Кстати, почему в этом отделении милиции спустя две недели сменился начальник?
Я снял трубку и набрал «02».
Милиция, — раздался на том конце провода голос дежурного.
Генеральная прокуратура. Старший следователь по особо важным делам Турецкий, — сказал я, — соедините меня с семьдесят пятым отделением.
Есть!
В трубке раздались щелчки, шорохи, скрипы, какое-то жужжание, а потом, наконец, я услышал голос:
Дежурный слушает.
Семьдесят пятое?
Так точно.
Старший следователь Турецкий из Генпрокуратуры. Мне нужно поговорить с майором Расуловым.
Дежурный закашлялся.
С кем? Плохо слышно.
С майором Расуловым! — проорал я в трубку.
С Расуловым?
Да.
В трубке на несколько секунд замолчали. Видимо, дежурный не мог сразу переварить сказанное мной.
Майор Расулов у нас уже не работает. Его перевели.
Хорошо. Тогда позовите, пожалуйста... — я заглянул в рапорт, — старшего сержанта Теплова.
Он тоже уволился.
Куда их перевели?
Не могу знать...
Интересно, что это у них такая текучка? Мне ничего не оставалось, как распрощаться с дежурным.
Ну что ж, следующим шагом должна быть беседа с этим самым Старевичем. Разработка свидетеля, так сказать.
Я набрал номер МУРа.
Ответил приятный женский голос. Я звоню Грязнову почти каждый день, но этот голос слышал впервые. Новая секретарша, наверное.
Приемная.
Грязнова, пожалуйста.
Секретарша дипломатично помолчала несколько секунд.
К сожалению, у него сейчас совещание... А кто его спрашивает?
Это Турецкий. Скажите, что он мне срочно нужен.
В трубке зашелестела бумага. Кажется, секретарша решила записать мою фамилию. А я-то думал, что тому, кто ее услышит хоть раз, она врезается в память на всю жизнь!
Девушка, вы, наверное, не поняли, — проговорил я, теряя терпение, — я Турецкий, следователь по особо важным делам. Старший следователь. Нажмите, пожалуйста, кнопочку на селекторе и доложите своему шефу. Немедленно.
Чем я особенно горжусь — так это умением разговаривать с секретаршами. А они, в сущности, такие же люди, как и все остальные. И им иногда нужен пряник, а иногда и кнут.
Через пару секунд в трубке раздался голос Славы Грязнова:
Извини, Саша, эта секретарша всего два дня как работает. Не освоилась еще.
Растешь, Грязнов. Если ты уже секретарш на работу принимаешь, значит, ты скоро из врио превратишься в полноценного начальника. Симпатичная?
Да нет, это не я... Прислали из нашего управления кадров...
Я прямо-таки видел, как Грязнов ерзает на своем стуле. Разговоры о женщинах он всегда воспринимал слишком серьезно.
Ладно, ближе к делу. Слава, мне тут нужно установку на одного типа дать.
Понимаю. По поводу утреннего убийства уже какие-то идеи появились?
А как же! Прокуратура работает! Работа кипит! Грязнов фыркнул, что должно было означать:
«И это вы называете работой? Сидеть по кабинетикам да в носу ковырять?..» Ну или что-нибудь в этом духе.
Если честно, Слава, ни фига не появилось. Кроме пары сомнительных документов, которые мне подбросил Быстров.
Быстров? Это интересно.
Мне тоже. Не успел я в кабинет зайти, как он меня вызывает и дает папку.
И что в папке?
Два рапорта. Исходя из их содержания, у убитого Сереброва были конфликты с неким Старевичем. Подрались в ресторане, потом тот ему угрожал по телефону... Вот я и хотел, чтобы ты мне скоренько информацию подкинул по этому Старевичу.
В трубке задышали. Учащенное дыхание всегда сопровождает мыслительный процесс Грязнова.
Как, ты сказал, его фамилия?
Старевич.
А зовут как?
Я снова заглянул в рапорт:
Валентин Петрович.
Грязнов издал какие-то странные булькающие звуки, которые должны были проиллюстрировать крайнюю степень его удивления.
Валентин Старевич?!
Ну да.
Серебров подрался с Валентином Старевичем?! Чего я не люблю в Грязнове, так это привычку
тянуть резину.
Да, да, Валентин Старевич. Ты его знаешь?
Это же ближайший друг Сереброва. «Три С»! Серебров, Старевич, Стриж! Неужели не помнишь?!
Мы знаете, мне, видимо, очень скоро придется лечиться от склероза. Опять я забыл фамилии кумиров своего детства. Ну конечно! Это же была знаменитая тройка нападающих!
— Ах вот оно что... — протянул я.— Да, — радовался Грязнов, — теперь-то мы его на чистую воду выведем.— Не торопись, Слава. Лучше скажи, чем сейчас снимается Старевич?— Он ни много ни мало как президент Федерации хоккея России.
Значит, тоже не тюльпаны на даче выращивает... — сказал я больше себе, чем Грязнову.
— Чего-чего?— Ничего, это я так. Ну что же, тогда нужно намести визит этому хоккеисту в отставке.— Хорошо. Я все узнаю и тебе перезвоню. Лады?
Ну что же, если все пойдет так и дальше, то я, пожалуй, стану первым следователем, который раскрыл громкое дело. По настоящему громкое. Только маленький Шерлок Холмс у меня в голове подсказывал, что до окончания этой истории еще ой как далеко...
Я включил свой компьютер и начал составлять постановление о возбуждении уголовного дела по факту умышленного убийства Сереброва.Грязнов позвонил через полчаса и сообщил, что Старевич вроде в городе, но телефон не отвечает. Ни в городской квартире, ни на даче.Что-то вроде этого я ожидал. Ну что ж, в конце концов, отсутствие Старевича только подтверждает в какой-то степени наши подозрения о его причастности к этому преступлению. Мы договорились с Грязновым продолжить поиски Старевича завтра.
часов по восточному времени США
Нью-Йорк,
район Южного Бронкса
Гриша перевел дух только минут через пятнадцать. Долго искал место, а потом припарковался у какого-то бара и некоторое время сидел неподвижно, держась руками за руль. Страх понемногу проходил. Постепенно дрожь прекратилась, муравьи со спины куда-то уползли, зато лоб покрылся крупными каплями пота.
Да, такого в его жизни еще никогда не случалось. Даже несмотря на то, что он был нью-йоркским таксистом, а с нью-йоркскими таксистами, как известно, всякое бывает... В голове у Гриши еще и еще раз прокручивались детали этого дикого случая, и он не мог понять, как выбрался живым и невредимым. Повезло...
Но хорошо то, что хорошо кончается. А Гриша Резник, мало того что благополучно слинял, к тому же стал обладателем пяти сотенных бумажек. За полтора часа работы! Неплохо. За это можно и попотеть! Гриша достал из кармана большой клетчатый и не очень чистый носовой платок и вытер лоб.
Он решил, что имеет право угостить себя стейком и чашкой кофе, тем более время было обеденное.
И только Гриша собрался вылезти из машины, когда в лобовом стекле появились два смуглых лица.
Обладающий хорошей зрительной памятью Гриши сразу узнал эти хмурые взгляды. Пуэрториканцы и :i аэропорта Кеннеди.
Что называется, из огня — да в полымя!
Краем глаза он заметил неподалеку два желтых такси, видимо принадлежащих пуэрториканцам. Вот еврейское счастье!
Латины, мерзко хихикая, подошли к дверцу и открыли его. И зачем только Гриша выключил мотор?
Мы тебя видели на нашей территории, — со скверным акцентом выговорил один из них. — Ты посадил клиента. Хороший клиент попался. Богатый.
Другой мелко закивал.
— Наверное, много взял с него?
— Да нет в общем-то, — промямлил Гриша.
— Это мы сейчас проверим. Выворачивай карманы. По-хорошему. Давай все деньги.
Что было делать? С латинами шутки плохи — это знает каждый житель Нью-Йорка. Гриша вытащил из кармана пятьсот долларов, заработанных им с риском для жизни, и сорок — из кошелька. Это были все деньги. Тем не менее латин залез своей грязной лапой во все Гришины карманы и сам удостоверился, что ничего не осталось. Потом поднес узловатый палец прямо к Гришиному носу и сказал:
Еще раз увидим в аэропорту — деньги тебе придется занимать, чтобы с врачами расплатиться. А это аванс. Понятно?
И он другой рукой коротко и резко ударил Гришу а солнечное сплетение. Дыхание сразу перехватило, и Гриша согнулся в три погибели. Когда через несколько минут он пришел в себя, латинов уже не было.
Что и говорить, день у Гриши Резника выдался трудный, если не сказать больше. Поглядев на индикатор топлива, он понял, что ничего не остается, как вернуться домой. Денег не было даже на бензин.
Но, заведя машину и проехав пару метров, Гриша понял, что пуэрториканцы ко всему прочему еще и проткнули ему переднее колесо.
Оставалось одно — пропадать.
Гриша вышел из своего верного «каприса». Осмотрев колеса, он понял, что дело обстоит не так уж и плохо. Латины проткнули только одно колесо. А у него в багажнике была запаска. Там же лежал домкрат и все остальное. Конечно, американца такой случай поставил бы в тупик. Нашему же человеку, как известно, ничто не страшно. Гриша достал из багажника свою единственную запаску, все необходимые инструменты и начал менять колесо.
Конечно, от его радости не осталось и следа. На душе опять стало неспокойно. Уже снова начали выстраиваться в голове бесконечные столбцы цифр.
Он уже заканчивал, когда ему понадобилась отвертка. Она была под сиденьем. Гриша полез туда, и вдруг его взгляд остановился на резиновом коврике под пассажирским сиденьем. Точнее, не на самом коврике, а на предмете, который лежал на коврике. Это была черная кожаная сумочка-визитка с ручкой-петелькой, какие иногда носят мужчины.
В эту минуту ничего оптимистичного в голову Грише прийти не могло. От судьбы он ждал только еще одной пакости. Поэтому первой мыслью было: «Бомба!»
Действительно, лучше не придумаешь. Его недавний пассажир, конечно, сам тоже, как и его преследователи, был гангстером. И чтобы не оставлять лишнего свидетеля, решил взорвать его, ко всем чертям. Бомба, наверное, с часовым механизмом...
Гриша закрыл дверцу и отошел на несколько метров. Если эта штука действительно собирается взорваться, то... что же делать тогда? Идти в полицию? Вон на углу как раз стоит коп и уже, кажется, поглядывает в сторону Гриши. Такой типично американский коп, наглый и непременно в темных очках. Полиции нужно будет рассказать все, что с ним сегодня приключилось, — и про пассажира, и про погоню, и про гангстеров. И про пятьсот долларов, которые он полу...
Черт побери, нет уже никаких долларов! Были, да сплыли!
Гриша вспомнил о своей безвозвратной потере, и у него на глаза навернулись слезы. Это надо же! Надо жо было ему заехать в этот бандитский Бронкс и еще остановиться именно там, где его нашли латины...
Короче говоря, полицейскому придется рассказывать слишком много. Мозги у того просто не выдержат. Они, блюстители порядка, везде одинаковые. И в Америке их тоже нужно девять человек, чтобы вкрутить лампочку — один, стоя на столе, держит, четверо вращают стол по часовой стрелке, п другие четверо идут в обратную сторону, чтобы у первых не закружилась голова. Так что он, скорее всего, не мудрствуя лукаво, арестует Гришу и посадит в кутузку. А машину отбуксируют на пустырь и там уже будут разбираться, что именно лежит в этой сумочке. Скорее всего, после этого от Гришиного «каприса» останутся рожки да ножки.
Л если еще там никакая не бомба...
Нет, решил Гриша, в полицию обращаться нельзя. Загребут ни за что ни про что.
Значит, ждать. Если через час не взорвется, то можно открыть эту сумочку. Конечно, тоже есть риск. Но что делать? Можно палкой поворошить...
И тут до Гриши дошло, что если там действительно бомба и если она все-таки взорвется, то машина, его надежнейший «шевроле каприс классик» тоже погибнет.
Нет, этого не будет, уверил себя Гриша и решительно открыл дверь своего орудия производства. Будь что будет! Была не была! Помирать, так с музыкой!
Гриша огляделся по сторонам и неумело перекрестился. Потом решил прочитать старую молитву, которой его учила бабушка. Но, кроме «Шма Исраэль», ничего не вспомнил. Он вздохнул и потянулся к сумочке. Осторожно взял ее.
Сумочка была довольно легкой. В такой вряд ли могла лежать бомба. По крайней мере, исходя из Гришиных понятий о бомбах.
Теперь надо было расстегнуть «молнию». Это был самый ответственный момент. Гриша схватился за металлический язычок и потянул.
Конечно, там не было никакой бомбы. Зато лежало кое-что поинтереснее.
Кошелек.
Гриша щелкнул кнопкой. И возблагодарил Бога. В нем были деньги. Судьба решила под конец преподнести ему сюрприз.
Денег было много. Две тысячи сто долларов! Гриша долго не мог поверить своему счастью. Нет, все- таки фортуна улыбнулась Грише Резнику.
Кроме кошелька в сумочке лежала записная п книжка, которую Гриша сначала хотел выбросить, и потом, неизвестно зачем, положил в бардачок. Ничего интересного не было в этой книжке. Только какие-то цифры, цифры, цифры...
27 сентября 1997 года
11 часов 30 минут по восточному времени США
Нью-Йорк
В Нью-Йорке, как и во многих крупных городах мира, много красивых женщин. Здесь прямо на улице попадаются и зеленоглазые дочери выходцев из Ирландии, чья кожа по цвету напоминает молоко, и великолепные латиноамериканки, которых хоть сейчас снимай в роли Кармен, прекрасные арабки с огромнейшими глазами, малазийки с глазами-щелочками, но сложенные, как греческие богини. Негритянки с точеными фигурами. Словом, в Нью-Йорке есть на кого посмотреть. И здесь к этому быстро привыкаешь.
Но все-таки есть женщины, которые и в Нью-Йорке заставляют оглядываться половину прохожих мужчин. Половину, потому что всегда есть пятьдесят процентов стариков и детей, первым из которых уже, а вторым еще ничего не нужно. И та половина, что чуть не выворачивает шеи, оглядываясь на таких красавиц, потом долго вспоминает об этом.
Это была как раз такая женщина. Нежный овал лица, девичий пушок на щеках, и одновременно зрелый и умный взгляд взрослой женщины. Крупные и при этом изящные черты лица. Дерзкие губы, темные глаза, орлиный нос. Брови двумя крутыми дугами. В ее чертах было что-то восточное. Не полная, не худая, ростом, пожалуй, выше среднего, но и не заставляющая стоящего рядом мужчину комплексовать — словом, почти идеал. На такую действительно стоило посмотреть.
Тем более что шла она по самой что ни на есть шикарной улице — Пятой авеню. А публика там умеет ценить женскую красоту!
Она шла, независимо подняв подбородок, не обращая ни малейшего внимания на многочисленные взгляды прохожих мужчин. Да и женщин. Надо заметить, что на Пятой авеню, как, собственно говоря, и во всем Нью-Йорке, все куда-то торопятся, спешат и, даже обратив внимание на женщину, почти сразу забывают об этом мимолетном впечатлении.
Хотя если бы кому-нибудь пришло в голову проследить за ней, его бы наверняка заинтересовали ее странные манипуляции.
Женщина дошла до пересечения Пятой авеню с Пятьдесят девятой улицей, где высилось массивное здание роскошного отеля «Плаза». Прошла мимо больших дверей с дежурившим у них швейцаром в черно-красной ливрее, перешла улицу и остановилась у витрины небольшого магазинчика готовой одежды. Постояв у него примерно с полминуты, она повернулась и пошла в противоположную сторону. На этот раз она не стала переходить Пятьдесят девятую улицу, а повернула за угол, где снова остановилась у одной из витрин. Здесь она стояла немного дольше, примерно минуты полторы. Потом, дойдя до конца квартала, она снова перешла улицу и зашла в маленький бар. Там она заказала джин- тоник и, отхлебнув несколько глотков, через несколько минут удалилась в дамский туалет.
Из туалета она так и не вышла.
Спустя 15 минут
Номер отеля «Плаза»
Энн Хопкинс, младшая горничная отеля «Плаза», открыла номер в самом конце коридора шестнадцатого этажа, зашла внутрь и втащила за собой пылесос. В руках у нее была пачка свежего белья. Энн предстояло убрать номер и подготовить его к заселению.