Мое плавание по Уссури от ее устья до последней станицы Буссе (477 верст) [509 км] продолжалось 23 дня, и все это время сильные дожди, шедшие иногда суток по двое без перерыва, служили большой помехой для всякого рода экскурсий.
Собранные растения зачастую гибли от сырости, чучела птиц не просыхали как следует и портились, а большая вода в Уссури, которая во второй половине июня прибыла сажени на две против обыкновенного уровня, затопила все луга, не давая возможности иногда в продолжение целого дня выходить из лодки.
С поднятием вверх по реке изменяется и характер ее берегов, по различию которых можно приблизительно определить границы нижнего, среднего и верхнего течения Уссури.
Первое, т. е. нижнее, течение простирается от ее устья до впадения слева реки Нор и характеризуется в общем преобладанием равнинной формы поверхности. Здесь, на левой стороне Уссури, необозримые равнины тянутся, не прерываясь, от самого Амура вплоть до устья Нора, а на запад простираются до возвышенности, разделяющей притоки Уссури с притоками Амура и Сунгари.
Эти громадные равнины везде имеют один и тот же характер: обширные заливные низменности с множеством больших и малых озер сменяются площадями несколько возвышенными и невысокими, по большей части узкими и длинными увалами, или релками, идущими во всевозможных направлениях. Везде здесь преобладает травяная растительность, которая по заливным низинам состоит почти исключительно из тростеполевицы, достигающей саженного роста [2 м], а по кочковатым берегам озер, покрытых множеством чилима и кувшинки и окаймленных тростником или аиром, – из видов осоки и ситовника. На болотистых окраинах этих озер весной цветет сибирский касатик, заливающий тогда целые пространства своим прекрасным голубым цветом, а позднее, уже летом, на тех же самых болотах во множестве развивается не менее красивый гигантский мытник, усыпанный большими розовыми цветами. Кроме того, здесь же встречаются лютик, пушица, чина и другие болотные травы.
Там, где равнина делается возвышеннее, растительность становится более разнообразна, а множество кустов таволги и шиповника образуют густые заросли. Кой-где появляются здесь большие группы деревьев: дуба, черной березы, осины, липы, маакии и др., между которыми густо растет ветвистый кустарник леспедеца.
Но самая разнообразная растительность встречается на сухой почве релок, где всего более растут деревья и кустарники, а из травянистых растений чаще других попадаются лилия красная [красивая] и желтая [даурская], пионы, ясенец, синюха, валериана, крестовник, золотисто-желтый красноднев малый. Густые заросли этих и других трав переплетают: подмаренник [северный], повилика, диоскорея и луносемянник.
Правая сторона нижнего течения Уссури далеко не представляет однообразия равнины берега. Здесь, т. е. по правой стороне реки, верст за пятьдесят от ее устья, вдруг вздымается, тысячи на три или на четыре футов [900—1200 м], хребет
Хехцир, который тянется затем на некоторое расстояние вдоль Амура и пускает к берегу Уссури иногда крутые, по большей же части пологие отроги.
Этот хребет сплошь покрыт лесами, состоящими из ильма, липы, ясеня, клена, дуба, грецкого ореха, пробки и других лиственных деревьев, с которыми перемешаны хвойные породы: кедр, ель, пихта и лиственница. Густой подлесок образуют лещина, бузина, жасмин, сирень, калина, элеутерококк, жимолость и другие кустарники, свойственные Уссурийскому краю. Вообще Хехцирский хребет представляет такое богатство лесной растительности, какое редко можно встретить в других даже более южных частях Уссурийского края.
Южный крутой склон этого хребта резко обрамляет собой равнину, которая теперь раскинулась также и на правом берегу Уссури и несет частью луговой, частью лесистый характер.
Но эта равнина продолжается недолго и вскоре принимает волнообразную форму поверхности, которая все более и более увеличивается с приближением к среднему течению Уссури, где, наконец, холмистые возвышенности правого берега подходят к реке пологими скатами.
Сама Уссури в нижнем течении разбивается на множество рукавов, или так называемых проток. Места, образуемые протоками, которые никогда или по крайней мере редко затопляются водой, покрыты разнообразной древесной и кустарниковой растительностью, среди которой особенно часто попадаются таволга, виноград, яблоня и черемуха.
В 38 верстах от своего устья Уссури соединяется с одним из больших рукавов Амура, известным под именем Кырминской протоки, и отсюда имеет весьма быстрое течение. Из притоков ее нижнего течения, кроме Нора, впадающего слева, с правой стороны замечательны три реки: Кий, Хор, или Пор, и Сим.
Самая большая из них Хор, которая течет чрезвычайно быстро и, по словам туземцев, имеет до 400 верст длины.
Впрочем, обо всех этих реках мы не имеем никаких сведений. Вообще вся страна к востоку от Уссури до сих пор еще совершенная для нас terra incognita. Во многих местах на расстоянии каких-нибудь двадцати или тридцати верст от берега Уссури не был никто из русских, а главный кряж Сихотэ-Алиня не посещается даже и нашими зверопромышленниками. Между тем эта часть Уссурийского края как по своим климатическим условиям, так и по характеру своей природы, по всему вероятию, резко отличается от самой долины, следовательно, представляет большой научный интерес и обширное поприще для будущих исследователей.
Среднее течение Уссури, простирающееся от устья Нора до впадения рек Имана и Мурени, характеризуется обилием гор, которые сопровождают оба берега реки и часто подходят к ней то пологими скатами, то крутыми или отвесными утесами; иногда же береговые горы удаляются немного в сторону и оставляют место для неширокой долины. Вместе с тем Уссури здесь гораздо беднее островами, нежели в нижнем течении, и притом значительно уменьшается в размерах, в особенности выше впадения справа самого большого из всех своих притоков – Бикина.
Эта река вытекает из главного кряжа Сихотэ-Алиня недалеко от берега и, наконец, понижаясь мало-помалу, сливается с болотистыми берегами Японского моря и, направляясь с востока на запад, имеет около 600 верст длины. Как все правые притоки Уссури, Бикин течет весьма быстро и при устье достигает полутораста сажен [300 м] ширины при значительной глубине.
Говорят, что по нему можно подниматься на небольших пароходах верст на сто, но подобных попыток еще не было сделано.
Долина Бикина в низовьях этой реки имеет верст десять ширины, но чем далее вверх, тем более и более суживается, так что, наконец, горы подходят к самому берегу. Эти горы покрыты дремучими, сначала лиственными, а потом хвойными лесами, которые славятся обилием соболей и служат главным местом зимнего промысла многих туземцев не только с Уссури, но даже с ближайших частей Амура.
Выше впадения Бикина Уссури сузилась почти наполовину против своего устья, и далее вверх оба берега ее несут вполне гористый характер. С правой стороны хребет Самур, идущий параллельно Сихотэ-Алиню, наполняет все пространство между Бикином и Иманом; слева же горы хотя и не столь высоки, но также тянутся непрерывно вдоль равнин реки Мурени.
Береговые утесы, которыми часто обрываются в реку боковые отроги главных хребтов, состоят, по исследованиям специалистов, из глинистого сланца, песчаника и известняка; реже попадается гранит, иногда измененный в гнейс.
На таких утесах, в особенности обращенных к югу, встречаются самые разнообразные и интересные формы травянистых растений: гвоздика [хлопушка], череда, очиток, колокольчик, селагинелла, папоротник ароматный и др., а боковые, пологие их скаты одеты густыми зарослями различных кустарников, среди которых чаще других встречаются: леспедеца, лещина, элеутерококк, бузина, таволга, бересклет, калина, панакс, шиповник и сирень; виноград, максимовичия и диоскорея переплетают собой эти чащи и делают их почти непроходимыми.
Береговые леса, которые по мере удаления от реки становятся еще гуще и величественнее, состоят из смеси различных лиственных пород: ясеня, клена, ильма, акации, ореха, пробки, маакии, между которыми попадаются изредка яблоня, черешня и довольно обширные кущи дуба, осины и черной березы.
Среди этих лесов разбросано множество лужаек, покрытых самым разнообразным ковром цветов и отчасти напоминающих европейские луга. Из травянистых растений, свойственных таким местностям, можно назвать: лилию, живокость, василисник амурский, чемерицу, лактук, бубенчики, ландыш, купену, хабенарию, марьянник и полукустарник смилакс.
По лесным опушкам и в самих лесах растут: прикрыт [борец], спаржа, пижма, чистотел, ореорхис и папоротник [многоножка].
Но стоит лишь только перейти к низменным равнинам, то опять являются непроходимые заросли тростеполевицы, многочисленные озера с тростником и кочками, поросшими осокою; словом, все те страшные трущобы, которыми так богато нижнее течение Уссури и через которые в иных местах совершенно невозможно пробраться.
По мере приближения к устьям рек Имана и Мурени, из которых первая впадает с правой, а другая верст десять выше, с левой стороны Уссури, гористый характер берегов ее среднего течения начинает мало-помалу изменяться. Окрестные горы уже не так высоки, чаще и дальше уходят в стороны, образуют более обширные и пологие скаты, в самую реку гораздо реже вдаются утесы; словом, все возвещает о приближении вновь обширных луговых и болотистых равнин, которые характеризуют собою верхнее течение Уссури. К области этого последнего можно отнести все дальнейшее пространство до слияния рек Улахе и Даубихе, из которых первая, как уже было сказано выше, составляет главную ветвь. Обе вышеназванные реки, Иман и Мурень, весьма мало исследованы.
Первая из них, имеющая чрезвычайно быстрое течение и ширину при устье около восьмидесяти сажень [160 м], вытекает из Сихотэ-Алиня, и хотя длина ее в точности неизвестна, но во всяком случае она гораздо менее длины Бикина.
Верстах в десяти от своего устья Иман принимает слева реку Ваку, которая больше, нежели она сама. Обе эти реки, по причине своего быстрого извилистого течения и множества наносных карчей, совершенно негодны для плавания даже самых малых пароходов.
Другая река – Мурень – находится в китайских пределах и еще менее известна, нежели Иман. Она вытекает из гор Кентей-Алинь, имеет около 300 верст длины и впадает в Уссури двумя главными устьями.
По длине этой реки китайская тропа ведет от Уссури к двум ближайшим маньчжурским городам: Саньсину и Нингуте.
Выше устья Имана Уссури имеет уже не более ста пятидесяти сажен ширины и чем далее вверх, тем более и более делается скромною рекою, так что при впадении Даубихе суживается сажен на семьдесят.
Береговые горы, совершенно исчезающие на левой стороне, сначала чуть виднеются на горизонте правого берега и только впоследствии подходят все ближе и ближе, так что при впадении Даубихе отстоят от него не более четырех или пяти верст.
Вместе с тем и сама долина правого берега изменяет свой луговой характер и делается весьма лесистою. Везде по ней встречается много мест, удобных для земледелия.
Из притоков верхнего течения Уссури самый большой с правой стороны есть река Та-Судзухе, а слева в нее впадает Сунгача, о которой, равно как и обо всем ханкайском бассейне, будет подробно рассказано в следующей главе.
Во время следования в лодке, что происходило крайне медленно против быстрого течения, мы с товарищем обыкновенно шли берегом, собирали растения и стреляли попадавшихся птиц. То и другое сильно замедляло движение вперед и невообразимо несносно было для гребцов-казаков, которые на подобного рода занятия смотрели как на глупость и ребячество. Одни из них, более флегматические, постоянно презрительно относились к моим птицам и травам, другие же, думая, что собираемые растения какие-нибудь особенно ценные, но только они не знают в них толку, просили открыть им свой секрет. Станичные писари и старшины, как люди более образованные, зачастую лезли с вопросами вроде таких: «Какие вы это, ваше благородие, климаты составляете?» А однажды старик казак, видя, что я долго не сплю и сушу растения, с полным участием и вздохом сказал: «Ох, служба, служба царская, много она делает заботы и господам».
Про ботаника Максимовича, который был на Уссури в 1860 году, казаки помнят до сих пор и часто у меня спрашивают: «Кто такой он был, полковник или нет?» В станице Буссе, на верхней Уссури, мне случилось остановиться на той же самой квартире, где жил Максимович, и когда я спросил про него хозяйку, то она отвечала: «Жил-то он у нас, да бог его знает, был какой-то травник». – «Что же он здесь делал?»– спрашивал я хозяина. «Травы собирал и сушил, зверьков и птичек разных набирал, даже ловил мышей, козявок и червяков – одно слово, гнус всякий», – отвечал он мне с видимым презрением к подобного рода занятиям.
Чуть свет обыкновенно вставал я и, наскоро напившись чаю, пускался в путь. В хорошие дни утро бывало тихое, безоблачное. Уссури гладка, как зеркало, и только кой-где всплеснувшаяся рыба взволнует на минуту поверхность воды. Природа давно уже проснулась, и беспокойные крачки снуют везде по реке, часто бросаясь на воду, чтобы схватить замеченную рыбу. Серые цапли важно расхаживают по берегу, мелкие кулички проворно бегают по песчаным откосам, а многочисленные стада уток перелетают с одной стороны реки на другую.
Голубые сороки и шрикуны, каждые своим стадом, не умолкая кричат по островам, где начинает теперь поспевать любимая их ягода – черемуха. Из ближайшего леса доносится голос китайской и волги, которая больше, красивее, да и свистит погромче нашей европейской.
То там, то здесь украдкой мелькнет какой-нибудь хищник, а высоко в воздухе носится большой стриж, который то поднимается к облакам, так что его почти совсем не видно, то, мелькнув, как молния, опускается до поверхности реки, чтобы схватить мотылька. Действительно, этот превосходный летун едва ли имеет соперника в быстроте; даже хищный сокол и тот не может поймать его. Я видел во время осеннего пролета этих стрижей, как целые стада их проносились возле сидящего на вершине сухого дерева сокола-чеглока, но он и не подумал на них броситься, зная, что не догнать ему этого чудовищного летуна.
Вплываем в узкую протоку, берега которой обросли, как стеною, густыми зелеными ивами; и перед нами является небольшая робкая цапля или голубой зимородок, который сидит, как истукан, на сухом, выдающемся над водою суку дерева и выжидает мелких рыбок, свою единственную пищу; но, встревоженный нашим появлением, поспешно улетает прочь.
Поднимается выше солнце, наступает жара, и утренние голоса смолкают; зато оживает мир насекомых, и множество бабочек порхает на песчаных берегах реки. Между всеми ними, бесспорно, самая замечательная и по своей красоте есть осторожная хвостоносец Маака, в ладонь величиною и превосходного голубого цвета с различными оттенками. Но вместе с бабочками появляются тучи мучащих насекомых, которые в тихие дни не прекращают свои нападения в течение целых суток, но только сменяют друг друга.
Действительно, комары, мошки и оводы являются летом в Уссурийском крае в таком бесчисленном множестве, что не видавшему собственными глазами или не испытавшему на себе всей муки от названных насекомых трудно даже составить об этом и понятие.
Без всякого преувеличения могу сказать, что если в тихий пасмурный день итти по высокой траве уссурийского луга, то тучи этих насекомых можно уподобить разве только снежным хлопьям сильной метели, которая обдает вас со всех сторон. Ни днем, ни ночью проклятые насекомые не дают покою ни человеку, ни животным, и слишком мало заботится о своем теле тот, кто вздумает без дымокура присесть на уссурийском лугу для какой бы то ни было надобности.
Дневной жар сменяет прохладный вечер. Надо подумать об остановке, чтобы просушить собранные растения, сделать чучело-другое птиц и набросать заметки обо всем виденном в течение дня. Выбрав где-нибудь сухой песчаный берег, я приказывал лодки приваливать к нему и объявлял, что здесь останемся ночевать.
Живо устраивался бивуак, разводился костер, и мы с товарищем принимались за свои работы, а между тем наши солдаты варили чай и незатейливый ужин.