…Между прочим, первая морская победа Рима над Карфагеном у Милы напугала не только пунов, но и удивила самих римлян. Ее морально-психологическое значение – победоносное боевое крещение в столкновении с лучшими мореходами Средиземноморья той поры – оказалось столь велико, что они даже возвели в центре своего города ростральную колонну с надписью о количестве плененных неприятельских судов и прочих трофеях. Главным ее украшением являлись носы с таранами от 31 захваченного вражеского корабля. Потом это стало традицией, причем не только в Риме. К тому же этот успех настолько потряс римлян, что консул Гай Дуилий, командовавший римским флотом, был удостоен первого морского триумфа и совершенно исключительных почестей: по постановлению сената его должны были в общественных местах сопровождать два (или один?) флейтиста и факельщик, чтобы все видели и слышали: идет человек, первым сокрушивший господство карфагенян на море!..
Как говорят, «аппетит приходит во время еды»: после очередного удачного морского столкновения с пунами в 257 г. до н. э. у Тиндарида умы римлян посетила светлая идея – перенести войну в… Африку. Эта десантная операция позволила бы «взять за горло» карфагенян, подвергнув угрозе их столицу. Всю весну 256 г. до н. э. римляне усиленно готовились к этому грандиозному мероприятию. С обеих сторон в боевых действиях наступило затишье: карфагенская разведка донесла своим хозяевам, что Рим полностью сконцентрировался на попытке морского десанта на африканское побережье. Сами карфагеняне вовсю готовились к… контрудару. После неожиданного фиаско в битве при Миле Карфагену остро необходимо было одержать решительную морскую победу. Именно она давала им возможность рассчитывать на перелом в ходе войны на море в свою пользу.
Летом 256 г. до н. э. к берегам Африки римляне послали огромный флот из 330 судов разных классов (преимущественно пяти– и трехрядные военные корабли и транспортные суда) с десантной армией в 40 тысяч человек. У юго-западных берегов Сицилии, возле мыса Экном, римляне встретились с карфагенским флотом из 350 судов, несших почти 50 тысяч бойцов. Так и осталось неясным – зачем карфагенским адмиралам понадобилось иметь на борту такое огромное количество пехотинцев, которые в отличие от специально подготовленных морских пехотинцев римлян не обладали особыми навыками палубного боя?!
Именно у Экнома разыгралось одно из самых грандиозных (около 680 кораблей!) морских сражений в истории Древнего мира, решавшее судьбу острова Сицилия. Силы противников были равны, но суда пунов были легче и быстроходнее. В речах, обращенных к своим воинам, полководцы-флотоводцы обеих сторон подчеркивали, что победа в этой жестокой битве приведет к окончанию войны, а поражение подвергнет родину большой опасности. Жаркая экномская схватка на море принесла успех Риму во многом благодаря новой тактике римлян.
Флотоводцами пунов оказались: Ганнон, сражавшийся против Рима еще при долгой осаде Акраганте и известный римлянам по бою при Тиндариде, Гамилькар – бывший в этой паре главным. (Эти имена, между прочим, наряду с именами Гасдрубал, Ганнибал и Магон, были наиболее распространенными у карфагенян.) Они растянули свой флот в линию на очень большое расстояние, желая охватить врага с флангов в кольцо. При этом правое крыло под началом Ганнона состояло из самых быстроходных кораблей и очень далеко выдавалось в море – именно отсюда пуны планировали совершить резкий фланговый обход. Левое, возглавляемое Гамилькаром, было намного короче правого, поскольку имело форму крюка, загнутого назад, что могло позволить пунам в случае необходимости внезапно еще больше увеличить фронт.
Римские же суда, разделенные на четыре самостоятельных эскадры, поначалу выстроились гигантским треугольником (две – одна за другой и еще две – по краям), чья вершина оказалась полой, а основание – плотным, рассчитывая клином двинуться на вражескую тонкую линию. Но в последний момент римляне сумели разгадать вражеский замысел и успели растянуть свои головные эскадры в линию фронта.
По одной из версий того боя, он начался с того, что римский центр (две эскадры) устремился на вытянутую в ниточку вражескую линию. Противостоявший им карфагенский центр по приказу своего командира симулировал бегство. Уловка удалась. Когда преследовавшие их римские суда быстро оторвались от своих 3-й и 4-й эскадр, корабли пунов по команде стремительно развернулись и обрушились на врага с двух сторон, явно рассчитывая на преимущество из-за лучшей маневренности своих судов. Как только завязался морской бой в центре, в дело вступили и крылья карфагенского флота, напавшие на две оставшиеся римские эскадры. Сражение распалось на три отдельных схватки: в центре и на флангах. Эти три очага были отделены друг от друга значительным расстоянием и в тот момент практически никак не связаны между собой. Осуществлять общее руководство схваткой или даже изменить что-то в ее ходе было просто невозможно. Отсутствие места для маневрирования, наличие у врага «воронов» не позволили карфагенянам использовать лучшие мореходные качества своих судов и корабельных команд. Потесненный поначалу римский центр не только не отступил, но сам обратил врага в бегство, и одна из его эскадр вовремя бросилась на помощь своему левому флангу, который уже с трудом сдерживал натиск Ганнона и почти пал духом. Получив неожиданную поддержку, римляне стали давить на врага с двух сторон, который в свою очередь заколебался и стал стремительно отходить в открытое море, явно рассчитывая за счет своей быстроходности оторваться от численно превосходящего противника. Другая центровая эскадра римлян повторила маневр своих соратников, придя на помощь своему прижатому к берегу правому крылу. Впрочем, карфагеняне Гамилькара не зря опасались римских «воронов» и не очень-то спешили вступить в абордажный бой с «ощетинившимся» грозными «клювами» врагом. Внезапно навалившаяся с тыла центровая римская эскадра решила исход «противостояния».
Оба римских консула – Марк Аттилий Регул и Луций Вульсон Манилий (Манлий) – вопреки римской традиции, запрещавшей военачальникам рисковать жизнью во время боя, храбро рубились в первых рядах, всем своим примером вдохновляя римских солдат на подвиги. Лишившись в абордажных боях 94 кораблей (64 попали в плен, а 30 оказались потоплены), пуны были вынуждены отступить. По отдельности более быстроходные карфагенские суда лучше маневрировали, но разделенный на отдельные эскадры римский флот лучше взаимодействовал между собой, своевременно обрушиваясь на врага там, где того неотложно требовало развитие сражения. К тому же вся четверка римских «адмиралов» брала инициативу в свои руки и лучше контролировала ход боя. В свою очередь Ганнон с Гамилькаром недооценили стойкость и упорства рядового состава римского флота.
…Между прочим, если победу Рима при Миле карфагеняне пытались объяснять неожиданным применением секретного оружия («воронов»), то сражение при Экноме показало, что римский флот – это сила, с которой следует считаться. Очередной морской успех римлян еще раз подтвердил возросшее значение абордажного боя – таранный удар корабля в корабль стал терять свое значение. Благодаря «ворону» взятый на борт и умело сражавшийся в абордажном бою римский пехотинец одерживал победу над более умелым карфагенским моряком, у которого с той поры возникла очень опасная болезнь… «воронобоязнь». Таковы гримасы истории…
Потеряв только (если верить римской традиции?) 24 судна (при этом в руках неприятеля не оказалось ни одного корабля с экипажем!), 40 тысяч римлян беспрепятственно высадились на африканский берег, где вскоре одержали блестящую победу под стенами Адиса. Общая победа и скорое окончание войны уже казались римлянам не за горами, и сенат отозвал Манилия с большей частью флота и половиной армии, оставив в Африке только экспедиционный корпус под началом консула Регула (15 тысяч человек пехоты с 500 всадниками) и всего лишь 40 кораблей. Как оказалось, это решение было поспешным.
…Кстати, считается, что Рим был вынужден вернуть часть войск и моряков на родину по двум прозаическим причинам. С одной стороны, якобы из-за невозможности прокормить большое число людей (всего порядка 100 тысяч человек!) на вражеской территории: хотя «под боком» была богатая хлебом Сицилия, а с другой, – по причине недовольства солдат (подавляющее большинство римских легионеров были крестьянами, впервые участвовавшими в большом заморском походе) долгой оторванностью от родины, где без них хирели их поля и хозяйства…
Пока в Риме праздновали морской триумф в честь благополучного возвращения Манилия, Карфаген, потерпев ряд значительных неудач в открытом поле от Регула, в частности, в уже упоминавшемся большом сражении при Адисе, оказался в критическом положении (в городе, переполненном беглецами, начался голод и эпидемии) и попытался заключить мир. Но Регул, так успешно начавший сухопутную войну и стоявший лагерем уже неподалеку от Карфагена, весьма недальновидно выставил очень жесткие условия мирного договора: передача Риму Сицилии и Сардинии, возвращение без выкупа всех римских военнопленных, выкуп за очень большую сумму пленников-карфагенян, большая ежегодная дань, отказ от собственного флота, передача всех военных судов Риму и многое другое. Послы Карфагена просили хоть каких-то уступок, но римский консул был неумолим, и пуны, предпочтя позорному миру славную смерть с оружием в руках, начали усиленно готовиться к решающему сражению.
Они обратились за помощью к испытанным воинам – спартанцам, чья боевая слава, правда, уже во многом осталась в прошлом, но все же профессионализма им было не занимать. Им повезло: к ним явился опытный и одаренный полководец Ксантипп со своими боевыми офицерами. Именно Ксантипп вселил в пунийцев надежду на победу. С помощью своих бравых вояк он отлично подготовил карфагенскую армию к решающему сражению. Причем он настаивал на том, что оно должно обязательно развернуться на ровном открытом пространстве – равнине, где пуны смогут использовать свое преимущество в маневренной коннице и пробивных слонах. Самоуверенный Регул тем временем бездействовал. На самом деле его сил явно не хватало для успешного штурма, и он полагал, что город, в конце концов, сам сдастся. Главное было в том, что это знаменательное событие должно было состояться раньше, чем из Рима прибудет новый консул и присвоит себе славу победителя. Беспечность римлян привела к тому, что весной 255 г. до н. э. военную кампанию в выгодных для себя условиях начали пунийцы. Они явно спешили навязать врагу сражение как можно быстрее, чтобы тот не успел получить помощь из Италии.
Уверенные в своих силах римляне приняли бой близ Тунета (Баградоса)… на равнине! Силы противников оказались далеко не равны: у карфагенян было 12 тысяч пехоты, 4 тысячи отличной нумидийской кавалерии и целая сотня (!) боевых слонов. Превосходство в коннице и слоны сыграли решающую роль в битве. Замечательный тактик, командир спартанских наемников Ксантипп ловко заманил римскую армию на абсолютно ровное место, где могла развернуться вся численно превосходящая вражескую конницу карфагенская кавалерия, а слоны могли легко нарушить боевой порядок римской пехоты. Расчет оправдался.
Растягивать линию слонов вдоль всего фронта армии Ксантипп не стал, уповая на свое несомненное превосходство в кавалерии. Свою тяжелую пехоту, построенную фалангой, Ксантипп предпочел развернуть на достаточно большом расстоянии за линией слонов, прикрывавшей ее спереди. Характерно, что фаланга встала отдельными отрядами в тысячу человек. С одной стороны, это делало фронт карфагенян более протяженным, с другой – позволяло расставить слонов на необходимом для маневрирования ими расстоянии друг от друга (5–6 м). Кроме того, если бы врагу удалось обратить их вспять, то у них были бы пути к отступлению, не сминая свой же боевой порядок. По бокам фаланги встали отряды наемников и только потом – кавалерия, причем немного впереди линии фронта фаланги. А вот легкую пехоту Ксантипп, скорее всего, предпочел разместить в передней линии: сыграв роль застрельщиков боя, они должны были отойти между «звеньям» фаланги назад – за фалангу, чтобы потом напасть на римлян уже с флангов.
Консул Марк Аттилий Регул, чья армия то ли превосходила карфагенскую по численности (чуть ли не 30 тыс. чел.?!), то ли – нет (15 тыс. пехоты и всего лишь – 500 всадников!), не слишком ломал себе голову, как ее выстроить. Впереди встали легковооруженные застрельщики боя, а за ними – очень плотно построенные в три линии легионеры, причем в затылок друг другу. Строй получился короче вражеского, но плотнее и глубже. Немногочисленная конница разместилась на флангах.
Карфагенская кавалерия смяла вражескую, после чего начала охватывать римскую пехоту с флангов. Слоны играючи опрокинули римских застрельщиков, устремились на тяжеловооруженных легионеров, но «забуксовали» в их плотных боевых порядках. Судя по всему, дальше гастатов им продвинуться не удалось. Более того, кое-кто из гастатов сумел даже просочиться между вражескими «живыми танками» и… наткнулся на стройные ряды «звеньев» карфагенской фаланги, готовой к бою. Если левофланговые римские манипулы сумели прорвать порядки противостоявших им наемников пунов, то остальная часть римских легионеров все же не устояла против таранного удара слонов и сама попятилась назад, а когда на них с боков и с тыла навалилась конница пунов, медленное отступление превратилось в повальное бегство. Поскольку оно проходило на открытой равнине, то потери римлян были ужасны. Смогли спастись только 2 тысячи человек (те самые, что в начале сражения потеснили карфагенских наемников), остальные были убиты – вернее, посечены кавалерией и потоптаны слонами. Потери пунов оказались гораздо скромнее: всего лишь 800 наемников из числа тех, кто не выдержал натиска левофланговых римских манипул.
…Кстати сказать, тунетская победа пунов над Римом оказалась одной из крупнейших – первых над последними – за всю историю всех трех Пунических войн. Кроме того, пожалуй, это единственный случай, когда карфагенские слоны смогли прорвать строй римской тяжеловооруженной пехоты. Более того, только спустя полвека римляне смогли снова развернуть полномасштабную войну «под стенами» Карфагена…
Надо отдать должное разгромленным остаткам римского воинства: они не только умело окопались в прибрежной Клупее, но и сумели отбиться от всех попыток карфагенян их добить и сбросить в море. Высланный за остатками римской армии флот (впечатление от гибели армии Регула было столь ошеломляющим, что Рим не решился дальше продолжать борьбу с Карфагеном на его территории!) по дороге домой попал в сильный шторм, и оставшиеся в живых римляне утонули у юго-восточных берегов Сицилии. Тогда неподалеку от города Камарины 284 корабля из 350–364 пошли на дно. Всего в тот день погибло около 100 тысяч (?!) человек – гребцов и воинов! Двойная неудача – разгром на суше и трагедия на море – была серьезным ударом по военному престижу Рима, и ему предстояло напрячь все свои силы, чтобы удержать инициативу в своих руках.
…Между прочим, Регул не только погубил войско, но и сам оказался в плену, причем его дальнейшая судьба доподлинно неизвестна. По одной из версий, более похожей на красивую легенду, «раскрученную» последующими поколениями проримски настроенных историков, спустя годы он был отправлен в Рим с очередным посольством Карфагена о мире. Теперь его судьба зависела от успеха переговоров о мире. С него было взято клятвенное обещание, что, даже не заключив перемирия, он обязательно возвратится из Рима в Карфаген! Прибыв в Вечный город, Регул отказался вступить в город, так как, по обычаям предков, став по воле рока неприятельским послом, должен был быть выслушан за городом. Регул доложил сенату, что производить обмен военнопленных не следует, поскольку римляне-пленники проявили трусость и сдали оружие неприятелю, а значит, они недостойны сожаления и не могут с пользой служить отечеству. Тем более, убеждал Регул: многие военнопленные карфагеняне, вернувшись на родину, тут же снова возьмутся за оружие. Ни мира, ни перемирия заключать не нужно, потому что дела врага находятся в плачевном состоянии, следует его добить. Сам же Регул, верный своей клятве, возвратился в Карфаген, где и умер в… тюрьме. Его замучили, посадив в бочку, утыканную гвоздями. Где здесь вымысел, а где быль – сейчас судить сложно. Кстати сказать, по некоторым данным, столь же туманна и роль спартанца Ксантиппа в победе карфагенян. К сожалению, его предшествующая и последующая деятельности нам доподлинно неизвестны. Скорее всего, это был типичный эллинский стратег-кондотьер, которых было так много в недавно закончившуюся эпоху войн диадохов. Когда почти сорок лет полководцы – соратники Александра Македонского ожесточенно воевали друг с другом по принципу «все против всех» и высококлассный наемник за очень большие деньги резал сначала одних, потом – других, затем опять – первых, потом – снова вторых и т. д., пока сам не отправлялся к праотцам. Кое-кто даже возвел сына Лакедемона в роль учителя пунов в полководческом искусстве, но некоторые из историков потом отрицали его весомую роль в том славном бою. Как обстояло дело на самом деле, сегодня неясно: то ли пуны, опасаясь возросшей популярности Ксантиппа, якобы «убрали» победоносного наемника, утопив его корабль по пути на родину, то ли он все же вовремя «поставил паруса, наполнил их попутным ветром» и благополучно отбыл восвояси. Важно другое: именно «с легкой руки» «понюхавшего пороху» Ксантиппа после тунетской победы ход Первой Пунической войны перестал столь однозначно складываться в пользу Рима…