Во мне нет страха, только сожаление о том, что доказать свое мужество я могу лишь гибелью за это бессмысленное, чтобы не сказать преступное, дело. Помнишь, как говорил Гете.; признать вину - значит искупить ее. Постарайся не слишком быстро забыть меня. ...Я раз двадцать на сцене изображал смерть, а вы сидели в плюшевых креслах, и моя игра казалась вам правдивой. И теперь очень страшно осознавать, как мало общего имела эта игра с реальной смертью. Смерть всегда изображалась героической, восхищающей, захватывающей, совершающейся во имя убеждения или великого дела.
Стальлук отметил, что, конечно же, из многих тысяч писем отбирались наиболее яркие.
Капитан-фюрер перекрутил сальто в воздухе и как бы спланировал на носки. Подумалось - как хорошо для этой вселенной, что я вселился в тело величайшего преступника всех времен и народов. Ведь сумел предотвратить это.
Фантастки оказалась куда лучше, чем настоящее. Да и фантастика ли это?
Лучше бы страшной сказкой остались бы эти строки;
А как же выглядит реальность? Люди подыхают от голода, лютого холода, смерть здесь просто биологический факт, как еда и питье. Они мрут, как мухи, и никто не заботится о них, и никто их не хоронит. Без рук, без ног, без глаз, с развороченными животами они валяются повсюду. Об этом надо сделать фильм, чтобы навсегда уничтожить легенду "о прекрасной смерти". Это просто скотское издыхание, но когда-нибудь оно будет поднято на гранитные пьедесталы и облагорожено в виде "умирающих воинов" с перевязанными бинтом головами и руками. Напишут романы, зазвучат гимны и песнопения. В церквах отслужат мессу. Но с меня довольно, я не хочу, чтобы мои кости гнили в братской могиле. Нечто подобное я написал профессору Тельману. Я непременно еще напишу ему.
Стальлук снова перевернулся в прыжке... Ух как он лихо разбежался... Боец высшей пробы.
Некоторым разумеется не до бега, и даже ноги унести не дано...
Вот как автору этих строк;
Но не удивляйтесь, если некоторое время от меня не будет никаких известий, потому что я твердо решил стать хозяином собственной судьбы... Ну вот, теперь ты знаешь, что я не вернусь. Пожалуйста, сообщи об этом нашим родителям как можно осторожнее. Я в тяжелом смятении. Прежде я верил и поэтому был сильным, а теперь я ни во что не верю и очень слаб. Я многого не знаю из того, что здесь происходит, но и то малое. в чем я должен участвовать, - это уже так много, что мне не справиться. Нет, меня никто не убедит, что здесь погибают со словами "Германия" или "Хайль Гитлер". Да, здесь умирают, этого никто не станет отрицать, но свои последние слова умирающие обращают к матери или к тому, кого любят больше всего, или это просто крик о помощи. Я видел сотни умирающих, многие из них, как я, состояли в организации гитлерюгенд, но, если они еще могли кричать, это были крики о помощи, или они звали кого-то, кто не мог им помочь.
Стальлук сам себе сказал:
- Гитлер, ты совершил большее, чем преступление - ты ошибся с оценкой: что дважды два не четыре!
Но вот даже умирающие люди верили тирану;
Фюрер твердо обещал вызволить нас отсюда, его слова нам зачитывали, и мы им твердо верим. Я и сегодня еще верю в это, потому что надо хоть во что-нибудь верить. Если это окажется неправдой, то во что же мне верить? Тогда я не хочу ждать ни весны, ни лета, ничего, что приносит радость. Оставь мне эту веру, дорогая Грета, я всю свою жизнь или по крайней мере восемь лет верил в фюрера и в его слово... Это ужасно, с какими сомнениями здесь относятся к его словам, и стыдно, что нечего возразить, потому что факты против них. Если то, что нам обещают, не будет выполнено, значит, Германия погибла, потому что в таком случае никто не будет верен своему слову.
Стальлук ударил ногой в пальму, так что сбил верхушку и заметил:
- Вера пропала, только когда вы стали терпеть поражение за поражением.
Хотя с другой стороны в этом уникального нет.. В сорок первом году пленные солдат крыли, не стесняясь матом Сталина. Тут ответная реакция.
Строчки подтверждают это;
О, эти сомнения, эти ужасные сомнения, если бы можно было поскорее от них избавиться! Нам ясно, что мы стали жертвой тяжелейших ошибок руководства и все это "раздувание" значения крепости Сталинград нанесет нашему народу и народам вообще тяжелейший урон. И все же мы еще верим в счастливое воскресение нашего народа. Об этом позаботятся люди с правдивым сердцем. Придется проделать после войны огромную работу, чтобы положить конец проискам всех сумасбродов, дураков и преступников. Те, кто вернется с войны, выметут их, как сор из квартиры. Мы - прусские офицеры и знаем, что надо делать, когда в нас нужда.
Если есть Бог, написала ты мне в твоем последнем письме, он скоро вернет тебя мне живым и здоровым. Ты писала: такого человека, как ты, который любит животных и цветы и никому не делает зла, любит своего ребенка и жену, Бог непременно сохранит. Благодарю тебя за эти слова, письмо твое теперь всегда со мной в нагрудном кармане. Но если ты, дорогая, ставишь свою веру в существование Бога в зависимость от исполнения твоей надежды, ты окажешься перед очень тяжким решением. Я ведь религиозный человек. Ты всегда была верующей, но теперь это изменится, если мы будем исходить из нашей прежней позиции, ибо обстоятельства таковы, что выбрасывается на свалку все, во что мы верили. Я ищу слова, чтобы сказать тебе об этом. Или ты уже догадываешься сама? Мне показался странным тон твоего последнего письма от 8 декабря. Сейчас у нас середина января. Это теперь на долгое время, а может, и навсегда, мое последнее письмо. Мой товарищ, которому надо на аэродром, захватит его, потому что завтра из нашего котла уйдет последний самолет.
Стальлук заметил сам себе:
- В принципе, конечно, предвидеть фланговые удары с охватом Сталинграда было нетрудно. Особенно если учесть, что еще в августе сорок второго года генерал Гайдне предупредил, что протянутый к Сталинграду палец может быть отсечен фланговыми ударами.
И немцы-солдаты понимают, что их командование подставило;
Положение уже стало неконтролируемым, русские в трех километрах от последней летной базы, и если мы ее потеряем, отсюда и мышь не вырвется - и я в том числе. Конечно, и другие сотни тысяч, но это слабое утешение, что делишь смерть с другими. Если Бог есть... Там, на другой стороне, это тоже повторяют многие, и, наверное, миллионы в Англии и Франции.
Стальлук немного подправил солдата;
- Так ведь и в Советской России у власти не только атеисты! Точнее у власти и в самом деле скорее атеисты, чем агностики, но народ в основном верующий.
Но некоторые или даже многие во Всевышнем разочаровались;
Я не верю больше в доброту Бога, иначе он никогда не допустил бы такой страшной несправедливости. Я больше не верю в это, ибо Бог прояснил бы головы людей, которые начали эту войну, а сами на трех языках твердили о мире. Я больше не верю в Бога, он предал нас, и теперь сама смотри, как тебе быть с твоей верой. Говорить в Сталинграде о Боге - значит отрицать его существование.
Стальлук тут как раз не согласился:
- Может наоборот это доказательство существования Всемогущего Творца - месть гитлеровцам за их преступления.
Впрочем у блокированного в Сталинграде немца есть собственное рационально зерно;
Я должен сказать тебе об этом, дорогой отец, и поэтому мне вдвойне тяжело. Ты меня воспитал, отец, потому что матери не было, и всегда заставлял обращать мои глаза и душу к Богу. И я вдвойне сожалею о своих словах, отец, потому что они будут последними, после них я уже больше ничего не смогу сказать утешительного и примиряющего. Ты, отец, духовный мой пастырь, и в последнем письме я могу сказать только правду или то, что мне кажется правдой. Я искал Бога в каждой воронке, в каждом разрушенном доме, в каждом углу, у каждого товарища, когда я лежал в своем окопе, искал и на небе. Но Бог не показывался, хотя сердце мое взывало к нему. Дома были разрушены, товарищи храбры или трусливы, как я, на земле голод и смерть, а с неба бомбы и огонь, только Бога не было нигде.
Капитан фюрер поражался своей памяти, которая позволяла строить вполне приличные конструкции из двадцать первого века, а тут все запомнилось до запятой:
- Бог есть всегда, но его милосердие отсутствует в момент, когда без него ты становишься ближе к Богу!
Стальлуку понравилась эта фраза. А вот умирающий в Сталинграде солдат считает иначе;
Нет, отец, Бога не существует, или он есть лишь у вас, в ваших псалмах и молитвах, в проповедях священников и пасторов, в звоне колоколов, в запахе ладана, но в Сталинграде его нет. И вот сидишь ты в подвале, топишь чьей-то мебелью, тебе только двадцать шесть, и вроде голова на плечах, еще недавно радовался погонам и орал вместе с вами "Хайль Гитлер!", а теперь вот два пути: либо сдохнуть, либо в Сибирь.
. ГЛАВА ? 2
Олег и Данька вели настоящую охоту за малочисленным британскими диверсантами.
Но пока им после пленения генерала Альвареса не попадалось достаточно крупной добычи. Англичане предпочитали дробить свои ряды и распыляться словно маковые зернышки.
В последней стычке батальон, точнее его отдельная рота Юнгфольк атаковал примерно полсотни британских и около трехсот туземных, не жеnbsp;лающих признать власть фюрера солдат. Двенадцатилетние мальчишки из элиты уже имели большой опыт видения боевых действий. Сначала несколько мальчиков притворившись испуганными, бросились, размахивая руками и мелькая босыми пятками бежать.
Партизаны укрощенной империи льва помчались преследовать оборванных мальчишек. Но нарвались на хорошо замаскированную засаду.
Юные бойцы, прикрывшись большими листьями, взяли врага в кинжальный огонь.
Сражение заняло только одну минуту, серия выстрелов, крики корчащихся раненных, выброшенные фонтанчики багровой крови. Противник даже не рискнул отстреливаться, затем несколько десятков уцелевших туземцев подняли лапы к верху.
Пацаны-воители погнали неприятеля в плен. Негров сдавали в рабочие лагеря, а раненых уже эсесовцы приканчивали, так нет смысла с ними возиться.
Олег это знал, но его юное сердца уже успело на войне очерстветь. По школе они пока не скучал, скорее даже наоборот, а Данька хмурился, но
Молчал. После успешно бой командир, такой же мускулистый голопузый как и все мальчишка, правда, для своего возраста крупногабаритный Вольф разрешил им отоспаться за несколько ночей.
Несмотря на множество колючек, что встречались в джунглях, пацанам категорически запрещалось обуваться - шло воспитание мужество. А как Олегу когда завлекал противником, попало осколком в пятку.
Англичанин выстрел по босым, детским ногам терминаторов из особой ручной пушки. Дальнейший бег по джунглям причинял сильную боль, так что мальчик с большим удовольствием уснул. Сон у него, кстати, выдался класс;
Вот он Олежка видит в крутом - будто он бы великий хоть и юный спортсмен, участвующий за Росси в средневековых соревнованиях. Один против сотни отборных рыцарей. И ему даже к ногам приковали гирьки, чтобы как сказать стало честнее. А что Олег по прозвищу Херувим? В него вселились силы супермена из фэнтази, ведь это сон где все скрытые мечты сбываются.
А принц из империи царя Донцова шведского, сделав вид, что ничего не произошло, прокричал:
-Итак, теперь вы на равных... Подданные движением скакунов марш!
Олег хоть во сне и супермен высочайшего класса. тут слегка пожалел, что нацепил на себя железки. На первый взгляд двадцать фунтов или девять килограмм пустяк, у соперников навешено брони не меньшего веса. Но вот если они привязаны именно к ногам, и стреноживают конечности, то это пустяком никому не покажется. А может это ему кажется, поскольку даже спать приходиться им с израненными обо, колючки ногами? Эх, злая доля невольника, даже во сне от цепей покоя нет!
Первый круг, все противники ставшим попаданцем пионером в чудным мир, которого вроде бы нет, но он реален. Вот они перед Олегом мчались слитной колонной. Даже во сне вели себя для людей естественно, приноравливаясь к обмундированию, оружию и разогреваясь. Большой, наружный круг ристалища измерялся восьмьюстами метрами и был выложен тремя разными чередующимися покрытиями: гладкими каменными плитами, острыми камушками ( иногда по ним в качестве наказания заставляли бежать провинившихся женщин и подростков), и аккуратно уложенным, успевшим уплотнится круглым гравием. Каждое покрытие встречалось трижды, большая длинна именно у острых камней, поэтому поддерживать единый ритм бега ординарным способом невозможно.