Подсвеченные здания набережной проносятся мимо в направлении, обратном нашему движению. В тонированном стекле параллельно движущейся «Яги» поблескивает мириадами огоньков отраженная Сена, а за стеклом Александр Выхухолев, один из авторитетнейших автожурналистов страны, продолжает, к вящему моему удовольствию, вымывать вискарь из правого глаза при помощи подручных средств. Подумать только – а я ведь, в прямом смысле слова, залил ему шары. Кто-то рассказывал мне, что, если капнуть в каждый глаз по капле водки из пипетки, можно уйти в такое же говно, как от выпитого классическим способом литра. Градус бурбона и водки одинаков, а значит, капля Джека Дэниелса в одном глазу Выхухолева эквивалентна 0,5 того же напитка, принятого перорально. А ведь он же пил еще и до этого! Вот было бы здорово, если бы его сейчас развезло и он повторил подвиг Пухейского.
Хмель пытается отвлечь меня от моего сизифова камня (Митя оценил акт в отношении Выхухолева и плеснул еще), но тщетно; еще пять минут назад это казалось невыносимым, но теперь одновременно грустно и прекрасно. И я, вывалив голову в открытое окно, запрокидываю ее вверх и улетаю прямо в волшебное парижское небо, в то, от которого я когда-то отказался. Впрочем, я еще не знаю главного.
Я не знаю, что меньше чем через десять часов, после утомительного ужина невкусной едой в малоизвестном ресторане, после пьяных прощальных лобзаний капота «Яги», после часа блужданий по катастрофически растянутому в пространстве аэропорту «Шарль де Голль», после идиотских, в традициях новой моды, аплодисментов экипажу за посадку, после муторной абстинентной толчеи на паспортном контроле третьего терминала Шереметьева, – я еще не знаю, что после всего этого я плавно осяду возле ближайшего развала с московскими газетами, потому что на первых полосах всех без исключения московских газет самой кричащей гарнитурой будет набрана одна и та же главная новость дня: Азимович вернулся.
...как зомби. Целая площадь, понимаете? Хиппи, бладхеды, кислота, пауки, готы, хардкорщики, панки, шлюхи, профессора, слесари, водилы, красные, коричневые, голубые, чернозадые, желтозадые, белозадые, долбанный, мать его, ковчег. В нормальной ситуации там бы началась бойня, там бы кровь тоннами в коллекторы уходила и забивалась в каждую трещину асфальта!
Но это была ни разу не нормальная ситуация, это было похоже на то, что пытался когда-то делать Уорхолл. Много ярких красок и никакого смысла. Как будто все эти люди решили поиграть в Вудсток, но только не настоящий, а такой, из фильмов, с картинок, и потому идеальный, без голых удолбанных детей и дерьма под ногами. Даже если бы Кен Кизи закинулся метамфетаминами, сошел с ума и стал Богом – все равно эта ситуация не была бы нормальной. Даже если бы одесную его сидел Бротиган, и вместо псалмов пел что-нибудь из Grateful Dead, а Гитлер отрастил замшевую жилетку и вставил в ухо колокольчик. Это не могло быть нормальным ни при каких раскладах. Этого вообще не могло быть, не на этой планете. Но было.
Они все стояли там, головы подняты, на лицах улыбки. Как будто всем прямо перед входными турникетами засыпали прямо в мозг почтовые марки доктора Хоффмана, и всех одним разом накрыло вселенским приходом счастья.
И я был единственным на той площади, на кого музыка Азимута не действовала. Вообще. Никак. Никакого транса, никаких сверхощущений. Ничего. До этого момента я думал, что, может быть, если услышу эти вещи живьем, то все разъяснится, и я хотя бы пойму, что происходит с миром, куда он вдруг рванул, и почему я остался на платформе и машу синим платочком вослед уходящему поезду.
Но, знаете, я ничего не почувствовал...
Зато я кое-что заметил. Смешную штуку. Бладхеды не затаптывали хиппоз гриндерами не потому, что воспылали вдруг любовью ко всему и вся, нет! Они их тупо не видели, они вообще ничего не видели, им на все было наплевать. Они были просто счастливы. И все… Безотносительное, абсолютное, эгоистичное счастье. Вот что давала им музыка Азимута. И вот что меня напугало. Они же были как зомби. Все поголовно. Жуткое нойзовое вуду, и Азимут – их Барон Суббота. Или Доктор Шприц, без разницы.
Вы заметили, что сейчас музыка Азимута вообще ни на кого не действует? По крайней мере не так, как тогда, что-то ослабло, или сломалось, или нервные окончания адаптировались и им теперь нужна новая доза, а взять ее уже негде. Большинство людей способны слушать его музыку относительно спокойно. Не равнодушно, нет, но спокойно. Какая-то магия ушла.
Я думаю… В смысле, я не уверен, но мне кажется, Азимут нарушил основной закон религии, и в этом все дело. Он не обещал бешенного кайфа в неопределенном будущем, или после смерти, или... как это... "пусть не мы, но наши внуки", или "воздастся за грехи и да возвысятся праведники", понимаете? Он давал это ощущение здесь и сейчас, в этот конкретный момент, там, где вы стояли, не отходя от кассы. И – да, какое-то время это работало. Но музыка перестала играть, а люди остались людьми. Ничего ведь по большому счету не изменилось. Вообще ничего. Это как с любой революцией. Сначала ты готов под танки кидаться ради нового светлого мира, а потом оглядываешься и понимаешь, что новый мир мало чем отличается от старого. Одно правительство сменилось другим, одни деньги заменили другими, а чаще теми же самыми, но с другим значением на финансовой бирже, граница сдвинулась на какие-то пару метров где-то под Владивостоком... Но какое мне дело до этой границы, если я сижу в Москве и вообще не разбираюсь в биржевых операциях? Ребрендинг. Три буквы поменяли на яйцо, именуемое овалом. И что? Этикетка перестала быть красной, теперь она синяя. Ну и что? Мне без разницы, с чем мешать вискарь, с пепси или с кока-колой, потому что разницы действительно нет. Цвет этикетки не влияет на вкус. А я ведь так надеялся, что влияет! И все надеялись.
Вот это и есть правда. Ничего на самом деле не изменилось, а вы ведь так верили, что изменится. Да и теперь еще кто-то верит. Апостолы... Это ничего, это нормально. Кто-то ведь до сих пор носит колокольчики в ушах... Верить – это неплохо. Я вам больше скажу, кое-кто по-настоящему поверил только после того последнего концерта, потому что верить в мертвого Бога проще, чем в живого человека. Ответственности меньше. Только что вы все сделали для того, чтобы эта вера проросла, чтобы земля стала плодородной, чтобы асфальт зацвел незабудками, чтобы, мать его, музыка звучала вечно без всяких батареек? Да ни хрена вы не сделали! Вам предложили заюзать щепотку нового, сильнейшего кайфа. И вы не стали отказывать себе в этом. Но дальше этого никто из вас не двинулся. Потому что вы люди. И вам – тоже слабо. Вы не захотели париться. А потому на самом деле – ничего не изменилось. Он старался. Но один в поле не воин.
И не надо мне рассказывать про президента Америки. Его сняли не потому, что мир изменился раз и навсегда, такого никогда не было и не будет. Его сняли из-за того, что он не смог оперативно приспособиться к кратковременному, но очень мощному социальному потрясению. Не успел сгруппироваться. Посмотрите на нашего секретаря КПСС. Это же орденоносный зомби, лысина до копчика, говорить толком не может, ботоксом сочится, да что там, он и ходит-то с трудом. Думаете, он просек тогда фишку? Нет! Он уже давным давно перестал просекать любые фишки. Но умение группироваться было вбито в него еще в партийной школе. Пришло с партбилетом, инсталлировалось в спиной мозг, и вот, пожалуйста, где сидел, там и сидит. И страна наша там же, где и была. СССР, могучая держава, одна седьмая, межконфессиональная империя всеобщего благоденствия. И лысина как блестела, так и блестит. Партия приняла факт существования Азимута, сгруппировалась, мутировала, но и не подумала сдвинуться с места.
Подождите, давайте прервемся. Надо открыть окно. Пит-стоп, ладно? Иначе я расплавлюсь прямо за собственным столом.
ОК... О чем мы говорили?
Ах да, Азимут.
Дело в том, что в Азимуте никто не видел маяка. В нем видели буксир, который толкает перед собой баржу мира. Он говорил – идите ко мне. А все отвечали – ну ты подтолкни, а мы, так и быть, не окажем сопротивления. А теперь… мир так и дрейфует по течению, а буксир давным-давно выкинуло на мраморную набережную. Может быть, он и смог на какое-то время придать барже правильное направление, не знаю… Течение по-любому оказалось мощнее.
Вера умирает, когда люди начинают забывать ее атрибуты. Это нам только кажется, что мы верим в Бога, а не в золотого тельца, но все эти церкви, мечети, иконы, кресты, полумесяцы – это же атрибутика, которая как бы обозначает то, чего увидеть, потрогать, надкусить нельзя... Символы. И чем больше церквей, чем чаще проповеди и громче колокола, тем мощнее вера. А по-другому никак, люди сейчас очень занятые, у них горы забот, так что если в их ежедневнике не отмечено, что с 18:00 до 21:00 они должны немножко поверить в Бога, они тупо об этом забудут. "Что у меня сегодня на вечер? Вера в Бога? Не успеваю, перенесите на завтра..." Если убрать атрибутику, люди перестанут верить в этого Бога и переметнутся к другому. Потому что не верить вроде как не получается, но и верить хочется поудобнее, так, чтобы не искать Бога, что бы он сам все находил, авторизовывался, инсталлировался, обладал доступным мануалом и был при этом представлен максимально наглядно: на рекламных плакатах, в ежедневниках, на купюрах. Это как шоу-бизнес. Это и есть шоу-бизнес. Борьба за верхушку хит-парадов. Вера как товар: чем доступнее и проще в покупке и управлении, тем популярнее у массового потребителя. "Але, это интернет-церковь? А есть в наличии вера? А почем? А с доставочкой намного дороже? Спасибо за информацию..." ИLetmypeoplegoв режиме ожидания. А убери все это – и масса отвернется, останутся только Апостолы... Те, кто верит не из-за доступности и не за наличие атрибутики, а потому что не могут не верить. Но Апостолы, они всего лишь носители, они – верующие-самцы, передатчики информации, они крутые, но в их существовании нет смысла без приемников, без обывателей-самок, которых следует оплодотворить верой.
Боюсь, что у Азимута остались только передатчики. Массы больше не хотят верить в него, это слишком сложно, есть варианты доступнее и дешевле.
Что касается меня... Все было как-то изначально предопределено. Я помнил, что Азимут когда-то был редчайшим мудаком, и не верил, что люди могут меняться, по крайней мере к лучшему. Это уже вписывало меня в ряды атеистов, это было такое априори, которое невозможно было отменить опционально. Просто потому что Хороший Бог не может быть мудаком.
Ну и, к тому же, на меня не действовало все это вуду. Точно не знаю почему, но думаю, из-за имплантов и разъема. Что-то перестроилось у меня в мозгах после того, как Геронян встроил мне эту штуку, а я пропустил сквозь нее пару тактов цифровой наркоты. Я готов признать, что музыка получилась неплохая, но... тут ведь другие категории. Плохо, хорошо – это человеческие понятия. Там, на площади, я не услышал песню Архангелов, не увидел музыку Айнуров, и эллегуа не шептали мне на ухо. Просто – оригинально сшитые семплы, гитарка неплохая, аранжировки местами забавные... ну да, ну и что? Я помню, как впервые услышал Pixies, "метеоров", BRMC, Sonic Youth, Кобейна... Как будто кто-то переплавил музыку в свинец и залил мне прямо в мозг, а он уже сам прожег дыру и добрался до души.
Саунд Азимута не был расплавленным свинцом. Для меня...
В общем, концерт закончился, я пошел в гостиницу. Мне тогда навязали этот тур: Токио, Гонконг, Пхеньян, – мою книгу снова покупали, но почему-то только азиаты. Это как с рок-звездами. В Европе и Штатах о них уже и думать забыли, а японцы молятся на них, создают эти свои отаку-секты, залы полные, девчонки визжат, все нормально... Наверное, дело в синтоизме. Японцев априори, подспудно привлекает все, что уже умерло. В Европе моя книга тоннами экземпляров пылилась по складам, ее загоняли уже за копейки, лишь бы сбыть этот балласт, а в Японии только-только расцвел мой культ,как раз тогда, когда для всего мира я умер. Я же говорю, синтоизм. Они до сих пор носят где-то на генном уровне повязки с иероглифом священного ветра. Все они тайсентай, камикадзе от мала до велика. Наверное, атомная бомба вплавила все это дерьмо им в клетки.
А мне нужны были деньги. Блин, да я не помню, когда они были мне не нужны. А потом еще это интервью Азимута: "Черт побери, я же знал этого чувака. Мы почти одновременно вставили импланты. Мы были первыми Разъемщиками в России. Так что сначала я вставил имплант, а потом он, а чуть позже он написал эту книгу, и Земля вроде как вздрогнула..."
Я же говорю – Азимут был мудаком. Мы не были первыми, до нас еще человек десять вставили эту штуку себе в мозги, и, кстати, Азимут сделал это почти через месяц после меня. Да и хрен бы с ним, мне плевать... Короче, мы не были первыми, просто я потом первым пропустил эту электронную наркоту через разъем прямо в мозг и подключился к текстовому редактору. Первым и последним, других дураков не нашлось. Никто же не знал, что эта атака выжжет мне какие-то там нервные окончания, и тот кайф будет последним кайфом в моей жизни. В смысле наркотического кайфа, конечно. Хотя... По большому счету, был ли я с тех пор счастлив? По настоящему, на всю катушку, так, чтобы мозг кипел, и можно было взять солнце в руку и надкусить, как помидор?
Так вот, иду я по Токио, ночь, небо низкое и странного такого цвета. Я до этого в Токио не был ни разу, а он тогда еще был столицей. Это в 2007-м ее перенесли в Насу из-за сейсмической активности. А тогда еще не наступил этот ваш двадцать первый век, тогда все было по-другому. И вот иду я, а вокруг неон, реклама на рекламе, все шумит, орет. И вдруг я поднимаю голову и вижу книжный магазин, а там на витрине моя книга, а вокруг какое-то барахло, типа Hello, Kitty. И следующее, что я помню: я стою перед витриной, в руках урна, а передо мной какой-то япошка в костюмчике, как будто только что с похорон, и верещит что-то по-своему...
Я так и не разбил ту витрину. Мне опять оказалось слабо. Да и жалко япошку стало. А сейчас думаю – может, и стоило. Не знаю, просто... чтобы поставить жирную точку. Потому что до того момента я еще во что-то верил, на что-то надеялся. Врачи сказали, что есть шансы на постепенное восстановление поврежденной области, что, возможно, я снова смогу подключить разъем... Но не только в этом дело, это было основным, да, но не только это…
Не знаю почему, но тогда я понял – ничего не будет. Все, что могло произойти в моей жизни настоящего, уже произошло, я перешагнул через какую-то маленькую трещину в асфальте, а когда оглянулся, за спиной была пропасть. И нужно быть Богом, чтобы перешагнуть обратно. А я человек, понимаете, долбанный человек, мне оставалось только идти дальше. Ну, я и пошел. И со всех стен, с биллбордов, с огромных жидкокристаллических экранов на меня смотрело лицо Азимута. Помните этот снимок, где он в красных очках, как в «Прирожденных убийцах». И эта его усмешка на пол-лица.
Через несколько лет…
Я подумал, оседая с ватных ног на первую попавшуюся плоскую поверхность: ну ни фига ж себе.«Иногдаонивозвращаются». One sunny day the world was waiting for a lover. Потом lover’а убили, но он, гад, вернулся, как чертов Карлсон.
– Ну дает желтая пресса, – осклабилось из-за моего плеча опухшее лицо Жорина. И тут же вдруг ойкнуло: – Но «Коммерсант»-то, ёпть…
Я далек от какого бы то ни было пиетета по отношению к любому из советских периодических изданий, включая «Коммерсант». Но, верите или нет, в правдивости новости дня (а также года, десятилетия и, возможно, тысячелетия) у меня сомнений не возникло. Да что уж там: их не возникло бы даже в том случае, если б я узнал о втором пришествии Азимовича не из газет, а от какого-нибудь амфетаминового бомжа в самой низовой клоаке, населенной мертвецами. Просто бывают случаи, когда вы отличаете вранье от правды на химическом уровне – так вот, это как раз такой случай и есть.