Шутки у Сопли были тупые, злобные. Еще в учебке его нещадно били, когда сделал он, для чего – непонятно, «велосипед» безобидному огромному парню, хохлу-западенцу Кольке Ясевичу, Мыколе. Не знаете, что такое «велосипед»? Хм… жестокая штука. Спящему между пальцами ног вставляются бумажки и поджигаются. Представили себе, что чувствует человек, выдернутый из сна огнем? Размахивает ногами, пытаясь погасить жжение. Со стороны вроде как и вправду крутит педали.
Сопля с неделю ходил с набитой мордой, и столько же времени Мыкола пролежал в санчасти.
Юрка в своей дурости был катастрофически непредсказуем. Скажем, ему ничего не стоило подкинуть в ботинок спящего товарища скорпиона или каракурта. Благо никто не пострадал серьезно от укусов тварюг. Как-то подсунул под одеяло Мальцу молодого, совсем маленького варана. Как его не раздавил плюхнувшийся в койку Леха?! С такой же скоростью, как падал на кровать, он взлетел с нее, обалдело глядя на некое гибкое тело, скользящее под тонким одеялом. А что, если этот дуралей в следующий раз змею сунет? Так размышлял Малец, вдумчиво нанося удары по лицу Сопли.
Все его проделки имели для него же плачевные результаты, и на некоторое время Сопля затихал. Но именно на некоторое, совсем короткое время.
Положительной стороной его забав, как отметил Кулаков, стало то, что мы бесконечно проверяли обувь, одежду, постели и ранцы. Бдили. Хрен его знает, до чего в следующий раз этот балбес додумается.
Совсем недавно у Сопли появилась наколка между указательным и большим пальцами правой руки. Две буквы: У и Г. Мы долго пытались понять, что бы значило «УГ». Оказалось, что Сопля с таким же, как он сам, олухом из батальона обслуживания решили увековечить свою дружбу. То есть второму накололи на том же месте тоже две буквы – Д и Р. В результате, когда эти дебилы встретятся через пару минут, через неделю или с десяток лет спустя, они пожмут друг другу руки, и буковки сложатся в слово «ДРУГ». Надо же додуматься, а? Ладно, тот, второй, еще сможет доколоть буковку А, ДРА все же. А наш отморозок что доколоть сможет? Только ничто не могло смутить Соплю; подумаешь, наколол и наколол.
Так из-за чего же командир вытянул в роту Соплю, если он такой придурок?
Дело в том, что Юрка был отличным сапером. Установить ли мину, снять ли – равных ему в этом деле было маловато. Нюх у него на мины – как у собаки верховое чутье. Во всяком случае, по небрежности Сопли никто в нашей роте не погиб. Юрка на спор однажды пытался извлечь мину с завязанными глазами. Дело было на выходе, на привале. Урод, конечно, кто спорит. Кулаков отозвал его подальше от снаряда и тут же пробил хук слева. Сопля сидел в пыли, размазывал кровь из ссадины на щеке, но глаза его, только что затянутые туманом, все же торжествующе сияли. А ведь смог бы обезвредить, смог бы!
Поднялись на блок. Парни, сменяемые нами, нетерпеливо ждали нас, стреляли сигареты, расспрашивали о новостях в полку.
Старший караула, сержант Игорь Негорюй, здоровенный, широкоплечий ростовчанин, Татарин. Звали его так, видимо, из-за чуть раскосого разреза глаз. Хоть и был Игорь из другого батальона, встречались мы с ним довольно часто. Неспешно разговаривали, если в расположении полка находились, так же неспешно пили чай, курили. Да и понятно, хоть и два лаптя по карте, но все же земляки, я – ставрополец, он – ростовчанин.
– Тут, Серега, дело такое, – докуривая «памирину», заговорил Татарин. – Не думаю, что через неделю вас сменят. По радио слышал, вроде как операция крупная затевается…
Ага. Тут я понял, почему Кулаков, назначая меня старшим поста, вдруг ни с того ни с сего назвал меня Пловцом, что делал крайне редко.
Поначалу ко мне это прозвище и прилепилось. Позже некоторым, видите ли, было лень полностью произносить «Пловец» и стали сокращать до обидного «Плов». Пришлось побороться, чтобы выбить из ленивых голов название блюда. Так что очень скоро все это позабылось, и комроты самолично влепил мне новое, короткое, звучное прозвище – «Конт». Ну что ж, Конт так Конт, и быстро произносится, и все же производное от слова «контингент», куда мы все и входили, в ОКСВА, то есть в ограниченный контингент советских войск в Афганистане.
Вот почему командир настоял, чтобы нас укомплектовали двойным боезапасом, продуктами и несколькими дополнительными батареями к рации! Знал ведь Кулаков и ничего не сказал. Обидно даже. Хотя мог бы и сам догадаться, намек с припасами более чем прозрачный. Эх! Запасным батареям Малец, наш радист, очень обрадовался, даже не стонал, когда затаскивал сюда, на пост, тяжелые коробки со свинцовой начинкой. Вечная проблема была со связью – то батареи сядут, то хрип сплошной в наушниках. Только не у Мальца, тот свое дело знал туго. Впрочем, я уже говорил, что у капитана Кулакова в роте плохих спецов не было. Вон Шохрат не только мастер на любом инструменте играть да всякие блюда готовить, но и с пулеметом так управляется, что любо-дорого.
– Игорь, а как тут вообще? – спросил я, махнув рукой на перевал.
– Да как, – сплюнул под ноги Татарин. – Почти каждую ночь сработка сигналок. Вот, посмотри. – Он выцарапал из планшета карту минных полей.
Ну откуда она у него? Мне Кулаков дал ознакомиться с такой же перед вылетом и сразу же убрал. Но изменения на карте Татарина я увидел сразу.
– Это что? – Я ткнул пальцем в новые значки.
– Каримов установил тут и тут сигналки, – объяснил Игорь. – А то что-то привыкли духи к старому порядку. Ты, это, давай Соплю, они с моим еще малость пусть натыкают. Не помешают. – Повернул голову в сторону своих солдат, позвал: – Эй, Карим-бобо!!
На зов Татарина из укрытия блока выскочил тощий, вертлявый, словно ящерица, с темным, прокопченным от природы, от солнца или скорее всего от недельного сидения на посту, туркмен Каримов.
– Сейчас с Соплей быстро вниз… Серега, вы мины-то привезли? – Заметив, как я кивнул в сторону высадки, Игорь продолжил: – Вот там, с южной стороны, где прорыв вчера намечался, – он чуть подумал, – поставьте не только сигналки, пару-тройку противопехотных тоже. Но так, с хитринкой, с выдумкой…
Каримов и Сопля только криво улыбнулись и исчезли за небольшим скальным гребнем, скрывающим тропу. Да уж, не учи ученых, у этих профи что ни установка, то праздник иезуита. После них вряд ли кто сможет извлечь мину.
– Я на карту нанесу, чтобы изменения в штабе сделали. – Игорь прикурил новую сигарету. – Блин, третий день, как табак закончился. В общем, так, братуха, дела такие…
Толик Мосин, Мося, снайпер из группы Татарина, сидел рядом с Генкой, что-то рассказывал ему, кивал в сторону перевала. Лиса хмурился, переспрашивал, вносил записи в блокнотик.
– Серега, ты давай им возможность трупы уносить…
Как будто без него этого не знаю, поморщился я. Вот же человек Татарин, основательный во всем, лишний раз не забудет напомнить-предупредить. Игорь, не обращая внимания на мои возмущенно вскинутые брови, спокойно продолжал:
– Ну их на хрен. Вони не оберешься в прямом и переносном смыслах. Пусть забирают и хоронят. Как пришли на смену, тут дышать нечем было, особенно под утро, когда ветерок с юга поднимается. Спросил у Кота, сменщика моего, на кой хрен труп оставили? А он, идиот, ржет – мол, какая-никакая, а все же развлекуха! Духи ж не отступятся, все равно будут переть, чтобы тело забрать. Ну а эти уроды, – Татарин насмешливо-зло сплюнул, – развлекались, стреляли по спасателям. Те – по блоку. Веселились… Разрешил я забрать тело. Сейчас более-менее спокойно.
– Ладно, Игореха, пора вам, – тронул я за рукав сержанта.
Действительно, пора. Вертолет торопливо выгребал на посадку, давя, уплотняя винтами воздух.
– Боезапас оставляю вам, – уже на ходу проговорил Татарин. – Там немного, но лишним не будет. – И прорычал низким голосом: – Всем вниз.
Его группа начала спуск. За ними пошли и мы. Нужно было поднять оставшийся груз.
На посту остался Лиса. Он лениво развалился за бруствером на камне, прикрыл глаза панамой, зажал между коленями расчехленную винтовку. Со стороны могло показаться, что Лиса дремлет, забив на службу. Но я-то знал, что это не так, далеко не так, и можно быть совершенно спокойным – ничего не ускользнет от глаз Гены.
Тропа была хоть и узкой, но удобной из-за уступов, что-то вроде естественных ступеней, только разновеликих по высоте и ширине, никак в такт не попадешь, все время темп сбивается.
Лопасти «вертушки» вздымали мощные, упругие пылевые стены, давившие плотно в грудь, отбрасывающие тело назад, заставляющие пригибаться. Пыль, мусор, мелкие камешки не давали возможности осмотреться, разглядеть предметы, остро тыкались в лицо и руки, норовили уколоть в глаза.
Хлопнули с Татарином друг друга по спине. Последним на борт заскочил Каримов, обернулся к нам и перед тем, как захлопнуть двери, неслышно заржал, оскалив белые зубы на грязной, запыленной роже, стукнул ладонью правой руки по сгибу локтя левой и что-то проорал нам.
Вот же чучело! Я ухмыльнулся, опустив лицо к груди, прячась от хлещущего пыльно-мусорного урагана.
«Вертушка» прижалась к земле и начала мягко подниматься в рыжее вечереющее небо. Поднявшись над перевалом, машина накренилась, уходя в разворот, и отстрелила первую партию тепловых ракет. И, надо сказать, вовремя. Сквозь оседавшую, почти уже прозрачную пыль хорошо было видно, как гораздо севернее от нас в небо взлетела ракета, поволокла за собой белесый след, покрутилась, чутко реагируя на тепловые выстрелы, и скрылась за скалами, откуда мгновение спустя вспух неслышный разрыв.
Ну что же, вот мы и на дежурстве. Второй подъем оказался труднее. Подустали и груз взяли весь, побольше и потяжелее первого. Тащили втроем. Соплю оставили прикрывать, на спине ведь глаз нет. Хоть я и доверял полностью Лисе, но перебдеть никогда лишним не бывает.
Вот уже за гребнем у поста, перед самым бруствером, скрылась навьюченная фигура Узбека; вот, затравленно дыша, даже с расстояния пятидесяти метров слышно было, как хрипит легкими Малец. Вот-вот и я должен был достичь рубежа. В поясницу больно давил цинк, лежащий на дне рюкзака. Сопля позаботился об удобстве командира, сучонок, ничего нельзя доверить, злился я про себя. Тут и раздались выстрелы. Два. Один за другим. Пуля ударила где-то внизу, звонко дзенькнула о камень и упруго срикошетила в воздух; вторая же обожгла левую щеку, вжикнула юлой о кремневый скол, торчащий из земли, и умчалась прочь. Я тут же упал на колени, выпустил из рук мешки с консервами. Сыто бряцая, мешки покатились вниз. Один тут же прочно засел в расщелине, второй, издевательски похрюкивая, скатился к самому подножию перевала, откуда с таким трудом я его тащил. Я не наблюдал за мешками, просто чувствовал, что происходит, вот и все. Сам же я перекатился через тропу, забился за камень и ждал, ждал выстрелов либо с той стороны, либо от Лисы. Нет. Тишина.
– Эй, Лиса, сука, ты чего молчишь? – перепуганно проорал я.
– Дык, а чего патроны жечь? – спокойно, чуть громче обычного, прямо над моей головой проворчал Лиса. – Лезь сюда, сержант. Дух ушел.
Только я выпрямился, как опять же над головой пронесся веер пулеметной очереди, посланной Узбеком в сторону исчезнувшего врага.
– Шохрат, на хрена? – Наконец-то и я оказался за бруствером.
– Так, чтоб знали! – засмеялся Узбек.
Вскоре на посту появился Сопля, притащивший потерянные мной мешки.
* * *
В начале семидесятых мои родители решили поменять казахские степи на ставропольские. Переехали мы в небольшой промышленный город, чем-то похожий на мой родной. Первое время, пока не было своей квартиры, жили в доме маминой сестры. Дом большой, кирпичный, с печным отоплением стоял почти на самом берегу Кубани. Густой виноградник укрывал двор – вишни, яблони, сливы, груши тоже давали немало тени, и было удивительно видеть, что фрукты-ягоды росли прямо под рукой, а не находились в корзинах рыночных продавцов, к чему я так привык с детства. Первое время было удивительно и странно видеть у автобусной остановки огромный искривленный ствол старого абрикоса, ягоды, валявшиеся под ним, мятые, раздавленные и никому не нужные. Чуть позже, когда я немного освоился с новым местом жительства, мне не составляло труда залезть на тот же абрикос и набрать полную пазуху ароматных плодов. По всему городу росли ягодные деревья, всегда можно было перекусить яблоком или вишней. Это никого не удивляло, было привычным, а вскоре и мне надоело, поскольку такие же деревья были либо во дворе нашего дома, либо росли рядом с ним. Этот дом на самом берегу реки был куплен семьей сестры мамы и пустым дожидался своих хозяев, работающих на приисках на далекой Колыме.
Кубань – река с характером, капризная, своенравная; течет, раскинувшись по широкому руслу, звенит на перекатах. Ее можно почти во всех местах перейти вброд, лишь в основном своем ложе она глубокая, тут – только вплавь. После дождей в горах Кубань вздувается, становится могучей и стремительной, ничто ее сдержать не сможет. Теперь бойся ее! А бывает, что спокойно, туго, величаво, маслянисто течет – ни звона струй о камни, ни шума на поворотах, ни всплеска о коряги-топляки. Появляется в ней какое-то томление, что ли. Именно в такой осенний период папа перебирался на одолженной у соседей лодке на другой берег, чтобы заготовить на зиму дров на растопку. Как же нам с младшим братом хотелось отправиться с отцом в дальнее путешествие. Он бы и не прочь нас взять, но мама… Эх, мама! Никак не хотела понять, что мы страстно рвались посидеть на веслах, помахать топором, вернуться домой с охапками хвороста и чурок, нарубленных и собранных своими руками. Ничто не могло убедить маму. Вот и отправлялся папа один. Если бы мама знала тогда, сколько времени я проводил на берегу реки, как и куда плавал по Кубани, пока родители были на работе… Да она это путешествие за дровами сочла бы просто мультяшным приключением. Но обо всем надо было молчать, иначе получил бы полудневное заточение, сразу после школы отправлялся бы либо к бабушке, либо к тете, чтобы быть под присмотром. Но все же на мне тоже были кое-какие обязанности. Приносил несколько ведер питьевой воды из колонки, расположенной не очень близко от дома. Кажется, поливал какие-то грядки, еще что-то необременительное делал. Времени оставалось много и на уроки, которые я успевал «сделать» минут за пятнадцать-двадцать, и на игры с пацанами у реки.
Каждое лето в гости к нам съезжались родственники – мамины сестры с семьями. Собирались солидные компании. Приезжали из Молдавии, из Болгарии, из Ростова-на-Дону, из Свердловска, из Казахстана. Все с мужьями и детьми. Человек по двадцать собиралось. И ничего удивительного в этом не было. У мамы было девять сестер и брат – это те, кто к тому времени живыми были, а похоронено было два брата и еще одна сестра. Так что летом было весело у нас в доме, по крайней мере недели на две шум, гам и суматоха. Совсем уж мелкие мои сестренки и братишки во главе с братом моим родным Валентином носились по огороду, обрывая с кустов смородину, малину, на ходу жуя свежесорванные огурцы и помидоры, а то и до яблок пытались дотянуться. Тут уж помогали им мы, взрослые, если, конечно, не были заняты своими серьезным делами и разговорами. Ходили к реке, пытались ловить рыбу, жгли костры, пекли картошку.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.