Вопрос был, конечно, провокационный. И задал его Турецкий по не совсем понятной самому себе причине. Если хотел в чем-то удостовериться, то – в чем?
У Элины вдруг в буквальном смысле вспыхнули глаза, как у кошки, она будто подобралась вся для прыжка.
– Ты с ума сошел? – зашипела, воровато оглядываясь: не наблюдает ли кто? – А утешать несчастную вдову кто сегодня будет?! Даже и не думай! Сам поведешь машину. Иначе скандал закачу!..
– Ты соображаешь, что несешь? Какой скандал?
– Шучу, – серьезно ответила она. – Не бойся, женить тебя на себе не собираюсь! Хотя – чем не невеста? Красивая, богатая. Может, подберешь мне подходящего женишка? Чтоб и мужиком был, и не жлоб? Да ладно, не кривляйся! Неужели ума не хватает понять, что мне тошно от всего этого?..
Они говорили приглушенно, почти шепотом, и от этого каждая произнесенная фраза приобретала особую значительность. Но Турецкий понял, что дальнейшие эксперименты ни к чему, он и не собирался их ставить. И про прокуратуру ляпнул просто так, к слову, поскольку ни с каким прокурором нет нужды беседовать. А вот везти домой Элину придется…
Подробности беседы с судмедэкспертом Элине были абсолютно не нужны, и Турецкий, ведя машину в Москву, не стал касаться этого вопроса. Заметил лишь, что прощание с телом можно организовать в морге МОНИКИ. Протянул Элине бумажку с телефонным номером, по которому надо будет позвонить в связи с похоронами. Элина, не глядя, сунула в сумочку, сказав, что отдаст Таньке, та все умеет и сама устроит, что необходимо.
Уже в Москве, на Комсомольском проспекте, подъезжая к дому, Турецкий спросил, что мадам намерена делать дальше? Она удивленно посмотрела на него и ответила, что называется, с римской прямотой:
– Избавиться от всех мрачных мыслей. Под душем. Вдвоем. А потом надраться. Или совместить первое со вторым. Или вообще не надираться.
– А кто второй? – резонно поинтересовался Турецкий.
– Ты, – заявила она. – И тебе придется очень сильно постараться, чтобы заслужить мое прощение за вчерашний побег.
– А что, я в самом деле могу получить прощение? И когда же?
– Завтра утром. Не собираюсь вовсе лишать тебя семьи. Ты – способный мальчик, причину придумаешь. Потом.
– Вот как! – И подумал с холодком: «Это называется бежать впереди собственного визга. Придется опять огорчить… Вот уж где раздолье для Славкиного юмора!..»
Турецкий знал за собой такую слабость: его организм, его «эго» постоянно нуждаются в разнообразных маленьких победах – и пусть это будут симпатичные официанточки, вагонные попутчицы, даже милые проводницы, – не суть и важно, какой случай Бог пошлет. Ведь не на чью-то беду кидается он, очертя голову, во встречные ласки! Значит, срабатывает древнейшая тяга, поиск всепоглощающей взаимности. И самое лучшее случается именно тогда, когда мозги не поспевают контролировать эмоции.
Но быть послушным инструментом, а тем паче – собственностью даже чрезвычайно привлекательной, но похотливой и эгоистичной бабенки? Это уж позвольте!
И тут же услышит Турецкий полное сарказма и иронии резюме Грязнова:
– Снова огорчил девушку, Саня? А может, тебе к врачу надо?
И свой ответ:
– Увы, Славка. Я вдруг подумал, что утешение и удовольствие – это совсем не одно и то же. И редко сочетаются… Ты знаешь, в какой-то момент мне вдруг стало жалко этого мудака Силина. Действительно, старый козел.
– А вот тут ты не совсем прав, Саня, – мягко, но и безапелляционно возразит Грязнов. – Мы же с ним практически ровесники. Почему же старый? Это ты у нас все еще в козликах…
Черт возьми! Ведь придется еще и извиняться, что случайно сорвавшееся с языка к Славке не имеет ни малейшего отношения. Нет, прав был хохлацкий философ…
Глава пятая
Крутые ребята
Шацкий решил еще раз предпринять попытку встретиться с новым руководством «Алко-сервиса». А что ему оставалось делать? Поэтому и субботнее утро он начал с покаяния. Хоть и душа не лежала, но понимал: хуже уже никак не может быть…
За завтраком он вел себя так, будто ничего накануне не произошло. Даже поинтересовался служебными делами жены, чем привел ее в легкое изумление. Между делом сослался на собственные неприятности, которые действуют на настроение. Выходя из-за стола, полуобнял Татьяну и, поцеловав за ушком, прошептал:
– Ты прости меня, девочка… Какой-то я стал злой, несдержанный. А ты страдаешь… Я же вижу.
Она тут же собралась было начать жаловаться ему – причин было немало, но он ловко перевел разговор в нужное ему русло.
Находясь на Урале и не поддерживая никакой связи с фирмой Силина, Иван Игнатьевич, разумеется, не знал о несчастьях, обрушившихся на голову родственника. Поэтому и пожар, и разгром на базе, а также все события, связанные с пребыванием семьи Силиных в Германии, в кратком пересказе Татьяны буквально потрясли Шацкого. Сама же Татьяна знала лишь то немногое, что решилась ей в свою очередь рассказать очень, оказывается, скрытная Элина. Но и этого малого Ивану хватило, чтобы теперь, уже по-трезвому, увидеть, что тут не случайная цепь тревожных событий, а полная катастрофа. И значит, все его вчерашние предчувствия, помноженные на злость, алкоголь и очередной семейный разрыв, имели под собой основания.
Он не мог находиться в неопределенности, ясность же могли дать только конкретные факты. Ефима нет. Что-то знает Элка, естественно, она далеко не все рассказала бы сестре. По ходу дела промелькнула фамилия Авдеева, и это насторожило. Одного Авдеева, который Олег Никифорович, Шацкий знал хорошо: президент банка «Деловой партнер». Может быть, это он? Или просто случайный однофамилец? Неужели мир действительно настолько тесен, что партнерам и разойтись невозможно?..
Но Олега сейчас в Москве нету, отдыхает на морях-океанах. У него, получается, не спросишь. Остается немногое. Попробовать все-таки пробиться к новому руководству «Алко-сервиса», чтобы выяснить, что возможно. Ведь если следовать логике Ефима, он вполне был способен снова «навострить лыжи», и на этот раз без Элки, поскольку толку от нее как от козла молока. Это если судить по Танькиному рассказу.
Вообще-то сестра, конечно, несправедлива. Если по большому счету и в определенном смысле, то именно от Элки больше пользы, чем от десятка Татьян. Но сейчас думалось об этом как-то посторонне, хотя, случись такая возможность, Иван не преминул бы наставить Фимке хорошие, ветвистые рога. А если еще вспомнить, как Элка иной раз поощрительно подмигивала ему, Ивану, не оставалось сомнений, что и она очень даже не прочь. Отсюда, скорее всего, и выскочила та кошка, что пробежала между сестрицами.
Но это все абсолютная чепуха, когда речь идет о жизни и миллионах…
– Слушай, Тань, как ты считаешь, может, позвать Элку? Мы ж с тобой ей не чужие. Представь, каково ей сейчас одной! А заодно я попытался бы еще что-нибудь вытащить из нее, а? Дела-то ведь очень хреновые. Надо бы нам, наверное, как-то всем вместе…
– Ты серьезно? – Непонятно было – она смеется над ним или издевается над ситуацией. Неужели опять за старое?..
– Я – серьезно. Позвони, пригласи приехать. У меня, к сожалению, сегодня все дела стоят – суббота, будь она проклята. А теперь из-за Ефима… а-а, что говорить! – Он в отчаянии махнул рукой.
– Подожди, я опять ничего не понимаю, – перебила жена. – Какое тебе, собственно, дело до Ефима? Вас же ничто не связывает, насколько мне известно! И слава богу!
– Кто тебе сказал?
– Ты говорил всегда. И я была уверена. Разве не так?
– О-ох!.. – все, что и оставалось Ивану Игнатьевичу. Да, он нигде не афишировал своих контактов с Силиным. Но теперь уже скрывать от жены служебные тайны не было причины.
Он рассказал ей о том, как Ефим на его капиталы приобрел пакет акций собственного предприятия, что эти акции были записаны на имя Силина, поскольку посторонние лица в ЗАО не допускаются, и, наконец, что Силин, лишившись своих собственных акций, отдал в чужие руки и те, что принадлежали ему, Ивану Шацкому.
Кажется, до супруги дошло.
– Там… была большая сумма? – осторожно спросила она.
– Очень, – вздохнул Иван.
– Ну сколько? – Ее настойчивость злила.
– Триста тысяч. Устроит?
– Всего-то? – хмыкнула она.
– Долларов!
– Боже! Откуда у тебя такие деньги?! – даже испугалась она.
– Это не мои. Это средства фирмы.
– И как же ты намерен их вернуть? В суд, что ли, подать?
Эти ее ментовские заморочки выводили его из себя. Но нужно было терпеть.
– Чтоб подать в суд, надо знать – на кого. А потом, я ж тебе объяснил, что записаны они на Ефима. И только он один может ими распоряжаться: продавать, покупать, это хоть ясно?
– Не злись, – примирительно сказала жена. – Я понимаю, тебе нелегко, но… рассосется. Давай я и вправду позвоню Элке. Пообедаем вместе, поговорите. Господи, ну надо же такое?!
Телефон на Комсомольском не отвечал. Уж не случилось ли и с ней чего-нибудь, предположил было Иван Игнатьевич. Татьяна лишь неопределенно пожала плечами. Кажется, она догадывалась, где и с кем могла до сих пор находиться младшая сестричка. Вот же мерзавка!
Повторные звонки через час и еще через полчаса тоже ничего не дали. Молчал и автоответчик. Либо она его вообще не включила, либо с телефоном не в порядке, либо… Напрашивались самые скверные мысли.
Иван предложил прокатиться до Комсомольского, благо от Таганки по кольцу – без проблем. Но Татьяна почему-то была уверена, что Элка дома, и не одна, а потому и не снимает трубку. Вообще бы устроить ей хорошую порку, закатить скандальчик – по-семейному, да неловко перед посторонними. Таковыми Татьяна считала своего благоверного и, естественно, этого Турецкого, который и сам с ходу положил глаз на девку. Словом, похоже, спелись. Ну никакой совести!..
А в голове Татьяны тем временем зародился хитроумный план, такой заковыристый, что не всякий разберется. Зная, что начальник по субботам всегда на службе, она позвонила в приемную МУРа. Трубку сняла Людмила Ивановна, как обычно.
Татьяна спросила, не сильно ли занят Вячеслав Иванович, а то у нее возникли некоторые детали по вчерашнему разговору. Секретарша поняла, попросила подождать, а потом Татьяна услышала голос Грязнова:
– Слушаю, Татьяна Кирилловна, какие проблемы?
– Извините, мне неудобно вас беспокоить, но… понимаете, я хотела бы посоветоваться с товарищем Турецким. Приехал из командировки мой муж и сообщил новые факты. Как бы мне это сделать? И еще, удобно ли беспокоить сейчас Александра Борисовича?
Любого могла бы провести она, но не Грязнова. Быстро сопоставив одно, другое, третье, Вячеслав Иванович сообразил, что, скорее всего, не Саня нужен женщине, а ее собственная сестра и подозрения Татьяны на сей раз небезосновательны. Ай да сестрички! Но ответил предельно серьезно, будто он забыл, что как раз Турецкий никакого отношения к делу, с которым вчера явились дамы, не имеет. А если и имеет, то в сугубо личном плане.
– Вряд ли вы, Татьяна Кирилловна, сможете найти в ближайшие часы Александра Борисовича. Да и собственную сестру – тоже. Дело в том, что они поехали за город, на ту дачу, что имеется у Силиных по Калужскому шоссе. Александр Борисович предложил на всякий случай проверить. Обещал оттуда позвонить. Не исключаю, что, если его подозрения подтвердятся, мне придется тоже туда смотаться. А что вы сказали о новых фактах, которые сообщил ваш муж?
– Видите ли, Вячеслав Иванович, эти факты касаются скорее деловых взаимоотношений наших мужей, и связи с пропажей Силина они не имеют. Но я подумала…
– Смотрите, как считаете лучше. Вам место в моей машине всегда найдется. Если захочет супруг, найдем и ему. Так что звоните. Я пока на месте.
Татьяне показалось, что предложение Грязнова прозвучало как-то двусмысленно, и задумалась: надо ли именно так его и понимать? Известие об Элкиной поездке, конечно, меняло дело в корне. Но с другой стороны, с какой это кстати «важняк» из Генпрокуратуры забросил все свои дела и помчался решать Элкины проблемы? Ведь нет еще ни уголовного дела, ни даже заявления. Или и этого Элка успела охмурить?..
Иван пытался разобраться в услышанном. Ну Грязнов – понятно. А при чем здесь какой-то Турецкий?
Татьяна, продолжая думать о своем, небрежно пояснила, что он вовсе не «какой-то», а государственный советник юстиции третьего класса, или, говоря военным языком, генерал-майор. Кстати, достаточно молодой и очень симпатичный. И надо бы спасибо сказать, что он, видимо, взялся-таки помочь Элине в ее беде. Не как другие, которые только о себе и думают.
Шацкий кивал, а потом, когда она замолчала, выдал вдруг такое, отчего у Татьяны словно помутилось в глазах:
– Это надо понимать, что у Элки появился очередной ё…? На молодых и симпатичных потянуло? А муж – хрен с ним! Побоку?!
– Прекрати! – в необъяснимой ярости выкрикнула она, чувствуя, что ее душит спазм. – Дурак бессовестный! Свинья! На себя посмотри, скотина!
Он оторопел.
– Эва-а… – протянул в растерянности. – Гляди, как далеко зашло-то… Ну извини-и… А ведь верно говорят, что у голодной куме только хер на уме. Надо же! – И быстро вышел из комнаты.
А несколько минут спустя, в течение которых Татьяна бессильно сидела на стуле, громко и страшно хлопнула входная дверь.
И Татьяна снова отчаянно зарыдала, вжимая кулаки в мокрые глаза и понимая, что вызван этот поток слез не хамством мужа, а ее собственной ненавистью и завистью к той суке, к которой он наверняка и ушел.
Ну ушел – и ушел! Может, оно и к лучшему…
Весь день телефон молчал.
Татьяна бесцельно слонялась по квартире. Пробовала смотреть телевизор, тут же выключала. Хотелось тишины. Наконец, когда стало уже смеркаться, раздался звонок. Это был Грязнов.
– Татьяна Кирилловна, а ведь мне придется сообщить вам неприятную новость… Сестра не звонила?
– Нет. А что – с ней что-нибудь?!
– Там-то все в порядке. Александр Борисович обнаружил-таки тело Силина. Со следами жесткого допроса. Как сказал судмедэксперт, недельной давности… Такие вот пирожки, дорогая моя. Примите соболезнования.
– А Элла – что?
– Переживает, естественно. Супруг ваш как?
– Не поняла.
– Ну я в том смысле, он как, делу помощник?
– Да какой, к черту? Извините, Вячеслав Иванович. Нету его уже. Укатил со своими проблемами.
– Ясненько. Ну тогда вы мне напишите заявление по поводу похорон, дам, сколько потребуется, дней и прочее. Будут трудности, звоните. Извините за беспокойство. А Элина должна тоже вот-вот подъехать.
– Вячеслав Иванович! – она воскликнула, будто испугалась, что Грязнов сейчас положит трубку и в доме опять воцарится мертвая тишина. – Простите… Я хотела спросить: известно уже, кто его так?
– Могу только предположить. Крутые ребята. Отморозки.
Шацкий маялся от невнятной тоски и вынужденного безделья. Лилька охотно приняла его: выходные были для нее пустыми днями. Его неожиданное появление – визит накануне был скорее традиционным, профилактическим, – да еще с дорожной сумкой в руках, с которой он обычно летал в командировки, подсказывало бывшей супруге, что Ванька наверняка сбег от сварливой милиционерки. И потому она, исключительно из застарелого чувства мести и когда-то ущемленного самолюбия, решила во всей полноте продемонстрировать незадачливому супругу, что он потерял, переметнувшись от нее к более молодой. И уж постаралась!
Представив на минутку предыдущее его посещение в качестве разминки перед длительным сафари или как легкий перекусон в «Макдоналдсе» перед пышным обедом в ресторане «Обломов», она устроила Шацкому такое пиршество, что он полностью отключился от всех своих служебных проблем. А его собственная месть жене показалась ему куда как сладкой. Так что, можно сказать, партнеры в своей яростной взаимной аргументации оказались вполне достойными друг друга…
Но – проходит ночь, наваливается закономерная усталость. И при ярком дневном свете лишенная макияжа стареющая кожа и явные морщинки при ближайшем рассмотрении делают страстное лицо подруги не столь привлекательным и возбуждающим, как давеча. А искусственно взбадривая себя, как бы насилуя желание, недолго дойти и до пресыщения, и уж тогда, как говорится, никакой подъемный кран не поможет. Лилька же, словно пожилая мадам из анекдота, вероятно, решила, что в последний раз, и та-акое вытворяла! Ха! Да кинуть все, забрать деньги и смыться к чертовой матери… подальше от всех!..