Но Гейнц Гудериан был очень упрямым человеком.
Исходя из того, что подвижным колоннам грузовиков понадобится и подвижная защита, и это можно сделать только специальными «вооруженными грузовиками», он начал заниматься вопросами бронетехники. Определенный опыт в германской армии в этом деле уже был. Поглядев на английские танки в ходе Первой мировой войны, немцы изготовили и свои, очень похожие – с полудюжиной пулеметов и экипажем в 18 человек. Двигались такие махины, конечно, очень медленно, но зато им, как и обычным тракторам, не требовались дороги.
Дальше капитан Гудериан нашел истинное сокровище – он обнаружил английские теоретические разработки, связанные с танками. Как говорит он сам в своих мемуарах:
«…это были английские статьи и книги Фуллера, Лиддел Гарта и Мартеля, которые меня чрезвычайно заинтересовали и обогатили мою фантазию. Эти дальновидные специалисты уже в тот период хотели превратить бронетанковые войска в нечто более значительное, чем вспомогательный род войск для пехоты. Они ставили танк в центр начинающейся моторизации нашей эпохи».
Надо сказать, в словах Гейнца Гудериана есть то, что англичане называют «understatement». Буквально это переводится как «преуменьшение», но в английском имеет значение куда шире. Это очень ценимая в Англии способность обойтись обычными каждодневными словами при описании чего-то невообразимого и поразительного [2].
Ну вот то же самое и со словами Гудериана о том, что англичане вроде сэра Бэзила Лиддел Гарта ставили танк в «центр начинающейся моторизации». Собственно, сам Бэзил Гарт тоже определял свои предложения всего лишь как «непрямые действия».
На самом деле это было предельно рациональным способом убийства.
III
Общий ход рассуждений Лиддел Гарта, если очистить их от всякого рода банальностей вроде того, что суть победы лежит не в мышцах воинов, а в головах их начальников, сводился к тому, что бить надо насмерть. И следовательно, вместо того, чтобы пытаться рубить «тело» своего противника, ему надо снести «голову». В случае армии «головой» являются штабы – именно они осуществляют функции управления, то есть «командования и контроля» боевых операций [3]. Срубите голову – тело действовать уже не сможет и рухнет само собой, без всяких дальнейших усилий с вашей стороны. Следовательно, поскольку штабы находятся в тылу противника, за линией фронта, то и наступление следует вести не по всему фронту, а только в одной точке, с целью прорыва.
И следует помнить, что прорыв фронта – не самоцель.
Необходимо немедленно развивать успех и как можно быстрее двигаться вглубь, ломая систему управления противника. Все это хорошо сочеталось с уже имевшими место штабными наработками, сделанными в Германии в 1918 году. Согласно им, неприятельский фронт не следовало пробивать тараном тяжелой артиллерии. Вместо этого в ход шли специальные «штурмовые» войска – небольшие группы легкой пехоты, которые сперва «просачивались» сквозь линии обороны противника и создавали в них очень узкие, но как можно более глубокие проходы.
Ну а дальше все, как рекомендовал Лиддел Гарт – удары по штабам и центрам связи.
Но в 1918 году в распоряжении у Германии была для этих целей только легкая пехота. Она могла действовать только на ту «глубину», на которую способен человек, двигающийся с оружием и на ногах. «Механизированный транспорт», хорошо вооруженный и бронированный, давал совсем другие возможности. Он назывался танком – и Гейнц Гудериан занялся самыми тщательными и серьезными разработками, связанными с его конструкцией и использованием.
Английский теоретик генерал Фуллер уже хорошо поработал в этом направлении.
Он полагал необходимым сочетание двух типов танков – тяжелого, так называемого пехотного, который должен был помочь пехоте взломать оборону врага, и легкого, так называемого кавалерийского. Главным требованием к такому танку была скорость – он должен был входить в проделанную брешь и с максимальной быстротой двигаться в тыл противника [4]. Гудериан в принципе был согласен с этим, но с поправками, сделанными на основе собственного опыта и серьезных размышлений.
Он отказался от идеи Фуллера «только танки» и пришел к выводу, что действовать в прорыве должны не танки сами по себе, а так называемые танковые дивизии. Суть дела для него состояла в том, что танки – это только один из элементов ведения боя. Им нужна поддержка пехоты и артиллерии, двигающихся с такой же скоростью. А также надежная радиосвязь – без нее трудно координировать быстротекущие военные действия, и хорошая разведка – и собственная, и авиационная.
Нужно тесное взаимодействие с авиацией вообще – механизированную артиллерию еще только предстоит создавать, но «летающая артиллерия» в виде хоть каких-то самолетов уже существует. Конечно, ее тоже предстоит дорабатывать, но некие соображения на этот счет в рейхсвере уже имелись. Зимой 1923/24 года Гудериану позволили провести военную игру на тему «Использование моторизованных войск во взаимодействии с авиацией». Ему даже поручили ею руководить.
Поручение было сделано подполковником фон Браухичем [5].
IV
Немцы – народ чрезвычайно методичный. Раз уж Гудериан взялся за изучение возможных действий бронетанковых войск, ему предложили не останавливаться и передать накопленные им знания другим офицерам. С осени 1928 года он стал преподавать тактику танковых войск – правда, не всем, а только слушателям курсов учебного отдела автомобильных войск.
Мера была вынужденной – Германии было запрещено иметь военные академии, как, впрочем, и генеральный штаб. Запрет обходился всеми мыслимыми и немыслимыми способами – одним из них и стали «курсы автомобилистов».
Довольно серьезной проблемой и курсантов, и преподавателей были практические занятия. Танков в рейхсвере не было никаких. Поэтому поначалу использовали их макеты. Из парусины были изготовлены какие-то коробки на колесах, и сами курсанты их и толкали.
Потом дела пошли получше – в качестве макетов стали использовать грузовики, обшитые жестью, да еще с участием пехотных подразделений. Учения опять-таки велись систематически – начиная с действий отдельных танков, потом – танковых взводов и рот. Идея, собственно, состояла в том, чтобы определить оптимальные размеры этих самых взводов и рот.
Что до танков, то оптимальной скоростью для них сочли 40 км/час, а вес ограничили 24 тоннами. Что, конечно, было сделано не случайно, а потому что именно такой была стандартная грузоподъемность мостов в Германии. Количество вопросов, требующих решения, было поистине бессчетным. Скажем, надо было сделать так, чтобы танк был непроницаем для газов – химическая война считалась весьма вероятной. Надо было найти какое-то решение для проблемы ограниченного обзора из закрытого пространства танковой башни.
Гудериан решил, что нужна специальная командирская башенка, дающая круговой обзор.
Экипаж предполагалось иметь стандартный, одинаковый и для легких, и для более тяжелых танков, состоящий из 5 человек: командира танка, наводчика, заряжающего, водителя и радиста. Очень большое внимание было обращено на оптику и на радиосвязь – радист был освобожден от всех прочих боевых заданий.
Много хлопот возникло с выбором вооружения: Гудериан настаивал на 50-мм пушке, но ему отказали – их просто не было. Пришлось мириться с тем, что было – с 37-мм легкой пушкой.
Считалось, что ее калибр достаточен для действий по бронированным целям.
Начиная с 1926 года у рейхсвера появилась возможность опробовать свои идеи на полигоне получше тех, что были в Германии. С осени 1926 года начала действовать танковая школа «Кама», в глубоком секрете открытая под Казанью [6].
Гудериан между тем рос по службе. С 1 февраля 1930 года он стал командиром 3-го автотранспортного батальона, а меньше чем через год, в октябре 1931-го – начальником штаба инспектора автотранспортных войск. Он даже съездил в СССР летом 1932 года – проинспектировать тамошний учебный центр рейхсвера, о котором мы говорили выше.
В январе 1933-го в Германии сменился режим – Гитлер стал рейхсканцлером. Ему показали достигнутое – и это произвело на него глубочайшее впечатление. Уже в июле 1934 года Гейнц Гудериан был назначен начальником штаба моторизованных войск, а в сентябре 1935-го – начальником штаба танковых войск. Одновременно Гитлер отдал под его командование одну из трех формирующихся танковых дивизий – 2-ю, расположенную в Вюрцбурге.
Снова вводился призыв, Германия начала открытую программу вооружений. Старому рейсхверу, состоявшему из 96 тысяч солдат и 4 тысяч офицеров, предстояли большие перемены. Происходило это, понятно, не в вакууме.
18 марта 1935 года Германия в одностороннем порядке денонсировала Версальский договор.
Примечания
1. Гудериан, послужной список, 1917: c 3 апреля – начальник интендантского отдела (Ib) штаба 4-й пехотной дивизии. С 27 апреля – интендантский офицер штаба 1-й армии. С мая – начальник интендантского отдела штаба 52-й резервной дивизии. С июня – квартирмейстер штаба Гвардейского корпуса.
2. Небольшой пример: в 1982 году английский Боинг-747, летевший из Куала-Лумпура в Перт, в Шотландию, попал в облако вулканического пепла, и все его четыре мотора заглохли. Капитан «Боинга» Эрик Мооди взял микрофон и сказал следующее:
«Дамы и господа, это говорит ваш капитан. В настоящий момент у нас небольшая проблема – встали все двигатели. Мы выкручиваемся как только можем, чтобы запустить их опять. Уверен, что вы не слишком обеспокоены».
3. C&C–Command and Control – «Командование и контроль», функция штабов противника, которая и по сей день остается первой и важнейшей целью.
4. В СССР такого рода идеи оказались очень востребованы и носили название «глубокой операции». Это была хорошо разработанная теория ведения скоротечных военных действий, сделанная в 1930-х годах.
5. В 1938 году Вальтер фон Браухич станет главнокомандующим германской армией.
6. Название «Кама» возникло из слияния слов «Казань» и «Мальбрандт» – фамилии полковника рейхсвера, начальника школы.
О гармонизации законодательства Рейха
I
Еще с самого начала ХХ века Германия была известна в Европе исключительно высоким качеством высшего образования. Она недаром возглавляла чуть ли не все области тогдашних высоких технологий – и химию, и электротехнику, и металлургию. Германские университеты славились на весь мир, а внутри страны докторская степень имела престиж, сравнимый с дворянским титулом. Высокие стандарты, принятые в промышленности, были ничуть не ниже и в прочих областях, начиная с медицины и кончая государственным управлением.
Министр внутренних дел Германии Вильгельм Фрик был не только профессиональным полицейским чиновником самой высокой квалификации, но и доктором права. И конечно же, он был заинтересован в том, чтобы разные области германского законодательства гармонировали друг с другом. Соответственно, был поставлен логичный вопрос – если евреи не могут находиться на государственной службе Рейха, то почему они имеют право на германское гражданство?
Конечно, это требовало немедленных действий, но процесс нацификации государственного аппарата и органов юстиции все-таки занял некоторое время, и к «еврейскому вопросу» удалось подойти вплотную только к сентябрю 1935 года.
Мешали побочные обстоятельства.
Скажем, не имелось юридически грамотного определения самого понятия «еврей». Приверженцы режима, имевшие статус ветеранов движения, «старых борцов», настаивали на крутых мерах и считали даже осьмушку еврейской крови совершенно недопустимой заразой. Германские националисты, особенно из высоких эшелонов промышленности и банковской сферы, хотели бы применения более мягких стандартов.
Что уж думали в этих кругах, не всегда ясно – возможно, даже имело место сочувствие коллегам, друзьям и знакомым, изгоняемым из общества. Но надо было учитывать «требования текущего момента». Возражать в открытую было крайне убыточно, поэтому аргументация в пользу «мягкости» тоже строилась на расовой теории, только вывернутой наизнанку: истинно германская кровь так сильна, что способна переварить любую дозу еврейской отравы.
Интересно, что убеждения человека или даже его религия в счет не принимались вовсе. Еврей по происхождению, даже будь он самым горячим патриотом Германии и, допустим, лютеранином по вероисповеданию, считался не немцем, а евреем.
И вот тут начиналось выяснение: еврей по крови – это кто?
У всякого человека есть двое родителей – отец и мать.
И у них тоже есть – или были – двое родителей, и выходит, что у любого лица имеется четыре предка. Если все четыре – евреи, то случай ясен и споров нет. А если два? Или три? Имеет ли значение, с какой они стороны – с отцовской или с материнской? Как быть с теми, у кого с предками все в порядке, но вот супруг или супруга в расовом отношении выглядят сомнительно? Нет, доктор Фрик положительно настаивал на том, чтобы вопрос был разрешен как можно скорее – конечно, «в соответствии с желаниями фюрера».
Ну и наконец-то в середине сентября 1935 года – разумеется, «по инициативе фюрера», в Нюрнберге были приняты взаимно координированные расовые законы.
Один из них – «Закон о гражданине Рейха» (нем. Reichsbürgergesetz) – определял, кому германское гражданство принадлежит по праву, кому оно может быть даровано и кто его недостоин.
Второй – «Закон об охране германской крови и германской чести» (нем. Gesetz zum Schutze des deutschen Blutes und der deutschen Ehre) – шел несколько дальше, что и было понятно из его названия. Нельзя же, в самом деле, легко отнестись к таким понятиям, как германская кровь и германская честь? Но это все так – общие замечания. А суть была выражена в детально расписанных параграфах и состояла в одном предложении:
«Евреям в Германии места больше нет».
II
С гражданством все было более или менее ясно:
«…гражданином может быть лишь тот, кто обладает германской или родственной ей кровью и кто своим поведением доказывает желание и способность преданно служить германскому народу и Рейху».
Евреи – или лица, признанные таковыми, – теряли германское гражданство автоматически. Лица, не столь неблагонадежные в смысле родословной, или даже чистокровные арийцы, но отмеченные в нежелании служить народу и Рейху, тоже могли быть из граждан исключены, но это требовало соответствующих постановлений.
Ну, а брак или даже «незаконное сожительство арийцев и евреев» теперь были запрещены «Законом об охране германской крови и германской чести» и рассматривались как осквернение расы. Кровь, родственная германской, тоже была защищена – так что англичанин не мог претендовать на гражданство Рейха, если он был женат на еврейке.
Правило действовало даже в том случае, если брак был заключен за границей.
Далее – евреям запрещался «наем домашней прислуги из женщин германской или родственной ей крови моложе 45 лет» – а в придачу к этому запрещалось также «вывешивание национального или имперского флага и использование тканей сходной расцветки». То есть, иными словами, публичное выражение евреем германского патриотизма теперь становилось уголовным преступлением.
Кстати – браки между евреями и арийцами нельзя было самочинно аннулировать:
«…Процедура аннулирования такого брака может быть осуществлена только государственным прокурором».
Наконец, вносилась ясность со всякими там смесями.
Как было сказано в законе: «…евреем считается тот, у кого трое из родителей его родителей были чистокровными евреями». Тем, у кого таких «родителей его/ее родителей» было двое, оставляли некую надежду. Они считались евреями только в том случае, если принадлежали к еврейской религиозной общине или состояли в браке с евреем – в этом случае считалось, что они сделали сознательный выбор и тем самым вышли из состава германского народа и перешли на сторону евреев. Ну, а тем счастливцам, у кого в евреях значился только один дед, гражданство Рейха великодушно сохранялось. К законам сразу были выпущены разъясняющие комментарии.