* * *
Я больше не посещаю кафе «Бремен». Это заведение перестало мне нравиться из-за одного странного случая – или, скорее, ощущения. Через несколько дней после встречи с Четвергом я сидела за столиком и по его просьбе рисовала три вещи: свинью, Гибралтарскую скалу и старинную испанскую монету.
Покончив с монетой, я подняла взгляд и неожиданно встретилась глазами с герром Риттером, наблюдавшим за мной из-за стойки бара. Очень пристально наблюдавшим. Отныне мне следует быть осторожной: далеко не всякому можно показывать эти рисунки. Четверг предупредил меня, что вокруг полным-полно людей, кровно заинтересованных в исчезновении тех или иных воспоминаний – бесследно и навсегда.
В ожидании взмаха
Погода стояла скверная. С того самого дня, как это случилось, после того убийственного телефонного звонка, когда она сообщила ему мертвым голосом, что решила остаться там, где она была, и не возвращаться, стояла скверная погода. Почти две недели дни были зеркальным отражением тревожного состояния его души. С утра было или слишком солнечно, или чересчур ненастно, через час уже наоборот, и так туда-сюда весь день, то солнце, то дождь, так что никто не знал, чего ждать дальше. И это означало, что не стало еще одного места, где можно укрыться.
Внутренний голос говорил ему, что надо бы чем-то заняться. Погулять, сходить в кино, посадить в машину собаку и поехать туда, где они еще не бывали. Но куда ни пойдешь, чем ни займешься, всюду эта чертова погода или собственные чертовы мысли покажут, что спасения нет нигде. Все будет преследовать тебя, все штормы найдут тебя, все будет напоминать об ее уходе.
Он пошел на ковбойский фильм, но через десять минут после начала заплакал. К счастью, народу в кино было мало, и он просто закрыл глаза рукой и позволил слезам течь. А что делает она, пока он плачет? Влюбляется ли она в кого-то, в своем красно-белом летнем платье, его любимом? Там только что началось лето. Работает ли в саду, который с такой гордостью описывала в прежних письмах? Это была самая мучительная часть пытки, которой он себя подвергал: собирать в душе обрывки всего, что она писала или говорила раньше, и складывать их в живой, ужасный коллаж боли и утраты. Она возникала в его воображении, в том платье, босая, копающаяся в сумерках в этом новом саду. Вот из-за спины ее окликает кто-то новый, о ком она так осторожно и смутно намекнула в последнем разговоре.
– Это просто так или ты кого-то встретила?
Она поколебалась, а потом с некоторой сдержанностью сказала:
– Есть один, с кем мне нравится разговаривать, но ты должен понять: это совсем не то.
Он представил, как она медленно выпрямляется, потому что еще в юности повредила себе спину. Ни у кого он не видел таких выпирающих позвонков. Обернувшись, она улыбнется своей чудесной широкой улыбкой этому новому мужчине, бросит тяпку, которой работала, и отряхнет руки. Она ждала его. Он явился к ней разодетый. Она не знает, нравится ли ей его одеколон. Она очень придирчива к одеколонам, но, если они останутся вместе, чуть позже она скажет ему, что ей все равно. Пора переодеться и пойти на ужин, возможно в гости. Она говорила, что теперь постоянно ходит в гости и делает то, чего никогда в жизни раньше не делала. В этом-то и суть – теперь все было так по-новому, так по-другому, и она все время смеялась. Много лет эта улыбка принадлежала ему, но теперь нет.
Во время последнего разговора она сказала:
– Я очень тебя люблю, но…
«Очень». Какое неприятное добавление к «люблю», словцо, превращающее его самого и проведенные вместе с ним годы в ничто. Бабушки, священники, сочинители поздравительных открыток – все они любят это слово. И она, когда думает о нем, теперь тоже пользуется этим словом.
Пес всегда рад выйти на прогулку, и это хорошо. Но собаки вообще такие. Разбуди пса среди ночи и скажи, что пора прогуляться или пообедать, – он всегда готов. Но даже собака… Пес, только увидев ее, сразу полюбил больше всего на свете. Куда больше, чем его. Прикажи она, и он спрыгнул бы со скалы, а потом каким-то образом расправил бы крылья и взлетел обратно. Когда она уходила, он бросался на улице к каждой женщине, хотя бы отдаленно напоминавшей ее, и скулил от восторга. И когда в самом деле видел ее, просто сходил с ума. Слава богу, он не обязан объяснять псу, что ее больше не будет. Слава богу, что тот подбегает к женщинам на улице в радостной надежде, но, похоже, никогда надолго не расстраивается, обнаружив свою ошибку, потому что в следующий раз, уж в следующий-то раз это будет точно она.
Он не был суеверным человеком, но в те дни заключал сделки с богами. Теперь он носил в кармане отполированный зеленый камешек, который она много лет назад купила ему в Бёрлингтонском пассаже во время их поездки в Лондон. Если одновременно три вещи напоминали ему о ней, это означало, что надежда есть. Проехала белая машина, как у нее, за рулем сидела женщина с длинными и густыми, как у нее, волосами. На бампере у машины была надпись «Я люблю Канаду». Она была канадкой. Три вещи сразу. Разве это не попытка сказать ему о чем-то? Что есть надежда? В ту поездку в Лондон она купила в «Марксе и Спенсере» дешевый толстый вязаный жакет, который обожала и носила дома целый год. После того убийственного разговора он бросился в чулан посмотреть, остался ли там на крючке этот жакет, и с трепетом увидел – висит.
Он купил новую машину. Автомобиль был такой сверкающий и навороченный, что он прозвал его «Терминатор». Когда он садился в машину и нажимал кнопку, руль и сиденье автоматически подстраивались к его размерам. Там были кнопки для первого и для второго человека. Он выбрал для себя второго, но теперь не было первого. Несколько месяцев назад, заказывая этот автомобиль, он с удовольствием представлял, как они ездят в нем вдвоем. Она все больше любила сидеть за рулем, и ему это нравилось. Теперь на сиденье рядом был лишь пес, белый и молчаливый.
– Не хочешь ли порулить?
Услышав его голос, пес повернулся к нему, а потом снова уставился в окно.
Конечно, город населяли призраки. Было практически некуда пойти или бросить взгляд без того, чтобы не вспомнить о ней или о проведенных вместе с ней днях. Ведя машину по улице, он пытался насладиться ощущением этого великолепного нового автомобиля, но видел магазин, где она покупала белье, ресторан, где состоялся тот ужасный обед, и, хуже всего, то самое кафе, где они впервые встретились. Это было слишком мучительно, и он отводил глаза. Он отводил глаза каждый день, проезжая здесь по пути на работу. Каждый день с тех пор, как она позвонила, ему приходилось проезжать место, где все это началось такими надеждами и ожиданиями. Почему бы вместе с разрывом отношений не исчезать и домам? Чтобы все пропало разом и не осталось никаких следов, никаких осязаемых доказательств, что все это когда-то было. Насколько было бы тогда легче и лучше.
Здесь они гуляли, здесь он катал ее на велосипеде, здесь холодным зимним вечером она умасливала его, чтобы он купил жареного картофеля. Воспоминания, как порез бумагой, – такие глубокие и неожиданные, что от них никак не защититься.
Он потерял в весе двадцать фунтов. Это было кое-что. Несколько лет он твердил себе, что надо сбросить вес, и теперь брюки сваливались, а на ремне пришлось проделать еще две дырочки. Это кое-что, а? Небольшое утешение в это тяжелое время?
А что потеряла она? О чем вспоминает в эти дни? Мало о чем, боялся он, и это его терзало. Годы вместе, но потом, после того проклятого разговора, он совсем ничего о ней не слышал. Осталась ли она той же женщиной, которую он так долго знал? Или расстояние и новые обстоятельства так быстро и решительно изменили ее, что, если бы даже она вернулась, ее было бы не узнать? Молится ли он о возвращении той же женщины? Он ничего не понимал. Нет, неправда: он понимал, что умирает, но она, казалось, без усилий отделилась от него и помахала словно бы беспечнейшим в мире мимолетным жестом.
Он поехал к реке. Там у них тоже было свое местечко, и пес всегда был на вершине блаженства оттого, что мог одновременно быть с ними и носиться вокруг. Но на этот раз, когда он открыл дверь и похлопал пса, выпуская, тот не спешил вылезать. Небо снова нахмурилось. Пес словно понимал, что собирается дождь. Несмотря на весь свой собачий энтузиазм, он не любил ненастья. Она рассказывала смешную историю, как однажды вечером они несколько часов гуляли под дождем и пес пытался спрятаться в каждом подъезде по пути.
И вот они здесь, похудевший человек со своим белым псом, и ветер, и фиолетовые, как детские леденцы, облака. Они идут и идут. Налетает ветер, пес во всю прыть бежит не иначе как к своему счастью, на человеке синяя бейсбольная кепка, которую подарила она, он глубоко засунул руки в карманы.
Увидев на другом берегу заливчика одинокого рыболова, наперекор стихиям пришедшего испытать удачу, он остановился. Больше ни души вокруг. На одном берегу человек с собакой, на другом берегу – человек с удочкой. Человек с собакой думает: если рыболов взглянет, я помашу ему. Если он помашет в ответ, значит удача. Почему-то это очень важно. Если он помашет мне в ответ, моя жизнь изменится, она вернется, и мы разберемся со всем этим так, как надо.
И вот он ждет, а рыболов уставился на поплавок. Собака прыгает по зеленой траве, такой яркой под нависшим небом.
– Взгляни, ну взгляни! – Он говорит громко, но рыболов не отвлекается от своего занятия. – Ну давай, давай! Просто взгляни. Я помашу изо всех сил. И тебе просто придется помахать в ответ. Я заставлю тебя.
Рыболов отвернулся и склонился над своим ящиком со снаряжением. В таком положении, спиной к мужчине с собакой, он остается долго. Собака успокоилась, села на траву и стала смотреть на воду. Налетел сильный ветер, тучи сгустились и замерли. У человека замерзли руки, и он засунул их под мышки, но держит наготове. Он ждет, когда рыболов обернется, хотя и понимает, что вся эта затея смешная и жалкая. Вообразить, что такой пустяк, как взмах рукой, может исправить весь ход его жизни и вернуть к тому, о чем он просил в своих молитвах? И тем не менее он стоит на месте, ожидая, чтобы махнуть рукой.
А что еще остается?
Кинозал Джейн Фонды
Пока что за все время Полу Доменике повезло лишь один раз – когда он попал в ад. Пока. Пока что ад предстал бессмысленными белыми коридорами, не без сходства с Лос-Анджелесским международным аэропортом (где Пол работал, когда был жив). Здесь были даже движущиеся дорожки со знаками сверху, предупреждавшими, что, ступая сюда, следует держаться за поручень.
Его проводником была женщина по имени мисс Бейкер, которая много улыбалась и все время кивала головой без какого-либо конкретного повода. На рубашке у нее была прикреплена маленькая белая пластиковая бирка с именем.
– Наверняка вы слышали это миллион раз, мисс Бейкер, но здесь явно не так, как я ожидал!
Она кивнула и приподняла стопку бумаг, которую прижимала к груди, как прилежная школьница.
– Да, это всегда вызывает шок. Попадая сюда, люди совершают самые странные вещи. Я могу рассказать вам множество историй, как… В общем, я могу рассказать вам множество историй!.. Вы уже успели просмотреть эти брошюры?
Пол взглянул на красные, желтые и синие папки у себя под мышкой и улыбнулся:
– Да, и уже решил. Я уже знаю.
– Так быстро? Прекрасно! И могу сказать вам еще одно, Пол. Мы искренне считаем, что даем людям вполне достаточно времени для решения, но все они как будто бы так… гм… неуверенны.
– Мисс Бейкер, я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать! Вы знаете, я ведь работал официантом. От половины невозможно получить прямой ответ. Картофель фри или тертый с яйцами? Можно подумать, я продаю им страховку от несчастного случая или еще что! Картофель фри или тертый! А как они себя вели, когда приходилось покупать машину или еще что-то серьезное!
– Или давать имя ребенку, – хихикнула мисс Бейкер.
– Или покупать дом, – присоединился Пол к ее смеху, отдававшемуся эхом в бесконечном белом пространстве и длившемуся целую вечность.
Вечность. Что за удивительное слово. Никогда раньше Пол особенно не задумывался над такими вещами, но теперь, черт возьми, задумался. Белые коридоры, мисс Бейкер… Вечность.
Вот он, Пол Доменика, спускается в белую глотку ада, не имея ни малейшего представления, что впереди. Не то чтобы для него была какая-то разница. У него в запасе все время мира. Эта мысль рассмешила его, и мисс Бейкер радостно закивала:
– Верно, Пол. У вас в запасе все время мира. Успокойтесь, не принимайте близко к сердцу. Мы будем на месте через мгновение.
Ага, это что-то новое: они умеют читать чужие мысли! Они действительно могут читать мысли.
– Можно задать вам вопрос?
– Да, Пол. Какой угодно. То есть в пределах разумного. – Она подмигнула.
– Как вы это делаете? Читаете мысли. Это я могу спросить?
– Да-а-а, это сущие пустяки. – Она вынула из кармана маленький карандашик. – Вот это вроде как приспособление, Пол. Вот, возьмите.
Он взял – и тут же его швырнуло в гущу мыслей мисс Бейкер. Она думала о тропических рыбах, о пончиках и каково было бы переспать с Полом.
Хотя обычно Пол не отличался застенчивостью, он скорее сунул карандаш обратно, словно тот жегся. И не мог посмотреть женщине в глаза.
– О, Пол, не смущайтесь. Так мы здесь живем. Раньше я читала ваши мысли и видела всякие прелестные и ужасные вещи, но так и должно быть. Кому теперь какое дело до чьих-то мыслей? Теперь это не важно! Секс, налоги… Все это в прошлом, Пол. Это еще одна вещь, к которой нужно привыкнуть. Вы привыкнете. А вот мы и на месте – комната три тысячи сто двенадцать.
Пол взглянул на дверь и не заметил никакого номера, но женщина указала на нее пальцем, и та бесшумно отворилась.
– Входите.
Он шагнул в бледно-голубую комнату, заставленную современной мебелью из кожи и алюминия. На стенах висели красивые репродукции: солнечные закаты, лодки в море, картина Нормана Рокуэлла, изображающая ребенка в парикмахерской.
За прозрачным столиком сидела очень хорошенькая молодая женщина и читала «Княжну Дейзи». Оторвавшись, она улыбнулась и сказала:
– Привет, Лесли.
– Привет, Салли. Салли, это Пол Доменика. Он только что прибыл.
Они улыбнулись друг другу. Чтобы сломать лед, Пол сказал что-то о том, как его подружка любила эту книгу.
– О, это как фруктовый пломбир, Пол. Не могу оторваться.
– Тебе бы лучше не попадаться с этим своему начальнику.
– Ой, Лесли, да он же сам мне и дал!
Все рассмеялись. Тем временем Пол и мисс Бейкер сели на кушетку. Кушетка была очень удобная.
– Ладно, Пол. Так вы сказали, что уже решили?
– Да, я хочу отправиться туда. – Он посмотрел на цветные брошюры у себя на коленях и вытащил красную.
– Кинозалы? Прекрасно!
– У него хороший вкус, – пискнула Салли с другого конца комнаты, и Пол ощутил себя так, будто правильно ответил на уроке математики.
– Ну, не хочу вас подталкивать, Пол, но вы уже решили, какой именно Кинозал? Я знаю, богатый выбор, но…
– Джейн Фонда. И точка. Не хочу думать ни минуты.
– Вам она нравится, а? – Мисс Бейкер шаловливо похлопала Пола по колену.
– Обожаю Джейн Фонду!
На столе у Салли замурлыкал телефон, и она тут же сняла трубку.
– Да, сэр, он здесь, рядом. Что? Нет, не обязательно. Он уже выбрал Кинозалы. Простите? Джейн Фонда.
На другом конце провода что-то сказали, и Салли, рассмеявшись, подмигнула Полу и мисс Бейкер:
– Он сказал то же, что и я, Пол: «У него хороший вкус».
Пол взглянул на мисс Бейкер, гадая, о ком Салли говорит. Женщина подняла палец, призывая его подождать, пока секретарша говорит по телефону.
– Да, сэр. Ваша следующая встреча через полчаса. – Она еще что-то выслушала, потом повесила трубку и покачала головой. – Последнее время он в прекрасном настроении. Я не видела его таким веселым несколько месяцев.