Ирис неуверенно переступила через бортик машины, которая подобралась к самому краю скалы. Внутри было прохладно: видимо, работал кондиционер. Второе сиденье оказалось мягким и приятно скрипело. Пристегиваться Ирис не стала. Не хотела оказаться привязанной, пусть и в компании человека, настроенного вполне дружелюбно.
— С вечера. Мы задержались, стемнело, и я немного потерялась. Пришла на площадь, где мы высаживались, а там пусто, — объяснила она.
— Бывает. Правда, за потеряшками возвращаются в течение часа... Обычно. Но у вас, наверное, не слишком добросовестный руководитель, — хохотнул полицейский. — Хорошо, что я тебя нашел. Я вылетаю за пределы города раз в неделю, на всякий случай прочесываю окрестности. Тебе повезло.
Он опустил стекло, и уютная прохладная внутренность аппарата погрузилась в ватную тишину, и только мотор глухо и далеко ворочался, отрезанный звукоизоляцией.
— Покопайся в кармашках справа от панели, — посоветовал полицейский. — Если голодная. У меня там шоколадки и вода.
Пожалуй, она слишком поспешно набросилась на угощение: полицейский снова засмеялся, и его лицо мягко растянулось в смешливых морщинках:
— Да ты, я смотрю, за ночь измучалась. Ешь, мне не жалко. Приедем, я тебя зарегистрирую в отделении, и можешь поесть в нашем кафе. Если не спешишь домой.
Ирис опустила надкусанную шоколадку.
— А регистрировать обязательно?
— Конечно. Ты же потеряшка. Нам нужно сообщить в твою школу, что все в порядке.
— Но тогда у моего руководителя будут... проблемы, — Ирис изобразила испуг. — Я не хочу его подводить. Это же я потерялась, я сама виновата.
— Какая ты, — удивился полицейский. — Но таковы правила. Я должен тебя записать.
— Но ведь накажут и меня, — заныла Ирис. — Сначала за неорганизованность и то, что потерялась, а потом — за то, что подставила руководителя. Понимаете? Прошу вас!
Она тянула время, изображая маленькую девочку, а между тем взгляд ее бегал по приборной панели. Ничего похожего на современные экраны со всеми необходимыми показателями, данными окружения и, конечно же, временем и датой, не было. Ну и как же ей узнать самое главное? Можно дать по голове этому веселому полицейскому уже сейчас, но тогда все равно придется сажать машину в городе и узнавать там. Слишком сложно. А завладеть летательным аппаратом — мысль сама по себе привлекательная.
— Ну хорошо, — сдался полицейский. — Посмотрим. Будет в отделении начальство — придется тебя зарегистрировать. А если нет, то мы, считай, и не встречались. Как тебя зовут-то? Из какой ты школы?
Ирис набила рот шоколадом.
— Ну, ешь, страдалица, — улыбнулся полицейский. — А я меж тем домчу тебя домой. В нашем кафе, кстати, самая свежая выпечка с утра. Как раз успеем отхватить.
Такого добряка и пальцем трогать не хочется. Ирис нахмурилась, старательно жуя вторую шоколадку. Ведь омеги созданы для логических решений, а эмоции только мешают. Вот и теперь: нужно просто вырубить полицейского, и вот она, свобода. Но почему же внутри все восстает и противится? Обыкновенного человеческого сочувствия она, к счастью, не знает — для омег оно не предусмотрено. А даже если бы и знала... Вряд ли полицейский успеет что-то почувствовать, разве что удивление. Удар она рассчитает несильный и, конечно, не смертельный. И все же, все же... Дурацкий дефект. Она прекрасно помнила страх и ужас лиловой проверщицы, и испытывать его снова, вредя человеку, она совершенно не хотела.
— А какой сегодня день недели? — спросила Ирис, делая глоток из бутылки. Свежая, чистая, необработанная вода, какую она и не пробовала. В Центре подавали очищенную, пропущенную через десятки фильтров, уже когда-то использованную. Бывшая в употреблении вода: хуже и не придумаешь. И почему ее вдруг заволновали вкусовые ощущения? Это просто сигналы. В них только информация, и нравиться ей эта вода не может.
— Среда, — отозвался полицейский.
Они миновали горную цепь, и далеко впереди показался Эмпориум. В лучах восходящего солнца гигантский, словно расплывшееся пятно, город блестел крышами, куполами и шпилями. Воды Алого Залива омывали бледно-желтые скалы, чайки парили в дымчатой вышине. Город, застывший на краю скального выхлопа, просыпался, пронизанный свежим, пока еще бледным светом.
— А число? — аккуратно продолжила Ирис. — Я что-то совсем потерялась в датах.
— Так пятнадцатое, — пожал плечами полицейский, увлеченный огоньками на панели. — Пятнадцатое июня.
— Четыре тысячи... — начала она, надеясь услышать год.
— Четыре тысячи, — рассеянно кивнул он.
Ирис закусила губу. Спросит в лоб — от его веселости не останется и следа. И тут сигналом шевельнулась мысль. Ирис перевернула шоколад в поисках отпечатанного срока годности, но не нашла ничего кроме путаного шифра. На второй упаковке было то же. На бутылке с водой вообще ничего не значилось: она была обернута в простую матовую этикетку. Что же делать?
— Какое все отсюда красивое, — сказала Ирис, косясь на полицейского. — А вон тех шпилей я не помню, — она указала на тонкие башни, спиральками взмывавшие ввысь из самого сердца города.
— Это проекции, — улыбнулся полицейский. — Пока не проголосовали и не утвердили, не построят.
Ирис мысленно выругалась.
— А вы давно в полиции? Вам нравится?
— Да с незапамятных лет. Не жалуюсь, — насвистывая, пожал плечами полицейский.
— И в каком году вы поступили? — гнула свое Ирис.
— Да как выпустился, так на службу и поступил.
Он беззаботно смотрел на приближающийся город, а Ирис считала про себя до ста. Если он подлетит к стенам, то появится на всех радарах городской службы безопасности. Не стоит заходить так далеко. Или она решается сейчас, или...
— Ну-ка, покажу тебе, какие скачки умеет делать моя старушка, — похвалился полицейский и опустил один из рычагов.
Машина взревела, словно голодный зверь, и Ирис вжало в сиденье. Подушки под ней заскрипели.
— За десять секунд долетим! — бахвалился он, а город неумолимо несся на них.
Не успеет. Не успеет его отключить, не успеет развернуть машину, не успеет улететь куда-нибудь в горы, куда люди больше не суются.
— Давненько ее построили. Даже сейчас, в девяносто четвертом, с такими скачками не выпускают, а она все радует, — вдруг выдал полицейский.
Ирис шумно выдохнула и бросила в его сторону быстрый взгляд. Полицейский все так же глупо улыбался. Никакие не четыре тысячи. Три тысячи девятьсот девяносто четвертый.
В девяносто четвертом еще не было Центра. Она никому здесь не нужна. Никто за ней здесь не погонится. Она может начать новую жизнь в чужом Эмпориуме — с чистого листа. Так, будто она и вправду человек. Так, как зажила бы десятка без проверок Сальватора, без задания Сената. Свободная десятка, будто она и в самом деле имеет право на свободу.
Ирис вдруг ощутила, как растягиваются в улыбке ее губы. Ее мозг не посылал мышцам лица такого сигнала, и система имитации не выдавала никаких рекомендаций. Ирис улыбалась просто потому, что была счастлива.
Или она просто так думала?
Омеги не знают, что такое счастье. Уж об этой категории на уроках не рассуждали. Радость Ирис, конечно, изучала, но и она прекрасно знала, что односоставная эмоция совсем не равняется сложному комплексу положительных ощущений, который люди называют счастьем.
А может, она все-таки просто зеркалила чувства полицейского? Недалекий и простой — он радовался бодрому утру, свежей выпечке, которую он собирался купить в кафе, яркому солнцу, которое пятнышками перебегало по приборной панели...
Ирис закрыла глаза. Да, она зеркалит его радость. Просто его радость такая сильная, такая чистая и такая понятная, что она кажется куда внушительнее простого односложного ощущения.
Глава 20. Ирис. Слежка, Тит и новая возможность
Причальная платформа сверкала в лучах раннего солнца. Отсюда открывался вид на крыши и купола зданий Сената, но дух от него так, как сверху, не захватывало. Ирис жмурилась, считывая сигналы о повышении температуры воздуха, и ловила между ресниц разноцветную радугу. С Алого Залива задувало соленым ветром, чайки реяли над их головами, словно снизились специально для того, чтобы посмотреть на омегу, которой удалось сбежать.
— Сейчас посмотрю, есть кто в участке или нет, — с видом заговорщика шепнул полицейский.
Он разрешил Ирис забрать еще три шоколадки. Отнекиваться она не стала, и рассовала их по карманам рваного платья. Оно и к лучшему: одна порция дает энергию на несколько часов, и неизвестно, когда она урвет еще кусочек. Вдобавок, эти шоколадки куда сложнее по составу, чем те батончики, которые выдавали в столовой Центра. Логично, ведь они предназначены для людей и их привередливых вкусовых рецепторов. Но одна мысль о том, что она ест что-то, что обязано быть вкуснее ее привычной пищи, приводила Ирис в восторг. И в этом был собственный плюс. Ирис заметила прелюбопытную закономерность: чем больше она получала положительных сигналов от системы имитации, тем проще ей думалось. Это-то она и называла человеческим словом «восторг».
Полицейский исчез на винтовой лесенке, ведшей на первый этаж. Ирис неуверенно шагнула за ним.
— Все чисто. Можешь идти, — полицейский на ходу обернулся и задрал голову.
Ирис тихонько спустилась в приемную, залитую солнцем. Окна здесь были огромные, и пропускали столько света, что Ирис невольно зажмурилась. Из-за распахнутой двери справа с табличкой «открыто» доносились запахи выпечки.
— Точно не хочешь как следует позавтракать? Можно взять с собой, — тепло улыбнулся полицейский.
— Уже вернулись с облета?
Из-за стойки вынырнул мальчишка. На вид он был чуть старше Ирис; может, на пару месяцев, а может, и на пару лет. Светлые вихры были тщательно зачесаны за уши, гимнастерка застегнута на все до единой пуговицы. Он заискивающе улыбался, а в руке сжимал чашку кофе.
— Благодарю.
Полицейский принял чашку и, блаженно прикрыв глаза, сделал глоток. Мальчишка бессовестно пялился Ирис. Его восхищенный взгляд задержался на рваном подоле и грязных коленках.
— Вы взяли нарушительницу? За городом?
— Это наш практикант, Тит, — с улыбкой пояснил Ирис полицейский. — В рвении ему не откажешь. Приходит раньше всех и позже всех уходит. Не пропускает ни одного дела.
— Мой отец — глава ведомства Особых Назначений, — выпятив грудь, сказал Тит. При упоминании об отце его взгляд как-то потускнел. — Когда-нибудь я займу его место.
— А пока он практикуется у нас, — кивнул полицейский. — И вот тебе следующее задание: иди-ка за стойку и тихонечко там сиди.
Тит сморщился, будто ему прямо в рот сунули лимонную дольку.
— Но я же...
— Задание. Слышал?
Тит вытянулся, отсалютовав, и не слишком бодро побрел за стойку. Он не отрывал зачарованного взгляда от Ирис.
— Ну, а теперь беги, — сказал ей полицейский. — Надеюсь, я не пожалею о том, что отпустил тебя без регистрации.
— Не пожалеете, — быстро улыбнулась Ирис и махнула ему на прощание.
Эмпориум встретил ее перезвоном колокольчиков, гудками округлых стеклянных автомобилей, ревом больших грузовых тяжеловозов. Улица тонула в бледном утреннем сиянии, далеко впереди из сердца города поднимались высотки в кольце автострад, из окошка полицейского кафе тянуло ароматами еды, пока еще редкие прохожие сновали мимо, не замечая Ирис. Она оправила складки своего безнадежно испорченного платья и выдохнула.
Она могла пойти куда угодно. Ирис была свободна. Окончательно и бесповоротно свободна, и эта мысль одновременно окрыляла и... тревожила. В переводе с языка сигналов внутренних систем, конечно.
Больше никакого Центра, Мамонтов, Мариэллы и Человека-Без-Имени, имя у которого все-таки нашлось. И вместе с этим — больше никакого Ликвидатора за спиной. В друзья он к ней не напрашивался, но без него как будто... пустота. Словно срезали вроде бы совсем ненужный, нежданный, но все-таки живой росток.
Ирис подметила слежку, миновав три квартала. Она медленно шла, рассматривая в широких, зеркальных витринах причудливые украшения из неведомых сплавов, разномастные флакончики с духами, всевозможные ручные электронные устройства для управления домашней техникой, спящие синтетические мордашки собак и кошек для содержания даже в самых крохотных квартирах, андроидов на любой вкус и банковский счет...
Мальчишка спрятался за рекламный блок с аудио-интерфейсом, который двигался туда-сюда по мостовой и зазывал покупателей высоким, надтреснутым голоском не слишком исправной системы. Ирис увидела его отражение в витрине: мелькнула его форменная гимнастерка и светлые вихры.
— Ты зачем покинул пост? — поинтересовалась она, огибая рекламный блок.
Мальчишка вздрогнул, густо покраснев.
— А я... Это... — забормотал он.
Ирис нахмурилась:
— Смотри, еще уволят.
Тит одернул куртку и прокашлялся.
— Не уволят. За полторы недели службы я заработал шесть благодарностей. И собираюсь заработать еще.
— А я-то тебе зачем?
Рекламный блок протопал дальше по улице. Теперь они стояли посреди мостовой, и редкие прохожие неохотно их огибали по широкой дуге. Ирис догадывалась о мотивах Тита и без разговоров: восторженный шлейф так за ним и волочился. Он смотрел на нее неотрывно, очарованно, бестолково.
— Ты странная, и шеф привез тебя из-за города. Ты откуда?
Он все равно смущенно мялся и крутил пуговицу на лацкане куртки, но с каждым новым словом понемногу смелел, и краска потихоньку сходила с его щек.
— Из-за города, ты же сам сказал, — пожала плечами Ирис и собралась уже отвернуться.
— Постой, — попросил Тит. — А может, тебе нужна помощь? Ну, там... Проводить до дома. За такое тоже выдают благодарности.
— Так тебе благодарности нужны или что? — свела брови Ирис.
Мальчишка снова густо залился краской.
— Нет, ну что ты! Это я так, к слову... Просто вид у тебя такой чудной...
— Ну и ладно, — отозвалась Ирис. — Чудной и чудной. У тебя в жизни мало интересного, что ли?
Тит помялся.
— Я никогда не видел, чтобы с облетов кого-нибудь привозили, — признался он. — Ты как с другой планеты. Понимаешь?
— Не думаю, что за полторы недели в участке произошло хоть что-то интересное, — заметила Ирис.
— Нет, бывает всякое, конечно, — быстро оправдался Тит. — К тому же, я хожу в участок не первый год. Меня отец заставлял. Раньше я просто помогал на выходных, а теперь меня взяли в штат. На лето. А ты... В общем, я сразу понял, что тебе нужна помощь. Ведь забота полиции — благополучие граждан.
— Значит, строишь из себя отличника? — уточнила Ирис.
Смущение Тита было новым и даже немного любопытным. Люди, которых она встречала в Центре, обычно приносили шумные, бойкие эмоции. От них ломило голову. Люди, которых она встретила в Эмпориуме, когда сбежала, выдавали целые клубки непонятных ощущений, от которых сознание буквально трещало по швам. А мальчишка из полицейского участка был очень простым и тихим. Его робость приглушала порывы, прикручивала звук.
— Я не строю, — немного обиделся мальчишка. — Чтобы дойти до высот, нужно стараться.
— А, ну давай, доходи до своих высот, — улыбнулась Ирис. — Но я тебе помогать не собираюсь.
— Да я и не просил...
Вот ведь дурак.
Ирис вдруг вспомнила, что не спала всю ночь, и система имитации дернула резким сигналом. Она зевнула почти рефлексом, не особенно разбирая, следовать советам системы или нет. Ее мозг и вправду работал куда быстрее, чем в Центре: теперь между сигналом и откликом тела проходила доля секунды.
Что, если с такими автоматическими реакциями она и вправду скоро перескочит на десятый уровень? Что будет тогда? Почувствует ли она, что достигла самого верха? Или это происходит само по себе, и об изменениях можно даже и не догадаться?
Только вот кому это теперь нужно? Никто не будет следить за ней с любопытством и недоверием, никто не обзовет ее машиной, никто не спросит у нее, каково это, быть омегой. Таких, как она, вокруг нет. А это значит, что теперь она не омега.
Она — человек.
— Ты возвращайся в участок, — посоветовала она Титу. — А я пойду своей дорогой.
— А тебе точно есть, куда идти? Ты же не из этих? — мальчишка запнулся.