Спеша на деловую встречу, Даландин спустился в подземку. Лавируя между парижанами и вальяжными туристами, он летел по направлению к распахнутым дверям вагона. Уже прозвучало объявление об отправке поезда. Однако в последний момент перед закрытием дверей Кирилл впрыгнул в вагон, врезавшись в кого-то плечом. И поезд тронулся. Оправив свой пижонский вельветовый пиджак и откинув волосы со лба, Даландин дружелюбно улыбнулся взъерошенному чернокожему лет тридцати и произнес:
– Пардон!
К его немалому удивлению чернокожий в ответ довольно злобно сверкнул глазами: кажется, этот потомок людоедов и не думал принимать извинения длинноволосого пижона. Более того, огромный рот чернокожего распахнулся, обнажив желтоватые зубы и просторные своды розового нёба, и на пижона обрушился поток французской площадной брани. Кирилл не чувствовал своей вины перед злобствующим субъектом, и это его «пардон» было актом доброй воли воспитанного человека. Однако хамство чернокожего больно задело его, и поскольку известных французских слов в данной ситуации ему недоставало, он перешел на великий и могучий:
– Развели тут вас, нигеров, на свою голову! Никому житья от вас нет!
С досады махнув рукой, Даландин отошел в сторону. Однако чернокожий последовал за ним и, вплотную приблизившись, вдруг цепко схватил его за рукав:
– Je negre? Je negre? Il m a appele par le negre!
Негр весом под центнер изрыгал проклятия, брызжа в лицо Кириллу своей ядовитой слюной и что-то при этом разъясняя пассажирам подземки. Те внимательно слушали, понимающе кивали и, как всегда, не вмешивались. Влажные губы потомка людоедов ходили ходуном и, казалось, жили своей отдельной омерзительной для Кирилла жизнью. Скульптор попытался было отстраниться от распоясавшегося горлопана, но это лишь плеснуло в топку бензина: тот уже буквально лез на Даландина: его губы уже извивались, как морские гады, возле самого лица скульптора… Сдерживаясь из последних сил, Кирилл смотрел в сторону. Вдруг чернокожий сильно ткнул кулаком Кирилла в плечо и гадко рассмеялся… Тут в голове у Даландина наконец оглушительно лопнула лампочка, и в глазах погас свет. Скульптора замкнуло. Бывший хулиган схватил опешившего обидчика за грудки, несколько раз тряхнул его как грушу и потащил в угол вагона. Чернокожий скис: в этого кудлатого молодого человека, обвешанного стильными шарфами, похоже, вселился бес злобы. Французы в большинстве своем продолжали хранить молчание, но нашлись и те, что вступались за… чернокожего. Какой-то помятый очкарик в берете что-то требовал от Кирилла, но скульптор лишь отмахивался от него, как от назойливой мухи. Из противоположного конца вагона до Кирилла уже долетало робкое: «мафия», «Россия». Кирилл все тряс негра, держа его за грудки и по-русски разъясняя тому что к чему, а очкарик в берете все более распалялся: вероятно, он голосил что-то в защиту потомков несчастных людоедов. В глазах чернокожего заблестели огоньки надежды, и он начал жалобно подтявкивать очкарику. Не ослабляя своей мертвой хватки, Даландин попытался объясниться с очкариком, но тот с маниакальным упорством продолжал отстаивать базовые европейские ценности, обращаясь уже ко всему вагону…
Грозно склонившись над чернокожим, Кирилл изрек:
– Ну что, черножопый, доволен?
Порядком обмякший негр с опаской уставился на Кирилла, и выражение его лица вдруг стало меняться: на место отчаяния, которое еще минуту назад сменило допотопную ярость, приходило чувство смирения, уважения и даже благодарности. Его черная физиономия уже светилась тихим светом раскаяния, так понятного душе бывшего питерского хулигана и закоренелого прогульщика Даландина.
– Pardon msier, pardon! – пискнув, черная гора родила мышь.
Кирилл широко улыбнулся, ослабил хватку и великодушно похлопал чернокожего по плечу:
– Ладно, живи, бумбарашка.
Продолжая извиняться, чернокожий отдалился от скульптора на безопасное расстояние. Французы с пресными, ничего не выражающими физиономиями переводили взгляды со скульптора на чернокожего и обратно. Лишь помятый очкарик не сдавался: вещал что-то травоядной паре старперов, показывая на Кирилла.
– Они говорят, что вы русский расист, и хотят вызвать полицию, – неожиданно услышал Даландин родную речь и повернул голову. Рядом стояла усталая женщина лет пятидесяти. – Весь вагон подтвердит, что вы этого парня жестоко избили.
– И вы подтвердите? – все еще улыбаясь, спросил Даландин. – Ведь правда на моей стороне!
– Забудьте, это тут не работает! – усмехнулась женщина.
– А что работает? – искренне удивился Даландин.
– Закон!
– Значит, закон выше правды?
– Здесь выше. И выходите скорей из вагона, если не хотите в тюрьму…
Вечером за рюмкой коньяка Дина учила уму разуму русского медведя:
– Дикарь ты, Даландин. Да тебя здесь только за слово «негр» могли за решетку упечь!
– За что, это нечестно! – негодовал скульптор.
– Дурак ты, кому ты нужен здесь со своей честностью? – недоумевала Дина.
Последний вечер перед возвращением скульптора в Питер плавно перешел в ночь. Даландин щедро угощал расстроенных предстоящим расставанием хозяев винами и закусками из китайского кафе. Его парижский вояж себя вполне оправдал, но лишь… материально. Дома его с нетерпением ждали друзья-приятели с их веселыми попойками, новые творческие свершения, семья… И вообще дух родины неудержимо тянул его обратно.
Отвлекшись на телефонный звонок, Николя вышел из гостиной.
– Ну, решил? Будешь сюда перебираться? – трепеща ноздрями, нервно спросила скульптора Дина.
– Нет. Не выйдет из меня француза, – усмехнулся Даландин.
– Это почему?
– Я из другого теста. Знаешь, у нас мужики всегда крепко жмут руку, а ваши суют свои влажные ладошки, словно чего-то боятся.
– Конечно, боятся. От таких, как ты, всего можно ожидать! Ишь, что в подземке учинил!
– Вот именно, дорогая! – Кирилл осклабился, но уже через мгновение стал непривычно серьезным.
– И вот еще что: я не хочу жить там, где закон выше правды. Не смогу… Здесь все внешне очень хорошо, пристойно, но сами люди какие-то не горячие и не холодные, а пластмассовые что ли…, кроме, пожалуй, моих китайцев да и этих самых несчастных негров.
– Выходит мы тут все мертвые? – с обидой спросила хозяйка.
– Да нет. Только выпить да поговорить не с кем. Даже большинство наших тут вылиняли. А тебя твоему Николя стоило бы хорошенько отодрать ремнем по совокупности подвигов! – усмехнулся гость миролюбиво.
Порозовевшая актриса грустно вздохнула:
– В том-то и дело, что здесь меня некому драть. – Потом, сверкнув глазами, она выпалила: – Ну и катись ты в свою Россию, дурак. Алкоголик…
Женитьба Буркова
Художников Бурков всегда пользовался успехом у женщин.
Особенно хорошо дела шли в молодости, когда его нос еще не приобрел настораживающей лиловой окраски. Одна молодая особа в те годы умудрилась даже наперекор родителям женить его на себе.
Буркову было в ту пору всего двадцать шесть. Он имел вид эталонного хиппи и вольно перемещался с кистями и мольбертом по окрестностям Вологды, ловя на себе взгляды романтически настроенных девиц, уставших от комсомольского однообразия. Возле Феропонтово к нему как-то и прибились две симпатичные барышни. Художник на пленэре был особенно хорош: косматые власы, сияющие глаза, расхристанный вид и кисть, шныряющая по холсту, как шпага фехтовальщика, все это буквально кричало о причастности художника к загадочному миру, в котором таится выход в эмпиреи.
Одна из барышень – Наташа – первая обратила внимание на живописного молодого пижона и потянула в его сторону подругу…
К радости девиц художник оказался разговорчив и естественен как ребенок: бесхитростно улыбался, отвечая на дурацкие вопросы, без остановки острил и даже позволил Наталье сделать мазок кистью по своему холсту. При этом его лапа уверенно и одновременно мягко направляла девичью руку, и этот дуэт оставил эффектный завиток на холсте.
– Как красиво получилось! – умирала от удовольствия Наташа.
– Да ну, обычное дело, – сверлил ее своим огненным взором художник.
Девица была на седьмом небе от счастья. Радостно щебеча, Наташа написала Буркову свой телефон и кокетливо вложила листок с номером ему в ладонь. Художник, не отрываясь от холста, с беззаботной веселостью скомкал эту бумажку и сунул в карман, не заметив, что Наташа слегка нахмурилась, задетая подобной небрежностью. Однако уже через мгновение девушка расплылась в улыбке: при всем желании долго обижаться на этого сияющего хиппи было просто невозможно. В такие вдохновенные минуты он напоминал не то заигравшегося ребенка, не то щенка, беззаботно катающегося на спине по залитой солнцем поляне…
Дочь директора строительного треста двадцатичетырехлетняя Наташа во всех смыслах была завидной невестой. Миловидная и незлобная, она была пропитана идеалами русской литературы девятнадцатого века, и восторженная душа ее томилась в поисках того единственного и неземного, которого она могла бы полюбить всем сердцем. Обыкновенные, так сказать, правильные молодые люди ее совсем не привлекали. Она не желала идти по жизни путем, заготовленным ей родителями, и ее твердый целеустремленный характер не мог не вызывать уважение даже у отца-начальника. Нет, только самое возвышенное, самое удивительное существо было достойно Наташиной любви, и случайно подвернувшийся ей во чистом поле Бурков, что называется, попал на благодатную почву.
Девица вбила себе в голову, что полюбила, и стала беззастенчиво ухаживать за расхристанным хиппи. Бурков не возражал, тем более что у Наташи всегда можно было вкусно пожрать. Кроме того, она сносно разбиралась в искусстве и получала секретарскую зарплату, на которую нет-нет да и приглашала своего художника в кафе.
Бурков с его случайными заработками и пустым холодильником не сопротивлялся настойчивой ухажерке. Обитал он в комнате одноклассника Николая, работающего где-то на стройке, а по вечерам занятого в народном театре. Этот пронырливый актеришко по дешевке пристраивал картины Буркова, не забывая о своем интересе. Бурков был счастлив получать от него жалкие рубли, поскольку не знал истинной цены своим «художествам». При самостоятельных попытках сбыть живопись плату за холсты он частенько получал в водочном эквиваленте. Подобные сделки шли часто ниже себестоимости и не окупали даже затрат на масляные краски.
Непритязательность Буркова доходила до безалаберности, граничащей с монашеским аскетизмом. Отсутствие денег не тревожило его, но когда краски и водка, которая лилась в этой квартирке рекой, заканчивались, его охватывала лихорадка, за которой неминуемо следовал глубокий творческий кризис…
Зайдя как-то к Николаю, Наташа пришла в ужас от условий жизни своего возвышенного принца и всю вину за это взвалила на хозяина квартиры:
– Как ты не понимаешь, Бурков, что он эксплуатирует тебя!
– Не-е, Колян свой человек, – ухмыльнулся Бурков.
– У тебя все хорошие. Ты хоть знаешь, что он твои деньги прикарманивает?
– Не-е, не прикарманивает. У меня и денег-то нет.
Одним словом не художник, а святая простота…
Наташа, однако, твердо решила устроить жизнь любимого и ринулась спасать его. Первым шагом к спасению стало переселение Буркова под надзор к Наташиной бабушке, Марии Николаевне, бывшей учительнице литературы, обитавшей в трехкомнатной квартире с котом. Бабушка нежно любила внучку и после знакомства с художником согласилась его приютить. Мария Николаевна, также как Наташа, любила искусство и все, что с ним связано, и Бурков сразу пришелся ей по сердцу…
За чаем бабушка с внучкой с умилением переглядывались, наблюдая за художником, жадно рассматривающим альбомы Моне, Гогена и Коровина…
– Красота! Можно мне копии с этого сделать?
– Еще успеете, молодой человек, лучше пейте чай!
Расчет внучки оказался верным. Бабушка, имевшая внушительный опыт работы с трудными подростками, крепко взялась за безалаберного художника, и тот покорился ей, как глина скульптору, с готовностью выполняя заказы, подбрасываемые ее многочисленными знакомыми. Картины и их автор стали постепенно приобретать популярность у вологодской интеллигенции. Некоторые знакомцы стали специально заходить к Марии Николаевне, чтобы переброситься парой сентенций об изобразительном искусстве и вживую понаблюдать за его рождением: Бурков творил, и день и ночь не отходя от мольберта. Квартира педагога превращалась в подобие светского художественного салона, а сама педагог, обладавшая и вкусом, и чувством меры, буквально на глазах превращалась в ушлую галерейщицу. Бурков теперь почти не пил водку, и у него, наконец, появились настоящие деньги, а на обеденном столе более изысканные, нежели «Пшеничная», напитки, потреблением которых дирижировала хозяйка.
Спустя пару месяцев бабушка в присутствии внучки подводила итоги проделанной работы:
– Дорогая, он действительно талантливый человек. И наивен как дитя! Только за ним смотреть нужно. Хочешь, замолвлю за вас словечко перед родителями?
– Бабушка, я так счастлива! – ворковала Наташа, блестя повлажневшими от нежности глазами.
Однако практичный директор строительного треста вместе с супругой бухгалтером наотрез отказали дочери в родительском благословении.
– О чем ты говоришь, девочка? Твой художник не приспособлен ни к чему, кроме своих картин и водки. На луне больше понимают в земной жизни. Совсем вы с бабкой спятили!
– Но я люблю его, а вы его совсем не знаете! – стояла на своем Наташа.
– Мы с матерью понимаем твое увлечение, – директор треста немного сбавил напор. – Но в семейном строительстве твой художник – ноль. Так что… Наш долг оградить тебя от ошибок… Да и мала ты еще!
– И бабушка мала?
– Связался черт с младенцем! Я все сказал. Дочь бросила отчаянный взгляд на мать, ища поддержки. Однако суровая печаль, запечатлевшаяся на лице бухгалтера строительного треста не оставила дочери надежд: ее бухгалтерский баланс категорически не сходится.
– Ладно, сама разберусь, – криво усмехнулась дочь. – В отличие от вас я не собираюсь лишать своего ребенка отца…
И свадьба состоялась. Через месяц с небольшим.
Обычно взлохмаченный и развязный жених в тот день как никогда походил на нормального человека. Подружки невесты оценивающе вглядывались в него и с одобрением кивали невесте. Отец невесты, глядя на зятя, недоуменно пожимал плечами: «Может, и впрямь человеком стал?» Мать невесты тихо вздыхала, утирала слезы и качала головой. Бурков же, пользуясь случаем, налегал на водку, правда, в пределах, дозволенных молодой супругой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.