- А у кого ж! Ты что, живого алкаша никогда не видел?
"Да ведь жив-то ты по случайности..."
- Тебе плохо? - спросил я неуместно.
- А как ты думал? Согласно законам физического и нравственного разрушения.
Я держал в руке кулек с яблоками.
- Ты что принес?
- Вот...
Я положил кулек на столик рядом с креслом.
- Лучше бы пузырек принес.
- Может быть, хватит?
- Поздно.
Похоже было, что устами этого спившегося младенца глаголет печальная истина.
- А дети?
Это был больной вопрос, и он мучительно сморщился.
- Детей государство не оставит. Государство у нас доброе.
- Женя...
- Только не агитируй, ладно?
Я подавил вздох.
- Не буду.
- Вот и хорошо. Все сам понимаю. Но местами. С памятью провалы.
Он не хитрил. Видно было, что говорит правду.
- И как мы с тобой распрощались, не помнишь?
- Помню, дерево над головой качалось.
"Сам ты качался, старый дуралей".
- Верно, у дерева и расстались. А потом?
- Потом ночь. Ну и что? Сам видишь, не дали мне пропасть.
Пахло медикаментами. В шкафу за стеклом виднелись темного стекла флаконы с притертыми пробками.
- Ничего не помнишь?
- Ни фига. Удивляюсь только, почему сюда привезли, а не в вытрезвитель. Видно, совсем дуба давал.
- Да, было плохо.
- А ты как объявился? Ты разве уезжать не собирался? Путается у меня в голове. Кажется, про море говорили...
- Было и такое. Но я задержался. А с памятью у тебя тогда еще началось, под деревом.
- Заметил?
- Еще бы! Ты даже Михаила забыл.
Я сознательно не смотрел в этот момент на Перепахина и не могу сказать, как прореагировал он на мой вопрос внешне, но задел он его несомненно.
- Опять ты... Ну и что? Забыл.
Тогда он говорил "не знал".
- А Наташу помнишь?
Перепахин молчал, видно, соображал, как лучше ответить, "вспомнить" или прикинутсья непомнящим. Потом повторил свое:
- Ну и что?
Это уже можно было принимать за согласие.
- Я был у нее.
- Ну и что?
- Да наплел ты тогда мне много.
- Что наплел?
Это он спросил быстро, заинтересованно.
- Насчет Сергея.
- Не помню.
- Тогда что говорить...
Женька снова погрузился в трудные размышления.
За дверью мимо простучали две пары каблучков. Послышался женский голос:
- Я сразу обратила внимание. Такой интересный больной...
Ответа я не расслышал.
Перепахин медленно произнес:
- А ты скажи. Может, я что-нибудь и вспомню. Мне же нужно память восстанавливать.
- Ерунду говорил. Про Сергея и Лену. На любовь намекал. Даже ребенка приплел.
- Ну и что?
Теперь это "ну и что?" звучало совсем не так равнодушно, как вначале.
- Бред, клевета, вот что.
- Не помню.
Меня это начало раздражать, хотя я и понимал, что человек, сидящий передо мной, болен, что он жертва злого умысла, и я пришел проведать его. Но ясно было и другое - он сам главный источник своих бед, и я пришел не только сочувствовать, но и узнать нечто важное. Важное, между прочим, для него самого. О чем, однако, говорить было невозможно.
- Женя, - решился я, взяв себя в руки. - На самом деле Сергей отец Лены?
На этот раз я смотрел прямо на Перепахина.
Он снова сморщился.
- Брехня.
Так коротко и ясно мог говорить только человек, который ничуть в словах своих не сомневается. Я несколько растерялся.
- Позволь...
- Брехня.
- Да ты сам подтвердил это!
Конечно, эту фразу он не понял. Нужно было пояснить.
- Снимок на кладбище ты делал?
- Еще что... У меня с памятью...
Но сомнений не было, на этот раз он укрывался, и укрывался сознательно.
- Ну ты же понимаешь, о каком снимке идет речь?
- Мало ли что! Я много снимал. Я был известный фотолюбитель. На выставках участвовал.
Про выставки он врат.
- Ты снимал похороны Михаила, а говоришь, что не знал его.
Все-таки пьяницы - народ живучий. У него еще сохранилось чувство юмора.
- Я всех покойников знать не обязан.
Юмор сомнительный, что и говорить, но раз у него хватает сил на такое, говорить с ним можно.
- Эта фотография и подтвердила, что Лена дочь Сергея.
И я вкратце попытался разъяснить ему цепочку Вадимовых доказательств.
Мои слова, несомненно, производили впечатление, но какого рода, разобраться было трудно.
- Значит, я это снимал?
- Ты.
Я нажал на это короткое местоимение, и он сдался.
- Ну и что?
"Сказка про белого бычка!"
- Зачем ты отдал ему фото? Сам отдал? Или он попросил у тебя?
- Конечно, попросил.
- Зачем?
- Очень просто. Теще хотел подарить. Она ж там снята.
Выходило в самом деле просто.
- Вот и подарил.
- Ну и что?
- Да прекрати ты это свое "ну и что"! - невольно повысил я голос.
- А что кричишь? Ты куда пришел? Тут больные люди. Ты зачем пришел? Что ты выспрашиваешь? Я больной, понял?
Возразить было трудно.
- Извини.
Он тут же обрадовался.
- Вот. Другое дело. Пусть я последний человек, но и меня уважать надо. Потому что, хоть и последний, но человек! А доказательства эти липа. Подумаешь, вычислитель. Хлюст он.
Не знаю, почему, но мне показалось, что в настроении Перепахина произошло изменение. Что-то приободрило его. Но что, я догадаться не мог.
- Ты Вадима все время хлюстом называешь.
- А разве не хлюст? Говорил, сюрприз для тещи, а что выдумал! Хлюст. Я знал, что он выдумает. Обязательно выдумает и запугает всех, чтобы имущество получить.
- Какое имущество?
- Сергеево.
- Да что там за имущество особенное?
Перепахин даже приподнялся в кресле.
- А ты посчитай. Считать умеешь? Арифметику проходил? Сколько одни книги стоят? А?
Честно говоря, с этой точки зрения я на происходившее не смотрел. А было многое на поверхности. Библиотека Сергея создавалась десятилетиями.
- А коллекция? Думаешь, от кого я рубли спасал?
- От Вадима?
- Точно.
- Как же ты в его замыслы проник?
- Что, Перепахин дурней других?
- Почему ты все это заподозрил?
Он вдруг ослабел, прикрыл глаза.
- Не помню. Память у меня...
И было похоже, что с памятью и сейчас что-то происходит. Вроде бы он пытался вспомнить... И вдруг вспомнил. Но не прошлое, а то, что было сказано минуту назад.
- Сергеева дочка?
- Ты не веришь в это.
Перепахин раскрыл широко глаза, оглянулся, поманил меня пальцем.
- Михаил ее отец.
- Как ты можешь знать такое?
Но он уже снова закрыл глаза.
- Перепахин сказал. Пусть не поддаются на провокации.
- Женька! Это очень важно. Даже Наташа не возражает...
- Я сказал. Больной я. Мне отдых нужен.
- Сейчас уйду.
И в самом деле, лучше было уйти. Перепахин нес уже явно избыточную нагрузку.
- Ешь яблоки, поправляйся.
- Теперь я понимаю, отчего Сергей грохнулся. Такое услыхать... Хлюст.
- Что ты сказать хочешь?
- Иди, иди.
Собственно, для такой ограниченной и непродолжительной беседы сообщил он немало. Я вышел на улицу и озадаченным, и во многом с прояснившимся пониманием одновременно.
Что для меня прояснилось? Скажу прямо, я поверил Перепахину в том, что отец Лены Михаил. Конечно, он никаких доказательств не привел, но сама его убежденность заставляла по-новому рассмотреть факты, которые вначале показались "упрямыми". Ясно, что подсчеты времени и снимки о самой личности отца говорили только косвенно. Больше всего на меня подействовало поведение Наташи. Она не отвергла "доказательства". Но и не приняла их определенно. Явно не приняла. Можно считать, что она не сказала ни да, ни нет. И, как я видел теперь, это было вполне естественно. Почему, на каком основании была обязана она открывать мне, почти случайному человеку, то, что было великой тайной и болью души много лет!
Нет, прямо и откровенно могла она говорить только с Леной и с мужем. И в свое время правду мужу сказала. И он верит ей до сих пор. А с Леной просто разговора еще не было. Вот так.
И второе, что сказал Перепахин, тоже без доказательств. Вернее, даже не сказал, а упомянул косвенно, но так, что вывод сделать можно было. Вадим пришел к Сергею с собственной версией, и потрясенный Сергей не выдержал. Но тут возникало два необходимых вопроса: знал ли Перепахин о разговоре Вадима с Сергеем наверняка, и, что, может быть, самое главное, верил ли Вадим в свои "доказательства" или подло извлекал собственные выгоды, по сути дела, шантажом?
"Вот этого мы никогда не узнаем. Такое ни при каких обстоятельствах не скажет... Хлюст", - повторил я мысленно словцо Перепахина.
Так я думал, не сомневаясь, что правду Вадим не скажет и спрашивать у него бесполезно, а одновременно испытывал сильнейшее желание спросить, прямо спросить, глядя в глаза.
И не скрою, подталкивало меня еще одно обстоятельство. Ведь именно Вадим был тем человеком, который, по видимости, подсыпал снотворное Перепахину. Но по видимости только! Зачем?! Вот вопрос, на который ответа у меня не было, а встреча с потерпевшим от возможного ответа и вовсе увела. Убивать Перепахина у Вадима не было оснований, необходимости. Пусть его предположение о Сергеевом отцовстве и зародилось под влиянием разговоров и воспоминаний Перепахина, что из этого?
Поведение Вадима было в худшем случае житейской подлостью, но не преступлением против закона. Верил он в свою версию или не верил, закона не нарушал. Он имел право предположить и высказать свои доводы. Пусть даже потрясенный Сергей умер, с позиции юридической Вадим за это отвечать не мог. Но если нет преступления, нет и сообщника. А тем более такого, от которого нужно избавляться всеми средствами.
Да и почему умирать Сергею? Разве мог Вадим его запугать, шантажировать? Наглый домысел было легко рассеять...
Все эти мысли снова создали сумбур в голове, прояснившейся было после разговора с Перепахиным. Опять что-то не вязалось, одно исключало другое. Теперь я уже просто чувствовал необходимость повидать Вадима.
И я подчинился этому чувству.
Потом оказалось, что я допустил ошибку.
Коллективный сад, который оберегал Вадим, находился довольно далеко. Сначала автобус пересек незнакомый мне, недавно появившийся микрорайон, в архитектуре которого были заметны попытки скрасить неизбежную похожесть жилых домов отдельными нестандартными зданиями вроде кинотеатра и универсама, потом я ехал промышленной зоной, тоже новой, со множеством индустриальных сооружений, и за ними только на косогоре, сбегавшем довольно круто к мелководной речке, возникло наконец зеленое детище вечного стремления человека к земле и дереву, выращенному своими руками.
В отличие от тяготеющего, несмотря на все усилия, к стандарту микрорайона, здесь разнообразия было хоть отбавляй - от времянок, которые, казалось, держатся на одном честном слове до первого порыва свежего ветра, до комфортабельных, с выдумкой поставленных особнячков, наводящих на мысль о сомнительных доходах их владельцев.
Конечно, я рисковал не застать Вадима и даже не найти его в этом рукотворном лабиринте пронумерованных квартальчиков, но народ тут неплохо знал друг друга, и я скоро подошел к дому, замаскированному так, что трудно было понять, то ли эта дача с подвалом, то ли с мезонином.
Поблизости от сооружения были сметены в кучу и подожжены опавшие листья. Возле костра в шезлонге сидел, закинув ногу на ногу, Вадим и меланхолично следил за голубоватым дымком, относимым от него легким движением воздуха.
Разумеется, он должен был удивиться, увидев меня, и удивился наверняка, но виду не подал и даже не приподнялся в кресле, нарочито удерживая ноги в прежнем положении. Больше того, он и не подумал предложить мне присесть.
- Как там на море? - спросил Вадим с издевкой.
- Хорошо, я думаю.
- Что ж вы так рано вернулись?
- Оставьте этот тон, пожалуйста. И дайте мне стул.
- Ах, виноват.
Он поднялся и пошел к дому, бросив на ходу:
- Занимайте кресло. Я себе принесу.
И он притащил стул и сел на него так, что спинка оказалась впереди. На спинку он уложил руки и, опустив на них подбородок, уставился на меня теперь уже с подчеркнутым любопытством.
- Чему обязан?
- Вадим, вы наломали дров.
Он сделал неопределенную гримасу.
- Вы так думаете?
- Я знаю. Я видел Лену, виделся с ее родителями, говорил с Полиной Антоновной.
- Разве вы уже на пенсии?
- При чем тут пенсия?
- Любимое занятие пенсионеров - чужие дела.
- Между прочим, вы пока в возрасте цветущем, а к чужим делам проявляете интереса побольше любого пенсионера.
- Один - ноль в вашу пользу.
Эта миролюбивая фраза меня приободрила.
- Неужели это вы так расстроили Сергея Ильича?..
- Чем? - спросил он резко.
- Вы были у него? Говорили с ним?
- О чем?
- О его мнимом отцовстве.
Теперь он смотрел на меня жестко.
- Кто вам сказал?
- Я могу предполагать.
- А сказал кто? Перепахин?
- Не уходите от ответа. Я спросил.
- Вот вам ответ. Я никогда не говорил с Сергеем Ильичом о том, что он отец Лены.
Вадим произнес это так подчеркнуто, почти скандируя, что я не мог не поверить ему.
- Извините.
- Прощаю. Вы были у Перепахина?
- А вы знаете, что с ним?
- Это весь участок знает. Его вон оттуда вывезли, с соседнего квартала.
То, что дача, на которой нашли полумертвого Перепахина, находится так близко от пристанища Вадима, я не ожидал.
- Да, он в больнице.
- Вы были у него?
- Был.
- Живой?
- Да, приходит в себя.
- Ничего не помнит, конечно?
- Откуда вы знаете?
- С ним всегда так. Наберется, и память отшибает.
На этот раз было, конечно, не как всегда, но об этом я не сказал. Напротив, согласился.
- Да, с памятью у него неважно.
- А вы его наслушались.
- Почему?
- Уверен, вы от него заявились.
Проницательность Вадима раздражала меня.
- Не имеет значения, от кого я пришел. Важно, зачем.
Он изобразил поклон.
- Я весь внимание.
- Я уже говорил. Вы наломали дров. И я хочу знать, неужели вы в самом деле верите в то, что Лена дочь Сергея Ильича?
Он поднялся и сделал шаг ко мне. Признаться, я не понял его движения и отодвинулся невольно. Но он всего лишь нагнулся и достал из-под шезлонга бутылку, которую я раньше не заметил. Бутылку он неторопливо поднес ко рту, сделал глоток и только после этого усмехнулся.
- Что это вы отпрянули? Испугались?
Признаваться не хотелось.
- Ответьте мне, пожалуйста.
- Ну, если это вас так заинтересовало... Да, я верю. Я даже уверен. Довольны?
И он чуть покачнулся, опускаясь на стул.
- Вы... пьяный?
- Предположим.
- Понятно.
- Что вам понятно?
- На трезвую голову такое не выдумаешь.
- О моей голове не беспокойтесь. Она в порядке. Это вы неудачливый сыщик, вынюхиваете, вынюхиваете, а все без толку. А я собрал доказательства. С математической точностью.
Мое раздражение усилилось.
- Я говорил с Наташей...
Это его рассмешило.
- Нашли кому верить.
- А зачем ей скрывать? Теперь, когда Сергей умер.
- Как зачем? Она мужу наврала. Вот и боится правды.
- Вы это серьезно?
- Я собрал факты, - повторил он упорно. - У меня доказательства.
- Я знаю, как вы их собираете.
- Чем вам мои методы не нравятся?
- Зачем вы вырвали страницы из дневника?
- Какого еще дневника?
Если он и притворялся, то очень умело.
- Из дневника Сергея, который вы видели у Полины Антоновны.
Вадим снова встал.
- Это еще что?
- Вы прекрасно знаете. Почему же вы не предъявили это доказательство? Или оно опровергает все предыдущие?