво добродушный и даже ласковый голос Самого — что там у тебя происходит? Мне уже пистон вставили — допустили, мол…
— Вадим Андреевич… — несвойственным ему визгливым, почти бабьим голосом заговорил президент Дагестана — спасай нас, пока не перерезали всех! Боевики взбунтовались, террористы с гор спустились. Мугуев, шакал проклятый, переметнулся вместе со всей своей кодлой, у него там человек двести, вооруженных до зубов, одни вайнахи, чтоб их отцов женщинами сделали! Со всех сторон окружили. По нам уже танками бьют, мои люди держат правительственный комплекс. Тут у нас потери большие, полицейские гибнут, мои люди гибнут.
На самом деле — били Шмелями, танки пока в ход не пошли. Но московский собеседник — мог этого и не знать…
— Гаджи, ты же докладывал, что у тебя под ружьем только в личной гвардии три тысячи человек. Вы что — с двумя сотнями справиться не можете?
— Вадим Андреевич, как вы не понимаете?! Ваххабиты на улицу вышли, все с оружием, у каждого в подвале схрон. Нас со всех сторон осаждают, снайперы бьют. Присылайте морскую пехоту, Национальную гвардию, вертолеты, кого хотите, присылайте.
— Гаджи, я тебя понимаю. Держись, дорогой, держись. У нас Совет безопасности собирается, я поставлю вопрос. Ближе к ночи, думаю, мы направим спецгруппу, чтобы вывезти вас из Махачкалы. Сам понимаешь, войска просто так с места не сдвинешь, у нас в Чечне неспокойно.
— Вадик! — потеряв терпение, заорал президент Дагестана — мне помощь нужна сейчас! Прямо сейчас! Поднимай самолеты, пусть бомбят, пусть что хотят, делают! Мугуев придет, он тебе ни рубля не даст, у него на арабов все завязано, он на Центр положил! Имей в виду, у меня люди в Лондоне есть, адвокаты есть! Так и скажи на вашем Совете, если вы меня не вытащите отсюда, они все скажут! У меня все, что надо есть, понял?! Все проводки, все номера счетов, видеозаписи, понял меня? Если вы меня и моих людей за час отсюда не вытащите, Мугуева не грохнете, я позвоню в Лондон и дам команду, чтобы они выложили все прессе, понятно?
«Страховка» Гаджи Ахматовича была примерно такой же, как и у других действующих политиков, губернаторов, президентов. В республику — на открытие различных объектов приезжали важные люди — из правительства, администрации Президента, бывало, что и сам со свитой появлялся. Их принимали здесь — широко принимали, как положено на Кавказе. Кому «Мерседес» бронированный, кому кинжал в золоте, кому девочку в постель, кому и мальчика — почему то многие известные политические деятели России предпочитали маленьких детей, видимо пресытились доступными женщинами. Удивил один министр — он попросил организовать для него охоту… на людей! Нашли несколько рабов, русских, поохотились.
Ну и обычное. Бюджет республики состоял из трансфертов процентов на восемьдесят. В некоторых районах и городах — было по две налоговые инспекции на район — при том, что ни та, ни другая не собирала налогов даже на то, чтобы окупить собственное существование. От каждого трансферта аккуратно отпиливались десять процентов и переводились на счета заинтересованных лиц в Швейцарию и оффшоры (при Касьянове было два, потом разохотились). От каждого инфраструктурного проекта с поддержкой федерального центра — например, туристический кластер, гостиницы — тут надо было договариваться. Если что-то собирались строить — процентов двадцать, если вообще ничего не строить, просто по документам провести — пятьдесят. Гаджи Ахматович все записывал — где, кому, когда, сколько. Копил пленочки, записи, переправлял в Лондон. Клал в Барклайс, арендовал там клиентский сейф, нанял адвоката. Управляющему банком оставил распоряжение — дать доступ к сейфу адвокату в случае моей насильственной смерти. Адвокату оставил указание — взять все, что было в сейфе и передать журналистам. Только не знал Гаджи Ахматович — что через два часа после его визита в контору к адвокату наведались сотрудники МИ-5 и убедили его помочь своей Родине. Так что в случае насильственной смерти Гаджи Ахматовича — документы, весь заботливо копившийся годами компромат должны были попасть не в газету, а в британскую разведку…
— Все нормально. Русские придут, иншалла… — успокоил себя Гаджи Ахматович, кладя мокрую от пота руку на рукоять пистолета…
— Товарищ полковник, вас.
— Кто?
— Селиванов, Ростов…
Чернов, никогда без необходимости не державший при себе трубку сотового телефона — принял гладкий, лакированный прямоугольник, поднес к уху.
— На приеме.
— Доброго здоровья — послышался голос полковника ВВС Селиванова.
— Тебе не кашлять.
— Интересуюсь — во дворах у Ленинского — ты?
— Я
Трубка хмыкнула.
— Ты бы хоть опознался, полковник, что ли. Стоят три тачки со знаменами, щас бы как вмазали. Сейчас это быстро…
— Севернее меня — вмажь.
В трубке послышался смешок.
— Приказа нет, а так бы вмазали. Короче, слушай на ухо, только тебе говорю. По Магомеда Гаджиева — прет колонна, двенадцать машин. Номера опознаны — закреплены за ФСБ.
Мугуев, бля…ина!
— Броня?
— Две коробочки. Пушечные.
Чернов понял — у полковника ВВС Селиванова, командующего первым в России полком тяжелых ударных беспилотников, забазированных на Ростов нет приказа, но и оставлять в живых этих уродов неохота. Думали, что вот появятся ударные беспилотники — и все будет намного проще. Ан, нет, одних ударных беспилотников мало, надо еще яйца иметь железные…
Хотя… в России все так и делается, по знакомству.
— В какую сторону прут?
— К озеру.
— Мы отработаем. Набери, если что.
— Добро.
Чернов вернул телефон, хлопнул водителя по плечу.
— Валя, давай — к Степному. Только не напрямик…
Неприметная черная «Шевроле Нива» затормозила около приличного на вид садового дома, не более, но и не менее роскошного, чем другие такие же, выстроившиеся в ряд. Заднее стекло Нивы — было расколочено пулей, еще одна — снесла зеркало заднего вида с левой стороны. Хорошо прокатились, б….
— Фу-у-у-у… — шутливо перекрестился водитель — добрались.
— Хорош языком чесать. Загоняй тачку в гараж. Витя, проверь, что на участке. Отзвони.
— Есть!
Витя, взяв одну из двух имеющихся у них Сайг — пошел на участок. Через минуту — на телефон прошел звонок, никто на него не ответил. Значит — чисто…
Четверо крепких на вид русских мужиков — сноровисто вскрыли дом — три замка, в том числе секретный, решетки на окнах. Открыли дверь гаража, выгнали оттуда еще одну Ниву — старую, пятидверную — и загнали эту.
— Хорошо, что стекла не побили — высказался хозяин домика. Точнее — не он хозяином был, записал на мать, которую давно в Россию вывез.
— Еще не вечер, еще не вечер… — напел известный всем мотив другой.
— Витя, хорош трепаться. Секи улицу, но не светись. Дима, поднимись наверх и тоже секи.
На крыше — точнее на мансарде — были два тайных люка. Если их открыть — дорога будет простреливаться в обе стороны.
Витя и Дима пошли исполнять приказы, командир четверки и хозяин дома прошли в подвал. Подвал был на заглядение — кирпич, бетонный пол, освещение. Массивное основание печки…
Хозяин сноровисто извлек откуда-то короткий колун, каким дрова колют, с силой долбанул по полу. Командир четверки огляделся — но второго колена не было и ему осталось только наблюдать.
Через несколько минут — пол был вскрыт, двое мужчин разгребли бетонную крошку, осторожно вынули проломленные во многих местах могучими ударами доски. Начали осторожно доставать и раскладывать промасленные, тяжелые, увесисто стукающие о дерево, когда их выкладывали свертки.
АКМ, СВД, АКС-74У, РПКС-74 с оптическим прицелом. Патроны — запаянные в двойные пакеты из толстой пленки со специальными гидрофильными губками внутри — воду впитывать. Два пистолета Макарова, гранаты Ф1 и РГД-5, магазины к автоматам, средства связи, разгрузочные жилеты, четыре два подствольника, бронежилета, выменянные у вороватых снабженцев. Ночной прицел армейского образца. Даже противогазы. Все было куплено в разное время и в разных местах, заботливо проверено и свезено сюда. А что говорить — в Буйнакске настоящий оружейный базар работал. Все, что необходимо для действий автономной разведывательной группы специального назначения…
Командир группы взял АКМ, погладил его деревянное, помнящее тепло человеческих рук цевье. Посмотрел на дату изготовления — семьдесят пятый, Ижевск. Господи… сколько же времени с тех пор прошло. Сорок лет… а кажется, что целая эпоха, поколения. Да что там кажется… так оно и есть.
Раньше мы были хозяевами у себя в стране — а теперь партизанские схроны вскрываем!
— Давно в руки не брал, командир? С Афгана?
— Да что там Афган. Афган… это только начало.
Зазвонил телефон.
— Кэп, это Иван. Духи!
Белая, с заниженной по местной моде подвеской Приора — тормознула в паре десятков метров от Нивы. Следом — поспешала еще одна машина, только не Приора — белая трехдверная Нива, очень популярная на Кавказе из-за проходимости и дешевизны.
— Русисты!
— Точняк?
— Сто пудов. Хозяин — русист, тут русисты живут. Тачка тоже русистов.
Один из дагов, сельский, девятнадцать лет, знающий в своей жизни только то, что «даги сила, кто не с нами тот под ногами!», что штаны надо носить короткие, чтобы шайтаны не цеплялись, и что намаз надо читать в два раката, а не в шесть — довольно осклабился.
— Русистов валить надо.
Один из дагестанцев — открыл багажник Нивы, достал оттуда помповое и Сайгу. Сайгу перекинул своему сородичу — и для русских это стало спусковым крючком. С оружием — надо валить.
Сидевший в засаде Витя — прицелился. Он был в нормальной жизни обычным российским мужиком, закончил Губкинский, нашел себе работу — на каспийских платформах, газ разбуривали, инженерная должность, сто пятьдесят один оклад. О том, чтобы кого-то там убивать, воевать — и не думал. Срочку — отслужил, конечно, до этого — пацаном ходил, дрался — со своими против чужих. Но получалось так, что он ощущал себя чужим и беззащитным в Дагестане — и двести с лихом, которые он получал в месяц на карточку — ничего не могли изменить, скорее наоборот. Они, русские буровики и инженеры — старались не «сходить на берег», не выходить за пределы объектов Лукойла, охраняемых вооруженной автоматами службой безопасности. Он знал, что творилось в городе — русского могли избить, убить, унизить и за это — никому ничего не было, местные это воспринимали как свое ПРАВО. Право, которое они взяли сами, никого не спрашиваясь — право сильного, сплоченного, монолитного народца диктовать свою волю. Кто не с нами, тот под ногами! И на платформах — а там было много местных нанято, в основном на черные работы — они подчинялись с какой то усмешкой — мол, ничего, русский, настанет время и все изменится, будешь ты на нас ишачить, за бесплатно — а то зарежем. Всю сложную работу выполняли русские, не потому что местные были глупы, как обезьяны, нет. Среди них встречались умные, даже очень умные, хваткие, расчетливые — вот только они не желали ничего осваивать, все делали спустя рукава: прикажешь — сделают, а сами — ни-ни. Такое ощущение было, что все чего-то ждали, конкретно эти — что настанет время, когда они будут как шейхи приказывать — а русисты и другие — делать все, что им нужно. Потому и смысл учиться — какой? Горский мужчина — не работает, западло…
Сначала было как то нормально… просто не до того было. Квартиру Витя семье купил со своих заработков — хорошую, четыре комнаты, в самом центре. Компания помогла, дала кредит на квартиру, без банка, просто из зарплаты вычитали, хорошо работаешь — проценты не платишь, нефтяная компания заботилась о своих людях. Машину купил — пока жене, самому зачем машина на платформе — не тазик [58]с болтами и гайками, новенький «Форд Фокус», уже иномарка, как-никак. В общем — себя обеспечил, не как в Европе, но нормально, тем более что Европу все трясло сейчас, все хуже и хуже там жили. А потом — по пирамиде Маслоу, обеспечил буровой инженер Витя свои насущные потребности — и захотелось ему обеспечить уже потребности духовные. Задумался Витя — отчего это так, его прадед в Отечественную погиб, защищая эту землю — а теперь, получается, что земля эта вроде как и не его, не может он по ней пройти так, чтобы не плюнули — не в лицо, так в спину. И почему это мы — без боя, безо всего — должны отделять эту землю от общего, от целого. А если все-таки повоевать? А если не отдавать эту землю — пусть не слишком сытную, да красивую — но какую есть! Если нашим дедам она была нужна — то почему мы от нее отказаться готовы, выбросить, как испачканную в ресторане салфетку? И вообще — почему эти, которые ходят и пальцы кидают — имеют на эту землю больше прав, чем он, русский человек? Ведь так никто толком и не сказал этим гордым от собственной ничтожности народишкам: придите с мечом и возьмите. Кого больше — нас или вас?
Так подумал Витя — и сразу в нем что-то переменилось. Не то, чтобы он в качалку там начал ходить, как местные, диким мясом обрастать. Но даже осознание того, что он — русский человек, и таких как он, русских — много, гораздо больше, чем этих, и они эту землю — не отняли оружием, чтобы так себя вести — заставило себя чувствовать другим человеком. И вести себя по-другому: хозяин земли русской на тротуар окурок не бросит, потому что своя земля. Подойдет — и в урну. И пьяным на ней валяться не будет…