Антон встал над ним на колени, попробовал приподнять… Бесполезно — всё равно что ворочать мешок в четыре пуда.
— Что же делать… — пробормотал Антон. — Здесь оставаться нельзя. Куда двигаться — непонятно.
— Первым делом нужно найти, где укрыться на день, — сказал Цумэ, легко подняв террориста за подмышки и вернув на скамейку. — У нас на это примерно три часа.
Антон купил билеты на первый попавшийся автобус, Львов-Тернополь, до станции Вiльшанка. Почему до нее? Он сам не мог бы четко указать ни единой причины, кроме того, что до нее можно было добраться в пределах двух часов.
Андрея удалось привести в себя, но ходить и говорить одновременно он не мог, так что опротестовать погрузку в автобус у него не вышло. По ночному времени там было мало народу — и его удалось почти положить на одно из задних сидений. Водитель покосился на них с опаской — пьяные, ещё заблюют машину, — но ничего не сказал, тронул автобус с места. Украинская ночь поплыла за окнами в обратную сторону. Тополя, как языки застывшего зеленого пламени, колоннадой факелов охватывали бетонку, которая словно возникала под фарами в ста метрах впереди — и исчезала сзади. Что делаем? Куда едем? Где будем?
— Вiльшанка, — объявил водитель через час. Антон с Игорем почти что вынесли из задней двери полубеспамятного Андрея. Габаритные огни автобуса закатились за холм, и единственным источником света остались люминесцентная разметка дороги да Чумацкий Шлях. Да ещё впереди, метрах в пятнадцати, расплывчато мерцало что-то синее. Игорь рассмотрел это «что-то» глазами варка и нехорошо засмеялся: то был указатель на боковую асфальтовку, с надписью «Вiльшанка — 2 км».
Рассвет застал их в лесопосадке у дороги. Террориста уложили вниз лицом на две куртки, укрыли свитером Антона и украденным в поезде одеялом, пристроив сумку под голову. Игорь раскрыл тубус и достал катану без эфеса; воткнул в землю, принялся копать, ворча:
— Черт, до чего же неудобный инструмент. И как им эти эпические деятели могилы рыли? Не приспособлен он… А, сволочь, порезался…
Антон наклонился над террористом, приложил палец к шее — старшие видят некоторые вещи быстрее и четче, чем люди…
— Та вывой ён, — варк сосал палец. — Это для меня, не дергайся. И если есть желание, помоги.
Антон хотел задействовать нож, но из любопытства открыл тубус и нашел там ещё одну вещь — трость длиной с флейту. Но ведь не будет же человек таскать обычную палку в футляре с оружием. Антон покрутил её в руках, потянул за разные концы — она со щелчком раскрылась, обнажив два коротких лезвия, по длине равных рукоятям, каждая из которых служила одновременно и ножнами.
— И как это я сам не додумался, — Игорь отложил катану и взял у Антона один из кодати.
Дело пошло быстрее. Ещё и солнце не показалось над полем — а в земле уже зияло углубление как раз под рост Игоря (он примерялся несколько раз).
— Чудненько, — сказал варк, решив, что хватит. — Окопались. Теперь я прилягу и ты забросаешь меня ветками, — он покосился на Андрея. — Э… Может, перекусим?
Антон шумно сглотнул.
— Там под ним в моей куртке солёные орешки, — со вздохом пояснил Игорь. — Я же сказал: не дёргайся.
Антон достал орешки из куртки и осторожно вытащил пачку крекеров из своей сумки. Он был голоден. В кармашке сумки отыскался ещё маленький пэт с кока-колой, и Антон напоил раненого. После этого осталось буквально два глотка.
— Выпей сам, — предложил Игорь. Съев несколько крекеров и полпачки орехов, он закурил. — Я понимаю, что ты устал, Антошка, но придется тебе, наверное, сходить на разведку. Когда солнышко поднимется, я буду не лучше нашего Ван Хельсинга.
— Если есть укрытие, день не убивает вас, это я знаю. А что он делает? Ну, субъективно — какие ощущения?
— Попробуй посидеть в парилке после трех-четырех бессонных ночей — поймёшь.
Он надел очки и посмотрел в сторону восхода. Потянулся.
— Чёрт знает сколько времени не радовался рассвету. Птички поют, воздух пьянит… и всякий прочий кал. Антон, пообещай мне одну вещь.
— Какую?
— Ты не спрашивай, ты пообещай.
— Я так не могу.
Игорь вздохнул.
— Если найдёшь кого-то, кто согласится помочь… Пока я буду спать, пусть вот эту штуку, — он показал на кодати, — вобьют мне в сердце, а катаной отрубят голову. Быстро и чисто. И похоронят меня как человека, если это можно…
— Игорь…
— Не спорить. Понимаешь, Ван Хельсинг наш прав: варк — всегда варк. Меня «причастили» два года назад. Я пока могу смотреть на людей как человек, но ещё два года — и вокруг будет не мир, а мясная лавка. Пока я был с Миленой, меня это не волновало. Знал, что нас найдут. Мне незачем жить, Антон, даже если меня примут в клан: я успел наслушаться за эти два года, что такое высшие варки. Да и посмотреть на кое-кого. Это куча дерьма, ничего больше. Я хотел Ван Хельсинга попросить об одолжении, но его так неудачно подстрелили…
Нельзя его здесь с такими мыслями оставлять. И Андрея с ним нельзя оставлять.
— Почему вы называете Андрея Ван Хельсингом?
— Да просто похож. Убийца с добрыми глазами.
О.
— А вы знаете, на кого похожи? На Цумэ из «Волчьего дождя». Старый рисованный фильм, смотрели?
— А, одинокий волк, — Игорь взъерошил свои белые волосы. — А почему нет? Называй, мне нравится. — Он помолчал немного, повернулся к рассвету и поморщился. — Припекает… Ты ничего ещё не чувствуешь, да?
Он снял через голову водолазку.
— Накрой его и этим тоже.
— Вам не холодно?
— Мне никогда не холодно, — варк втиснулся в довольно-таки узкий окопчик и прикрыл глаза. — Давай, забрасывай меня.
В бледном утреннем свете его тело казалось сияющим и чистым — особенно по контрасту с покрытым шрамами телом Андрея, распространяющим тяжелый запах перегара и больного пота. Даже грязь, в которой перемазался Антон, копая «могилу», кажется, не пристала к Игорю. «Высокий господин».
Антон забросал окопчик сверху валежником, которого тут было множество. Вытер посеребрённое оружие о штаны и сложил в тубус. Он хотел спать, но сейчас было слишком холодно. В сумке оставались ещё кое-какие медикаменты, и Антон решил при свете дня осмотреть Андрея ещё раз. Дело явно не пошло на поправку. Наоборот. Бинты почти врезались в тело — так распухла воспаленная мышца. Кажется, «широчайшая» — Антон не был уверен. От раны скверно пахло, кровотечение понемножку продолжалось, температура не спадала. Антон взял последнюю шприц-ампулу — хотя уже было понятно, что это не поможет — и воткнул её под лопатку, прямо в опухоль. Снова перевязать рану возможности не было — Антон просто прикрыл её новыми (и тоже последними) бинтами, устроив руку Андрея так, чтобы она прижимала бинты к боку. Террорист застонал, но в себя не пришел. Антон осторожно нащупал замок на цепочке и снял с его шеи флешку, а затем потеплее укрыл его всем, что нашлось, включая отданный Игорем свитер.
Элемент питания планшетки всё ещё был заряжен больше чем наполовину. Вставив флешку в гнездо, Антон ожидал наткнуться на хитроумный пароль. Вопреки ожидаемому, пароля не было. Прочитав список файлов, Антон рассмеялся и, чтобы проверить свою догадку, открыл файл 3musk.
«В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга, где некогда родился автор „Романа о розе“, казалось взволнованным так, словно гугеноты собирались превратить его во вторую Ла-Рошель…»
В файле 3comr лежали, соответственно, «Три товарища». «Кибериада», «Трилогия» и «Quo vadis?» были на польском, что казалось вполне естественным, но и «Звездная Пехота» почему-то на польском, а вот «Мертвая Зона» на немецком, хотя весь Ремарк, в общей сложности 6 романов, — в русских переводах. Как видно, систематизацией этой библиотеки хозяин не занимался, хватал то, что понравилось, там, где пришлось, и руководствовался при этом исключительно собственным вкусом. Антон какое-то время просматривал файлы — уже не в поисках секретных сведений, которые если и были там, то где-то в глубине какого-то текста, и ну его на фиг искать — а просто так, пытаясь по подборке прозы, стихов и песен распознать личность этого человека. Наконец он отложил планшетку и заплакал. Половина всех этих книг стояла на полке у Серёжки. Они могли бы быть друзьями — его брат и этот террорист. Но Серёжка умер, а Андрей умирал.
Антон выключил планшетку, отсоединил флешку и вернул хозяину, постаравшись привести её в первобытное состояние.
Встал, проверил, как там Цумэ — если ему всего два года, должен был уже заснуть. Так и есть. Антон вернулся и потормошил раненого.
— Андрей! Андрей, вы меня слышите?
— М-м-м… Да… — пробормотал тот. — Где варк?
— Мы выкопали укрытие: он там. Заснул.
— Угу… А ты?
— Я хочу добраться до деревни… Понимаю, что звучит глупо, но… вдруг найду, кого искал?
— Найдешь или нет — когда вернешься, убей варка.
— Да что вы оба заладили одно и то же: убей да убей!
— Он тоже? Ну так послушай его, балда!
Он привстал на здоровой руке, повернув лицо к Антону.
— Я понимаю, как это… Но ты больше ничего для него не сможешь сделать, пойми. Это самое лучшее. Пока он ещё почти человек.
Слабость одолела — и Андрей снова повалился лицом на рюкзак.
— Где кодати? — спросил он.
— Вот, — Антон раскрыл тубус и подал оружие террористу. — Я схожу в деревню.
Андрей молча кивнул и закрыл глаза.
Он понимал, что дела его плохи, и понимал насколько. Это был четвертый огнестрел, с которым он имел дело, и второй, который он получил сам. Первый был легче — в бедро; выстрел он поймал почти в упор, заражения не было, и, несмотря на здоровенную потерю крови, с поля он ушёл на своих. Андрей знал, чем колоть, как перевязывать — но не мог этого сделать сам, да и нечем было.
Умирать было не страшно, но от такой дурацкой раны — чертовски обидно. В какое-либо посмертие Андрей не верил — такое воспитание получил — и был готов к смерти в любой момент, но вот как раз сейчас ему было нельзя. Следовало сначала позаботиться о варке. Он заслужил.
Когда шаги Антона затихли вдали, Андрей начал готовиться к подъёму. Он был не так слаб, как показывал, но стоило ещё немного полежать, собираясь с силами. И дождаться, пока солнышко пригреет как следует… Он страшно мёрз. Все, что на него набросали сверху и подстелили снизу, не спасало. Если начнутся судороги, будет совсем гадко…
Андрей улыбнулся, вспомнив прошедшие двое суток. Удивительная история. Дядя Миша, будь он жив, здорово намылил бы выученику холку за такой безалаберный подход к вопросу — провести с варком почти сутки в ограниченном пространстве и не учинить ему усекновение главы, пока ещё в состоянии её усечь. А может, и нет. Может, он одобрил бы попытку довезти варка до Стаха. Но никак не одобрил бы того, что Эней, чувствуя прогрессирующее ухудшение, так затянул с решением вопроса. Ах, дядя Миша, не надо было воспитывать Энея «агнцем». Эффективная приманка, кто спорит. Может быть, сработает даже сейчас — и тогда Эней сможет нанести удар с чистой совестью, и если от чего-то его рука и дрогнет, то от проклятой лихоманки, не от сомнений. Всё-таки не каждый день попадается варк, способный так долго заботиться о человеке в подобных обстоятельствах. Он и в самом деле не вписывается в теории, дядя Миша. Да, недоученный нелегал — но не в этом, кажется, дело. Что-то есть в словах Антошки. Для совпадения все это слишком хорошо. Или слишком плохо. Ты же математик, дядя Миша, вспомни, чему ты меня учил. Это же основы анализа…
Андрей не заметил, как скатился в бред, и вел диалог уже с живым Ростбифом, сидящим тут же рядом, на травке. Ростбиф молча выслушал его сбивчивый доклад, явно делая поправку на состояние бойца, а потом сорвал травинку и разжевал её кислый и мягкий стебелек у основания.
— Главная ошибка в твоих рассуждениях заключается в том, что ты считаешь совпадением вещи, которые на самом деле совпадением не являются. Всякая случайность — неосознанная закономерность. Ты знал, что Милена Гонтар осуждена за инициацию любовника. Совершенно логично и естественно, что любовник прибыл на казнь. Да, несколько неожиданным способом — но, как я и говорил, если бы нас не подставили, он бы все равно смешал карты им, а не нам… По какому сценарию развивались бы события в этом случае? Неизвестно. Ты вполне мог бы действовать так же импульсивно, а я мог бы принять совсем не то решение, которого ты от меня ожидал. Я не сторонник принципа «если факт не укладывается в теорию — тем хуже для факта». Да и теория слишком многого не объясняет.
— Похоже, мы не успеем её доработать.
— Ты должен был рассказать мальчику всё.
— Но я не знаю всего. Не знаю, кто нас подставил.
— Ты знаешь, где искать… Ты ведь сам не аналитик, Эней. Тебе тоже присуще это качество — отбрасывать факты, не ложащиеся в концепцию. Например, ты беседуешь со мной, напрочь игнорируя тот факт, что я мёртв.
— Я не игнорирую. Мне это просто… не мешает. Я на тебя даже обиделся, дядя Миша. Почему ты ничего мне не сказал про польскую группу?
— Сосредоточься лучше на том, о чём я говорил тогда: группа Сванидзе-Грабова провалилась после того, как начала собирать данные по случаям спонтанного исцеления от гемоглобин-зависимости. Даже до обработки данных дело не дошло. Группа Райнера погибла, попытавшись сделать то, что хочет сделать этот мальчик: наладить связи с католиками. Мы провалились после того, как я предложил охотиться не на варков, а на крыс, и отстоял это предложение.
— Значит, крысы среди нас…
— Мы и раньше это знали. Копай глубже.
— Мы… нужны варкам… регуляция численности?
— А также сведение междоусобных счетов и прочее и прочее. Забудь общие места.
— Варки знают о наших поисках. Они пресекают… опасные… направления. Они управляют нами через крыс.
— Теплее. Заметь, не отморозков из «Шэмрока» и не наш штаб они отправили под топор. А мечтателя Райнера.
— Так это… не сказки?
— Откуда мне знать. Насколько мне известно, мы даже не пытались это проверить. Над Райнером смеялись. Выпуск святой воды и облаток в промышленных масштабах. И вот тебе ещё один забавный фактик: католическая и лютеранская церкви объявлены антисоциальными деструктивными организациями, православная — нет.
— А либерал-протестанты и воскрешенцы вообще с руки едят… У католиков — организация и центр… ну, взорвали Ватикан — папа сбежал, организация сохранилась… у православных ячейка — приход. Взорвал церковь — деваться им некуда. У попа — семья, у ксендза — нет…
— Вывод сам собой напрашивающийся — и, скорее всего, неверный. Но я знаю одно: здесь, с тобой, варк, который стойко сопротивляется своей зависимости, и пацан, который хочет наладить связи с христианами. И мне кажется, что ты рановато собрался умирать.
— Команда… Сколько у них минимальная ячейка? Трое? У нас тоже. Они тоже были в подполье, я помню историю, дядя Миша! И у них был другой знак — рыба. Надо было сказать Антону…
И тут логические цепи окончательно разлетелись. Калейдоскоп бреда завертел и понес, в окнах поезда мелькали диковинные рыбы, кресты и собаки, белоголовый варк пил кровь из бутылки «Развесистой клюквы» и объяснял, что настоянная на порохе — вкуснее. Напротив него на столе лежала голова Милены, варк чокался с ней, легонько касаясь бутылкой чистого лба, и вампирка беззвучно смеялась. Два скрещенных серебряных кодати рассыпали искры в солёной воде, а рядом мечтатель Райнер наполнял ею бутылки, приговаривая, что теперь она не хуже, чем святая. Стах хлопал Энея по плечу и орал «Падди Уэст», на ходу превращая эту воду в сливовицу, и с каждым ударом от плеча по всему телу волнами растекалась жидкая сталь, только что слитая из конвертеров Брянского завода, но сказать Эней ничего не мог — это же Стах и обижаться на него бессмысленно… Мёртвая Гренада приподнялась на носилках, попыталась припудрить сожжённое лицо и сказала: «Может, теперь у нас что-то получится?» «Уходи, — крикнула Оксана, в страхе прижимая к себе ребенка. — Посмотри, во что ты превратился». Дверь за ней захлопнулась, и Эней опустился в ночь.
Антон считал шаги. Два километра, четыре тысячи шагов до Вiльшанки. Чем больше он насчитывал, тем большим бредом представлялась ему собственная затея.
Когда он планировал её, еще до Харькова, он придумал легенду студента-историка, собирающего фольклор для дипломной работы. Это дало бы ему возможность перебираться из села в село, расспрашивать людей в открытую, не вызывая подозрений, и, живя с ними, наблюдать.