Допустим, срок послушничества соединен автором жития со сроком иночества. Собственно, таков единственный выход из цифровой головоломки… Тогда девять лет надо воспринимать как сумму: 1,5 с небольшим года плюс 7 с небольшим лет.
Отлично.
Итак, время прибытия на острова – 1537-й или, в крайнем случае, первая половина 1538 года (тогда в пастухах у Сидора Суботы Филипп мог провести несколько месяцев). Таким образом, постригся во иноки он в 1539-м или же в самом начале 1540 года.
Наставничество над новопостриженным иноком игумен Алексий отдал «…монастырскому духовну и знаменоносцу старцу священноиноку Ионе, зовомому Шамше (Шамину – Д.В.)». Иеромонах Иона Шамин был одним из светочей обители, вторым человеком после самого настоятеля, уставщиком братии. Он назван в Житии «сопричастником» преподобному Александру Свирскому, одному из величайших учителей русского монашества в XVI столетии. Александр Свирский скончался в 1533 году, его выученик должен был помнить всю ту науку монашеского делания, которую преподал ему блистательный учитель. Через него к «новоуку» в монашестве протянулась нить от знаменитого подвижника. Как свидетельствует житие св. Александра Свирского, основателя Троицкой обители под Олонцом, ему являлась Богородица, а также Пресвятая Троица в виде трех ангелов – как в библейские времена праотцу Аврааму. Наставничество свирского подвижника вывело к духовными подвигам нескольких святых, основателей монастырей. Иона Шамин не столь известен, как, например, преподобные Адриан Андрусовский, Афанасий Сяндомский или Макарий Оредежский, но школу он проходил ту же самую. Соловецкая община сохранила старинное предание, согласно которому Иона Шамин удостоился чудесного посещения Соловецких чудотворцев.
Таким образом, Филипп получил очень хорошего наставника, обладавшего бесценным духовным опытом.
Иона Шамин взялся за молодого монаха основательно. Под его духовным водительством Филиппу пришлось пройти исключительно трудный путь. Наставник учил его благочинию и смирению. Так, чтобы он запомнил до самой смерти главное правило иноческого быта: дни надо проводить в трудах и постах, а ночи – без сна, в молитве…
Именно этих благ искал когда-то Федор Степанович Колычев. И получил их теперь сполна. Строгость наставническая – норма для начинающего инока. Но для Филиппа это была еще и желанная норма. Очевидно, он имел склонность к тому, что другим давалось с большим трудом.
Прежде всех духовных усилий на Филиппа сваливаются тяжкие физические труды – горше прежних, которыми нагружал его игумен Алексий в послушничестве. Соловецкая обитель для абсолютного большинства монахов оборачивалось тою стороной, которая очень далека от идеального скитского жительства, описанного в трудах преподобного Нила Сорского. Там главным делом инока показан труд молитвенный. А нормальным делом для соловецкой братии был иной труд, его современный мирянин иначе как только каторжным не назовет. Между тем, и молитвенником всякому островному монаху следовало быть неустанным.
Иными словами, рукам Филиппа и хребту его вновь досталось полной мерой… На протяжении нескольких лет он работает в поварне, потом его направляют в «пекольню» (пекарню). Инок таскает воду, тягает дрова, топит печи. Именно ко времени послушания Филиппа по соседству с хлебопеками относится одно монастырское предание, глубоко укоренившееся в среде соловецкого монашества. Старинная история, вошедшая во многие церковные издания, сообщает о том, как инок Филипп обрел за печью чудотворный образ Божией Матери; икона хранилась в обители под именем Богородицы «Хлебенной» или «Запечной», но в советское время исчезла. Однако Житие ничего не рассказывает об обретении Богородичного образа, а монастырское предание было записано в позднее время; Бог весть, сколько в нем правды.
Молитвенник из Филиппа тоже вышел изрядный. Житие хвалит его за искусство в «соборном пении».
Братия проявляла к нему самые добрые чувства: «…бысть всеми любим и почитаем, и хвалим». Очевидно, инок Филипп заработал в общине высокий духовный авторитет. Только тогда, по прошествии нескольких лет после прибытия на Соловки, он взялся за первый монашеский подвиг.
Филипп проявлял склонность к молчальничеству. Однажды он решил, что суровой жизни в стенах обители ему еще мало; он освоил всё, чему мог обучить Иона Шамин; теперь он желал испытать свои силы на ином пробном камне.
Тогда он уходит от братии, чтобы поселится в лесу, на расстоянии нескольких верст восточнее монастыря. Здесь, в одиночестве, в полном молчании, Филипп ведет «крайне жестокое житие», изнуряя себя всенощными молитвенными стояниями. Вместо подушки он использует камень.
Состояние пустынничества – ни в коей мере не равняется простому отдыху от шумства общежительного монастыря. Уединившийся инок сосредотачивается на молитве и богомыслии, очищает ум и сердце от скверны, отыскивает тайные двери, через которые проникают в его сознание соблазны, и затворяет их. Он вырывает из собственной души глубоко укоренившиеся, ставшие частью личности искушения и тем приближается к Богу. Для подобной «чистки» необходима покаянная честность перед самим собой и концентрация воли.
В наши дни участок леса, где четыре с половиной столетия назад подвизался инок Филипп, именуют «Филипповой пустынью» или, иначе, «Иисусовой пустынью». Основанная в XVI веке, она до нынешних дней особо почитается на Соловках как место молитвенного уединения. Правда, от деревянной келейки инока Филиппа ничего не осталось.
По монастырскому преданию, именно здесь Филиппу явится окровавленный, израненный Спаситель в терновом венце, – каким он был после поругания, побоев и мук. Видение Иисуса, быть может, несло в себе пророческое знание о будущем унижении, страданиях и гибели самого Филиппа. На этом месте появится вода из земли, тут ископают колодец и поставят часовню. Но все это произойдет через много лет после того, как инок впервые отправился в лес ради аскетического делания. Духовный писатель XIX столетия архимандрит Мелетий указывал, что «…в 1856 году на расстоянии 28 аршин от этой часовенки, построена деревянная на фундаменте из дикого камня крестообразно церковь во имя Живоначального источника. Внутри храма посредине церкви находится св. кладезь, вода из коего верующим подает исцеление. По входе во храм направо на доске подпись следующего содержания: “Святитель Филипп, будучи игуменом Соловецким, любил удаляться сюда по временам на молитву; незадолго перед тем, как он имел быть избран в Митрополита всероссийского на молитве явился к нему Иисус Христос в терновом венце в оковах. Униженный, обагренный кровию с ранами на теле, в таком виде, как он после поруганий и биений перед судилищем Пилата, введен был в темницу; на месте этого явления брызнули из земли струи чистой ключевой воды. В память этого чудесного прославленного явления, бывшего на сем месте в 1565 году, Св. Филипп поставил здесь часовню. Устроил из дерева и изображение Иисуса Христа, в подобии им виденном, и где вода брызнула из земли, там ископал колодезь, оставил здесь и камень, который был ему возглавием и заповедал хранить. Устроенное Св. Филиппом поддерживаемо было настоятелями свято 300 лет“». Однако это предание не вошло в Житие, да и записано было довольно поздно: в XVIII или даже XIX веке. Трудно судить, насколько оно достоверно. Во всяком случае, деревянное изображение Спасителя, которое хорошо знали паломники позапрошлого века, появилось тут гораздо позднее времен Филиппа.
Многие иноки, зная о духовных подвигах давних своих предшественников, берутся повторить их и превзойти. Принимают обет молчания на долгий срок, пытаются уйти в затвор, поселиться в чащобе или даже юродствовать Христа ради. Но далеко не у всех из этого выходит что-либо путное. Прежде всего, многие просто не выдерживают и сдаются. Другие берутся за дело, к которому они внутренне не расположены, из тщеславия, и ровно ничего этим не приобретают для души. Кто-то старается напоказ; таким «молитвенникам» приходится испытать на себе насмешливое отношение братии. Наконец, настоятель монастыря или старец-наставник может просто не благословить на подобные действия, видя, насколько человек несерьезен, насколько он еще не дорос до аскетических трудов. А то и, дав благословение, быстро останавливают тех, кто берет на себя груз не по силам.
К тому же, по воззрению, распространенному в иноческой среде, тот, у кого лежит душа к особенным подвигам, привлекает особенное внимание сил враждебных, нечистых. К нему подступают бесы, приходится держать духовную оборону от их нападок со всех сторон. Сложно тут не соблазниться, не впасть в прелесть.
Истинный подвижник, особенно пустынник, – большая редкость в иноческой среде. Причем не только сейчас, но и в древности.
Филипп явно удалился на длительный срок не без благословения, всё выдержал и вернулся в «киновию», завоевав всеобщее уважение. Сколько он провел в уединении, неизвестно. Житие говорит о годах его пустынножительства. Но любое уединение на острове неподалеку от большого монастыря не может быть полным. Очевидно, к нему заходили другие иноки, возможно, игумен и старцы, смотрели за благочинием и честностью его жизни, оценивали. Аскетические усилия, если предпринимаются они с прозрачной душой и прямой верой, воздействуют на монаха так же, как на металл воздействует процесс закалки. Шлаки, дурные примеси уходят, остаются лишь чистота и прочность. Опытные братья Филиппа по соловецкой общине, очевидно, следили за изменениями, происходившими с его личностью и вынесли доброе суждение. Это – не тщеславие, не торопливость духа, не самонадеянность экзальтированного неофита. Это – настоящее.
Вернувшись в общину, Филипп спокойно вошел в стихию повседневных трудов. Теперь за ним признавалось право высказывать суждения по важным предметам иноческой жизни, и к словам его прислушивались. Вскоре настоятель сделал Филиппа своим «споспешником», иначе говоря, помощником, доверенным лицом. По словам Жития, «…видя же его игумен Алексей тако превосходяща подвиги, и чюдна смыслом и разсудительна суща, и смирением украшена многим и мужественна в деланиих добродетельных, радовашеся о нем зело, и спомощника и содельника имяше его во многих служениих и попечении, о начальных службах устрояти ему повеле».
Вероятно, после возвращения из лесной кельи, Филипп поднялся на высшую ступень монашества: принял великую схиму. В дальнейшем Житие именует его старцем.
Соловецкая братия видела в Ионе Шамине Божий дар пророчества. Одно из его пророчеств касалось ученика. Всмотревшись в Филиппа духовным взором, Иона Шамин сказал: «Он будет настоятель во святой обители сей».
Так и вышло.
Глава III. Игумен
Соловецкий настоятель Алексий постепенно изнемогал под грузом лет и нездоровья. Ему все труднее было справляться с многочисленными обязанностями главы большого монастыря. Он надеялся передать игуменский сан Филиппу, прекрасно показавшему себя в «начальных службах», уважаемому братией, прожившему в обители девять лет. А, передав, до скончания века жить «особно», отдыхая от трудов.
Но для Филиппа настоятельская власть представлялась остро нежеланной. Создались обстоятельства, крайне неприятные для обоих.
Алексей, как сообщает Житие «благословляет и молит» Филиппа «на свое место игуменом». Слово «молит» в данном случае надо понимать как «умоляет», то есть настаивает и упрашивает Филиппа принять сан против его собственного желания.
Тот отказывается. И, видимо, проявляет большую твердость.
Тогда игумен собирает всю братию и обращается к ней с вопросом: «Меня старость к земле клонит и мучают недуги, так скажите же, кого хотите видеть в настоятелях после меня? Кто будет благоуправно окормлять вас, когда я уйду?» Ни у кого не возникает мнения, что есть более достойный преемник Алексию, чем инок Филипп. Его хвалят за большой разум, духовные знания, способность к наставничеству. Алексий пожимает плечами: «Как мне с вами не согласиться? Думаю о том же». Он рассказывает всей общине о нежелании Филиппа принять власть над обителью и просит монахов обратиться к нему всем миром. «Потом же и вся о Христе братия молят его, дабы повинулся игуменскому благословению и не презрел моления их, еже правити святое место и пещися о спасении братства. Видяху бо его вси всеми добродетельми украшена и могущи спасти словесныя овца. Он же отрицашася такого начинания».
Инок Филипп упорно отвечал всем: «Я недостоин».
Тогда игумен приступил к нему с суровыми словами и повелел принять сан под угрозой наказания. Филипп вынужден был согласиться.
Откуда столь упорное сопротивление?
Явно, дело не только в скромности Филиппа. И даже не только в том, что он с большими усилиями переделал себя, обратился из блестящего дворянина в аскета, молчальника, образцового монаха. Конечно, совмещать игуменские обязанности с тем способом жизни, который он избрал себе, невозможно. От внутренней сосредоточенности, от концентрации на молитве и богомыслии придется надолго отказываться, чтобы блюсти жизнь всей братии. Но… только ли такова причина? Филипп – инок, солдат духовной армии. Ему начальник его, настоятель, велит принять игуменство. Так изложив резоны своего нежелания и все-таки услышав повторный приказ, уместно повиноваться. Прочее же выходит за пределы нормы монашеской жизни.
Житие вкратце приводит смысл речей Филиппа, обращенных к Алексию: «Не желал он принять начальственное положение на себя и отвращался от власти как от великой тяготы. Он в большей степени хотел повиноваться, нежели наставлять иных. Ибо знал блаженный, что для спасения легче и удобнее наставляться от других, чем самому наставлять».
Филиппа признавали пригодным для наставничества. Если так, то он уже давал примеры подобного рода деятельности, – братии было по чему судить. Но тут Филипп отрекается от роли наставника, отрекается с необыкновенным упрямством. Для его согласия требовалось прошение всей братии и угроза игумена.
Как видно, дело в том, что сам Филипп уже задумывался об игуменстве на Соловках. Примерил на себя новые тяготы и увидел ясные резоны для отказа. Для твердого отказа. Какие же?
Вся последующая деятельность Филиппа на игуменском месте резко отличается от того, как управляли Соловецким монастырем его предшественники. Он, человек с опытом богатого помещика, управлявшегося с большим хозяйством, видел возможность и благость перемен, какие требовалось произвести в обители. Видел также масштаб необходимых нововведений. Знал, что способен справиться с этой работой.
Но.
Столь же хорошо понимал, с каким противодействием придется ему столкнуться.
Соловецкая братия привыкла к определенному образу жизни. Хорош он, или плох, хороши ли перемены, дурны ли, а привычка производит давящее действие на умы людей. Филипп мечтал сломать старый тихий уклад выживающего монастыря и превратить обитель в процветающую, обеспеченную всем необходимым, украшенную величественными храмами.
Однако братия-то не могла заглянуть ему в мысли и не знала, каких он способностей человек. Филипп, всю жизнь утверждавший дух евангельской любви, предвидел шатания среди Соловецких иноков, прозревал раздоры и сомневался: да стоил ли ради великих целей поколебать добронравный мир в общине? Не лучше ли та размеренная любовь, пронизывающая скромный быт иноков, чем новая жизнь, в основу которой ляжет непокой?
Потому и отказывался столь долго.
Добр был к другим. Себе склонялся отказать в совершении больших замыслов, лишь бы не утеснять братию.
Но в конечном итоге Филипп отступил. Покорился тому, к чему вел его сам Господь. Дальнейшее сопротивление было бы странно и даже неприлично.
Теперь иноку Филиппу, нареченному игумену, предстояло ехать на материк для поставления в сан у архиепископа Новгородского. Братия избрала сопровождающих, казначей выдал немного серебра на расходы, и монастырский карбас, приняв группу людей в бедных рясах, со скудными харчишками в дорожных мешках, отправился в плавание на полдень. Игумен, крестя на прощание Филиппа, со вздохом напоминал: «Просите у владыки милостыньку… Хлеба нам не хватает».
Сам Алексий не решился покинуть обитель. Как видно, ему не хватало здоровья для трудного плавания и длинных пеших переходов.