Сюда, на заводы, в лаборатории, должны быть направлены сконцентрированные средства. Ученые, сохранившие за «десятилетие погрома» свои открытия, готовы предложить России уникальные проекты и концепции. Рабочие, среди хаоса и разорения сохранившие свои станки, свое мастерство, готовы включиться в созидательную работу. Но правительство, рыхлое, колеблющееся, напоминающее компанию господ, собравшихся для игры в покер, – готово ли оно, вооруженное политической волей и национальной отвагой, реализовать эти проекты и эти умения? Да и сам Бендукидзе, – истратит остатки советского оборудования, добьет завод, схватит огромный барыш и снова нырнет в сумрачную бездну криминальной экономики, оставив в Колпине среди чахлых перелесков гнилые ребра огромного обглоданного животного?
В цеху, на разных высотах, под разными углами, в металлическом небе, в снопах металлического искрящегося солнца, двигаются элементы реакторов. Огромные чаши, цилиндры, параболоиды. Похожи на летающие тарелки, космические челноки, небесные модули. Кажется, что здесь, в невесомости, в безвоздушном космосе, происходит стыковка огромного орбитального города. Людей почти не видно. Высоко, в стеклянной корпускуле кабины, мелькнет лицо крановщика, похожего на космонавта.
Машины рождают машины. Они создаются здесь, в Ленинграде, в Санкт-Петербурге, как продукт высочайшей культуры, итог огромной истории, где русский народ творил оружие, дворцы, картины и книги, одновременно создавая свое государство протяженностью в десять часовых поясов. Эти зеркальные параболоиды и сферы в своей красоте и гармонии сравнимы с «Мадонной Литтой», висящей в Эрмитаже. Таинственным образом в них светятся муза Пушкина, мистический гений Достоевского, волшебный стих Блока. В устье Ижоры, где она впадает в Неву, князь Александр выиграл битву над шведом, за что и был наречен Невским, – в легированной нержавеющей стали туманно вспыхнет голубоватый доспех князя, сверкание русского меча.
«Национальные интересы» – это понятие приложимо ко временам Киевского княжения и Московской Руси. Приложимо к русскому царству и к петербургской империи. Им оперировал Сталин в пору «красной» советской империи. После десятилетия козыревского предательства, когда Россию топтали ковбои, понятие «национальные интересы» мучительно возвращается в политическое и народное сознание. «Быть или не быть России? Быть или не быть Родине?» – об этом говорят в министерствах и семьях. Бывают мгновения истории, когда человек, является ли он богачом или бедняком, владельцем концерна или скромным рабочим, принадлежит ли он к «левой» партии коммунистов или является консерватором, – ему один критерий: спасает ли он гибнущую Родину, служит ли национальным интересам, или же он враг Родины, служит интересам противника, и тогда его энергия, его капиталы, его сознание работают на другую страну. Сумеют ли новые владельцы Ижорских заводов пропитаться «национальными интересами», преодолеть личностный и корпоративный эгоизм, осознать себя наследниками величайшей экономики, величайшей истории? От этого претворения, от превращения Савла в Павла, превращения воды в вино и камня в хлеб, – зависит судьба России, чья индустрия больше не принадлежит всесильному государству, не принадлежит сплоченному народу. Она находится в руках малоизвестных, часто сомнительных, не проверенных историей персонажей, которым еще предстоит превратиться в лидеров национального капитала. Или же вместе со всем обществом свалиться в страшную, дымящуюся пропасть.
На стапелях – стальное кольцо, сквозь которое свободно может проехать автомобиль. Внутри кольца носятся вспышки света. Кажется, что по кругу мчится огненная, искрящаяся белка. Юноша с прозрачным щитком держит шлифовальную машинку, снимает с зеркальной поверхности невидимые пылинки. Поверхность должна быть безупречна, отшлифована до микрона, ибо в эту поверхность ударит бесшумная ядовитая радиация, изменит структуру стали, ослабит кристаллическую решетку металла. С годами реактор устанет, износится, и его придется выламывать, выкорчевывать из бетонного монолита станции.
Подхожу к этому сияющему кольцу, приближаю к нему лицо. Оно отражается в зеркале. Вижу свои зрачки, губы. От моего дыхания зеркальная сталь покрывается легкой дымкой. Сквозь это огромное стальное кольцо, как сквозь подзорную трубу, виден не только цех. Виден мир в хитросплетении политических тенденций, соперничества, запутанных и роковых противоречий. Видна Индия, где только что случились разрушительные землетрясения, которые потребуют от страны огромных ресурсов на восстановление, и ижорские рабочие, обсуждая индийскую трагедию, одновременно думают, хватит ли у индусов денег, чтобы заказать реактор в России. Отсюда виден Китай, могучий, неуклонный, строящий свою ядерную индустрию, укрепляющий ядерное оружейное производство, Китай, которому мы помогали в послевоенные годы, помогаем и теперь своим интеллектом. Видна Америка, с нарастающим раздражением наблюдающая за российско-китайским сотрудничеством, полагающая, что создаваемые на «Ижорах» реакторы еще больше усилят Китай, мешая Америке стать единственной, доминирующей сверхдержавой. Отсюда заметна, невидимая в обычном мире, тонкая и мучительная борьба, которую ведет нынешняя русская власть, стараясь вывести Россию из-под жестокого американского контроля, куда загнал ее Ельцин. Вопреки американским запретам, мы поставляем в Бушер технологию. Вопреки американскому желанию, мы сохранили на своем посту ректора Савельева, замечательного патриота-петербуржца. Кончились времена Собчака, который, словно дрозд, только и умел, что оглашать воздух своими трескучими, либеральными трелями, превратив нарядный Петербург в город трущоб, обвалившихся скользких фасадов.
Двигаюсь по огромному цеху среди белых, тесно составленных колонн. Это не колонны Исаакиевского собора, не колоннада собора Казанского. Эти белые, нарядные, медицинского вида цилиндры являются контейнерами для хранения радиоактивных отходов. Сложная машина безопасности, в которой, как в темнице, закупоривается, хранится под семью запорами переработанное ядовитое топливо. Нержавеющий цилиндр, созданный из сверхпрочной стали, замуровывается в бетон. Марки этого бетона засекречены, хранятся под грифом «секретно», идут на строительство подземных бункеров, ракетных шахт, которые должны выдерживать разящий удар прямого ядерного попадания. В эти белые бочки загрузят отработанные ТВЭЛы, завинтят их намертво, с осторожностью повезут в далекие сибирские хранилища, где они под землей будут ждать полвека, покуда не начнет затухать, распадаться на сопутствующие элементы их смертоносная начинка.
Когда случился энергетический кризис Приморья, когда лопались одна за другой чугунные батареи, замерзали младенцы и старики, обезумевшие от страдания люди перекрывали Транссибирскую дорогу и Шойгу, как гневная валькирия, прилетал в Приморье, казнил и миловал, менял ржавые коммуникации, стучал кулаком на обезумевших администраторов, директоров полудохлых ТЭЦ, когда Чубайс разглагольствовал о необходимости очередной реформы, грозя продолжением «веерных отключений», – здесь, на заводе, видели эту драму по-своему. Говорили, что следовало довести до конца задуманный советский проект и построить в Приморье атомную станцию, как это сделали на Кольском полуострове в Заполярье. Тогда бы Приморье не знало электрической беды, было бы насыщено теплом и светом.
Кончаются драгоценные нефть и газ. Кончается углеводородная энергетика. Изнашиваются турбины и генераторы тепловых электростанций. И нет альтернативы ядерной энергетике. В Минатоме подготовлена «ядерная программа». В ней – будущее развитие России, будущая безопасность России, неотделимая от реализации этого грандиозного ядерного суперпроекта.
За десять лет коммунисты превратили разрушенную, полуграмотную Россию в могучее царство заводов, университетов, аэродромов, подготовили к войне оснащенные «катюшами» армии. Либералы потратили десятилетие на разглагольствование, на борьбу партий, на расстрел Парламента, на воровство, на изнурительные переделы собственности. Россия нуждается в рывке, в развитии, в мощном прорыве. Сегодня национальная психология русских готова к этому рывку. Русский человек весь ХХ век был занят в тяжелой индустрии. Строил ледоколы, космические корабли, атомные бомбы. Изобретал новые способы перемещения, боролся с гравитацией. Создавал невиданные проекты и научные школы. Сегодня русский человек хочет вернуться к своему богатырскому созидательному труду. Его место не за торговым лотком, не в обменном валютном пункте, не в компании эстрадных смехачей и сутенеров. Его место здесь, на Ижорских заводах, среди изделий, соизмеримых по красоте и размерам с Колоссом Родосским.
Очередной элемент реактора, накрытый белым холстом, напоминающий спящую великаншу, уложен на длинную платформу. Его влекут могучие тягачи, разбрасывая оранжевые вспышки света. Ревут сирены автоинспекции. Кортеж медленно движется по дороге, продавливая тяжкий бетон. Поднимаются провода, пропуская под собой непомерное изделие. Кавалькада медленно движется к Ижоре, к специальному причалу, где изделие будет погружено на баржу, спустится к Неве, в порт, а оттуда на огромном сухогрузе двинется по Балтике, вокруг Европы, через Гибралтар, Средиземное море, Суэцкий канал, к Персидскому заливу, где уже высятся контуры иранской атомной станции.
Я убедился: русская цивилизация жива, сохраненная непомерным усилием людей, национальным подвигом ижорцев. Воплощенная в ядерном реакторе, предстает в своей ослепительной грозной красоте. Смотрю на удаляющуюся белоснежную громаду. Напутствую ее крестным знамением.
Алюминиевый слиток в белом блеске – ярче, светлей серебра. Драгоценный, зеркальный. Хочется приблизить к нему лицо, отразиться, оттиснуть в его сияющей мякоти свои брови, губы, глаза. Удаляешься, и чудится, что он хранит в себе твой туманный отпечаток.
Ряды плавильных ванн, где булькает металлический суп. Насыщенное током, трепещущее пространство. Электроды, словно корни, погружены в раскаленную жижу. Жадно сосут электролит, отекают белой капелью. Пахнет горелым графитом, окалиной, кислотными испарениями. В стальных пролетах воздух синий, грозовой, с проблесками лиловых зарниц. Движение потных машин. Паренье жарких ковшей. Металлурги запускают в ванную длинный щуп, извлекают алую пылающую свечу. В оставленной скважине, как в рассеченной груди, пульсирует живое красное сердце. Хрупкие электронные графики на экране компьютора. Чавкающий лязг алюминиевых слитков, падающих с ленты конвейера. Красноярский алюминиевый завод в центре Сибири – собственность компании «Русский алюминий».
Здесь, на берегу Енисея, затевался советский суперпроект, оперирующий сибирским пространством, футурологическим временем, гигантскими ресурсами, на копленными в недрах советской цивилизации, в предчувствии ее следующего грандиозного рывка.
Перегородила Енисей могучая Красноярская ГЭС, кладезь дешевого, неограниченного электричества. Возникла громада завода с сотней плавильных печей. Глиноземные комбинаты в предгорьях Саян соединились железнодорожными ветками с заводскими цехами. Рядом с печами был построен металлургический завод с прокатными станами, штамповочными прессами, способными выдавливать из алюминия самолетные фюзеляжи и крылья, ракетные корпуса и обтекатели. Чертежи гигантских летательных аппаратов, космических кораблей, межпланетных станций уже лежали в КБ. Госплан планировал расходы страны на предстоящий прыжок в дальний Космос, на подводные поселения в океанских глубинах, на небоскребы в центрах молодых городов, знаменующие «алюминиевую эру» страны.
Небоскребы рухнули, не успев возникнуть. Космические станции сгорели, не успев вознестись. Самолеты-гиганты разбились, напоровшись в сумерках перестройки на черные скалы ельцинизма. Государство пало. Цивилизация Советов канула. Заводы, электростанции, исследовательские институты лежали бесхозные и ненужные, словно убитые великаны, и множество мародеров копошилось среди обломков, обирая бездыханных мертвецов.
В алюминиевом слитке переливаются образы неосуществленных звездолетов и станций, фантастических внеземных поселений. «Русский рай», отложенный еще на столетие, дышит в белом металле невоплощенными формами, необретенными замыслами. Словно души, лишенные плоти, томятся, ждут своего воплощения.
Как динозавры в период Великого Оледенения, исчезли в одночасье вельможные государственники, неподкупные партийцы, победоносные генералы, высоколобые знатоки и теоретики советского мироустройства. Одни превратились в ржавые скелеты, другие уменьшились, обросли шерстью, оскалили свои хищные комсомольские мордочки. Им на смену явились пронырливые «теневики», быстроглазые «завлабы», израильские коммивояжеры. Но и крепкие русские парни из бараков, пятиэтажек, рабочих общаг. Вышли, озираясь, на огромный советский пустырь с разбросанной казной, и среди них – красноярский спортсмен, молодой длиннорукий боксер Анатолий Быков. Алюминиевый Бык, как впоследствии его нарекут.
В становлении бандитского капитализма в России спортсмены сыграли свою особую, кровавую роль. Молодые, яростные, честолюбивые, привыкшие к командной игре, беспощадные в состязаниях, стойко переносящие боль, они покинули стадионы и стрельбища, борцовские ковры и боксерские ринги, сплотились в стаи, пошли охранниками к упитанным каплунам теневой экономики, жадно прибиравшим брошенное государством наследство – нефтяные поля, металлургические заводы, транспортные и авиационные предприятия. До поры до времени защищали своих хозяев, присматриваясь к методам ведения воровского бизнеса, а потом, простреливая лысые головы незадачливых магнатов, завладевали их ценными бумагами, банками и заводами. Это не о Щорсе, а о них сложили песню со словами: «След кровавый стелется по сырой траве». Таким был Быков.
Его боксеры, стрелки и самбисты промышляли рэкетом красноярских ларьков и рынков, выколачиванием долгов, пока не попали в поле зрение милицейских генералов замминистра МВД Егорова. Именно тогда теоретиками правоохранительных органов была разработана гениальная концепция управления криминальным миром с помощью бандитских авторитетов, взятых под крыло МВД. Избранные бандиты получали лицензию на отстрел «беспредельщиков», пропалывали заросшее сорняками поле криминального бизнеса, складываясь со своими правоохранительными «заказчиками» в единое преступное сообщество.
Молва числит за бандой Быкова множество трупов, всплывавших по берегам Енисея ниже Красноярска, отрытых в соседних лесах, обнаруженных на помойках и свалках. Атаманов российского бизнеса, что разъезжали в «мерседесах» и джипах, забавлялись в ночных ресторанах, возводили в пригородах дворцы и фазенды, – их находили с дырками в черепе, с выколотыми глазами, с затейливыми вензелями, выжженными на груди паяльной лампой. Когда в Красноярск для захвата плацдарма приехали два чеченских разведчика, «быковские», по наводке МВД, отловили их, сломали обоим правые руки и отправили обратно на запад. Когда отмстить за изувеченных горцев приехали грозные кавказские автоматчики, их перестреляли на дальних подходах и скинули с железнодорожной насыпи. После этого чеченцы проезжают Красноярск, не выходя из купе.
Быков резко возвысился в ореоле кровавого героизма. Тогдашний глава КРАЗа, недавний «красный директор», подобно своим собратьям бессовестно захвативший несметное богатство советских заводов, пригласил группировку Быкова опекать алюминиевое производство. Это стоило директору хлебного места, едва ли не жизни, когда в директорскую иномарку заглянуло несколько аккуратных вороненых стволов. К Быкову тянулись заводчики, бизнесмены, банкиры, прося его, словно императора, принять их под милостивую длань. Он превращался из обычного бандита в хозяина громадного сибирского края, друга губернатора Зубова, партнера краевых генералов ФСБ и милиции.
Плохо образованный, но по-русски талантливый, беспощадный, но по-бандитски сентиментальный, из простолюдья, но с сибирским размахом, Быков собрал вокруг себя молодых интеллектуалов, экономистов, проектировщиков, создавших ему образ «русского Робин Гуда», защитника слабых. Быков строил мечети и церкви, помогал обездоленным, скупал журналистов, обзаводился карманными политиками. Начинал сколачивать алюминиевую империю, куда должны были войти плавильное производство, гидростанция, глиноземные мощности, металлургия, то есть те советские составляющие, что были растерзаны и разобщены идиотизмом либеральных реформ. Советский экономический централизм, оболганный и раздавленный, вновь стал проступать под обломками социализма в руках талантливого дельца, поделившего с израильскими «мафиози» братьями Черными несметные прибыли алюминиевого бизнеса. Ручеек этих прибылей весело омывал благотворительные деяния Быкова, но главный поток, питавший когда-то народное хозяйство страны, теперь утекал за кордон.