Покидая таверну, докеры сообща преодолели две злополучные ступени и, нетвердо держась на ногах, разбрелись по домам. Джон пошел на корабль. Он жил на пароходе уже несколько суток. Со дня на день он должен уйти в море. Полли думает небось, что ее Джон давно уже в рейсе. Она приезжала на той неделе в Глазго. Конечно, всплакнула, но держалась все-таки молодцом. Докер замурлыкал песенку, которую пели в таверне: «Ах, как жаль нам тех, кто остался на берегу…»
Поднявшись на палубу, Крошоу вспомнил, что не сказал самого главного Крейчи. Раз Стефан стал на его место, пусть он следит, чтобы корабли грузили комплектом, а не так — лафеты отдельно, стволы отдельно. Стивидор обязан следить за порядком. Пусть никто не говорит, что это не его ума дело. На его месте Вильям сказал бы то же самое… Да какого черта волынят со вторым фронтом!
Джон решил снова пойти на берег.
У трапа вахтенный задержал Крошоу — капитан запретил уходить с корабля. Возможно, ночью будут сниматься.
— Мне обязательно надо повидать Стефана Крейчи… — пьяно возразил Джон. — Почему это не нашего ума дело? Почему? Я ему только скажу и вернусь. Мне больше там нечего делать, — Мысли докера путались, он тяжело шевелил языком. Джон Крошоу давно не был так пьян.
— Эге, друг! Да ты уже тепленький! Небось заглянул в «Кружку Джона» и опять туда тянет… На кого ты ворчишь? Понимаешь меня — капитан запретил.
Вахтенный шутливо и добродушно говорил с Крошоу., В душе завидовал — вот хорошо набрался! А Джон не хотел уступать:
— Но я же вернусь. На мачте еще не подняли отходного флага… Или ты думаешь, что я не хочу плыть к русским?.. Как бы не так! Я только скажу Крейчи насчет погрузки… А второй фронт открывать надо, и чтобы без дураков… Скажи, отходные еще не подняли?
Вахтенному надоело убеждать пьяного.
— Отходные поднимают в мирное время. Сейчас незачем распространяться, когда кто уходит… Иди спать. Завтра поговорим о втором фронте.
Даже в нетрезвом состоянии Джон Крошоу оставался покладистым и добродушным. Столкнувшись с неодолимым препятствием в лице вахтенного, Джон смирился и, послушав совета, отправился в кубрик, продолжая бормотать что-то о втором фронте.
4
Предчувствия, одолевавшие Черчилля перед полетом в Штаты, едва не оправдались самым катастрофическим образом. Глава британского кабинета провел всего один день в Вашингтоне и вылетел в Гайд-парк, где отдыхал президент в своем имении. Вообще в эту поездку Уинстон Черчилль чувствовал себя в роли шахматиста, попавшего в тяжелый цейтнот. Он торопился в Лондон успеть к началу затеянной им большой игры. Но и здесь, на американском континенте, премьера задерживали важные, совершенно неотложные дела. Прежде всего его заботила проблема «Тюб Эллоиз» — атомной бомбы, которую готовят американские физики под руководством знаменитого Нильса Бора, бежавшего из оккупированной Дании.
Посадка в Гайд-парке прошла неудачно: тяжелая машина едва не скапотировала. На аэродроме все замерли — еще секунда, и воздушный корабль превратится в груду изуродованного металла. Непостижимо, как пилоту удалось выровнять самолет? Черчилль вышел бледный от пережитого страха, но быстро овладел собой и пошел к Рузвельту. Президент сидел за рулем автомобиля и не выходил из кабины: последнее время ноги совсем перестали слушаться. Он, дружески улыбаясь, приветствовал гостя и усадил его рядом с собой.
— Могу вам сказать, дорогой Уини, вы родились под счастливой звездой! — Президент, забыв об окружающих, фамильярно назвал Черчилля так, как называл его только наедине. — Я чуть не умер от испуга за вас.
— Я мог бы умереть не только от испуга, — сказал Черчилль. — Но, как видите, все обошлось благополучно.
— Знаете что? — предложил Рузвельт. — Давайте немного рассеемся после этого неприятного эпизода. По дороге в Гайд-парк я покажу вам великолепную картину Гудзона. Это немного в сторону. Уверяю, вы никогда в жизни не видели более величественного пейзажа!
Ехали вдвоем — Черчилль и Рузвельт. Президент сидел за рулем. Остальные машины шли сзади. Первозданная, суровая панорама Гудзона в самом деле поражала своим величием. Дорога шла над обрывом. Глубоко внизу река величаво несла свои воды, похожие на остывающее серебро. Но и здесь неприятности, словно рок, преследовали британского премьера. Он пережил страшный момент, когда машина вдруг повисла над головокружительным обрывом. Рузвельт каким-то чудом сумел удержать ее на самом краю.
— Ничего, ничего!.. Все будет в порядке, все будет в порядке, — повторял он, впившись в ручной тормоз и задним ходом пытаясь вывести машину на узкую дорогу.
Передние колеса остановились у пропасти. Сквозь стекло кабины, точно из окна самолета, Черчилль увидел спадавшие уступами скалы, верхушки сосен, растущие глубоко внизу на берегу Гудзона. Холодок пробежал по спине премьера. Машина взревела и подалась назад. У Черчилля вырвался вздох облегчения.
К тому времени, когда остальные подоспели к месту происшествия, все действительно было в порядке. Рузвельт вытер платком выступивший на лбу пот. Его британский гость выбрался из кабины, подошел к обрыву и осторожно заглянул вниз. Только сейчас в полной мере ощутил Черчилль опасность, от которой избавился вместе с Рузвельтом. До подножия скал было несколько сот футов. Попробовал шутить:
— Не слишком ли много для двух государств потерять руководителей в одной катастрофе?!
— Провидение за нас, — набожно возразил Рузвельт. — В этом я вижу доброе предзнаменование. Господь бог нам поможет благополучно миновать пропасть, в которую тянет нас Гитлер.
Но пропасть войны все еще грозила поглотить Черчилля. На другой день после приезда в Гайд-парк Черчилль получил шифрограмму — Тобрук капитулировал. Роммель взял в плен двадцатипятитысячный гарнизон. Это поразило как громом — ведь только накануне вечером Окинлек прислал утешительную телеграмму — гарнизон крепости достаточно силен, продовольствия хватит на девяносто дней, вооружения тоже достаточно. Из Штатов в Тобрук на быстроходных судах отправили сотню пушек и триста танков «Шерман». Они не поспели к развязке. Катастрофа наступила раньше.
Тобрукский гарнизон сдался противнику, располагавшему вдвое меньшими силами. Теперь войска Роммеля находились в нескольких переходах от Каира. Немцы подходили к дельте Нила. Итальянское радио передавало: Муссолини готовится к поездке в Африку, чтобы участвовать в триумфальном вступлении в Александрию.
Фатальные неудачи преследовали Черчилля. За последние сто дней он потерял значительную часть империи на Дальнем Востоке. Потеряны Малайя, Сингапур, Бирма, и вот неудачная битва в пустыне, которая завершилась падением Тобрука. Теперь все висело на волоске, как он сам вчера висел над Гудзоном… К довершению неприятностей, Идеи молнировал из Лондона — Джон Уорлд Милн готовится внести в парламент вотум недоверия правительству. Оппозиция намерена использовать военные неудачи и отсутствие премьера в Лондоне. Власть может ускользнуть из рук Черчилля. Не самое ли это страшное?
Черчилль заторопился. Обстановка настоятельно требовала его немедленного возвращения в Англию. Скомкав переговоры, британский премьер вылетел из Вашингтона. Договориться с Рузвельтом удалось лишь об одном — в Соединенных Штатах решено строить атомный завод. Секрета атомной бомбы американцы ему не открыли, но Черчилль надеялся, что все же удастся извлечь пользу из этого смертоносного оружия.
Премьер вернулся в Лондон в тот день, когда из Исландии вышел в море караван судов, предназначенных для России. Это был самый большой караван, отправленный во время войны в русский порт Мурманск. В переписке британского адмиралтейства он шифровался знаками «PQ-17».
5
Еще в апреле сорок второго года на главную базу британского военно-морского флота в Скапа-Флоу пришла американская эскадра во главе с линейным кораблем «Вашингтон». Вместе с линкором пришли в Европу два тяжелых крейсера, мощный авианосец «Уоси» и шесть эскадренных миноносцев — не чета тем старым коробкам, что были получены англичанами в обмен на заокеанские базы.
Черчилль не раз обращался к американцам с просьбой прислать эскадру для усиления британского флота в северных подах. Он жаловался, что германские подводные лодки, действующие методом «волчьей стаи», приносят большие и невосполнимые потери, срывают поставки американского вооружения в Европу. Британских военно-морских сил хватает только на нужды собственной обороны, и он, Черчилль, не в состоянии обеспечить надежным конвоем те караваны, которые идут к русским в Мурманск. Рузвельт согласился с премьером.
С приходом американской эскадры Черчилль вздохнул свободнее — соотношение сил на северном военно-морском театре резко изменилось в его пользу. Теперь кое-что можно выделить для операций на Мадагаскаре.
В переговорах с Рузвельтом Черчилль никогда не упоминал о мадагаскарской операции. Это было его частным делом, и он полагал, что американцев незачем раньше времени посвящать в такие детали. Возможно, что мадагаскарская операция в ходе войны будет иметь частное значение, но британский премьер придавал ей серьезное значение с точки зрения возможных перспектив. Этот французский остров у восточного побережья Африки остался после капитуляции Франции в руках петэновского правительства. Но его в любой день могут захватить немцы. Тогда он превратится в германский опорный пункт на британских коммуникациях. Ведь путь в Индию, на Ближний и Дальний Восток теперь лежит вокруг Африки и неизменно мимо острова Мадагаскар. Поэтому лучше всего иметь остров в своем распоряжении.
С точки зрения событий в России Мадагаскар тоже мог иметь немаловажное значение. Для Черчилля это было политикой дальнего прицела. В том случае, если падет Сталинград и Гитлер вторгнется в русское Закавказье, военная обстановка потребует незамедлительных действий. И тогда захолустная морская дорога вдоль африканского континента превратится в большую столбовую дорогу к юго-восточной России.
Генерал де Голль назойливо предлагал свои услуги в оккупации Мадагаскара. По многим соображениям премьер отклонил предложение де Голля, точнее — не сказал ни да, ни нет, решив провести оккупацию только силами английских войск.
В конце апреля скоростной конвой с штурмовыми войсками вышел в направлении порта Диего Суарес, места решающей схватки за Мадагаскар. Де Голль, успокоенный обещанием, что в нужный момент его поставят в известность, спокойно пребывал в отеле «Рембрандт». А в это время на рассвете 5 мая передовые отряды штурмового десанта ворвались в Диего Суарес и завязали бой за овладение портом. Ближе к полудню все было кончено. Вишийский губернатор Мадагаскара приказал французским войскам прекратить сопротивление.
Премьер с вечера не покидал картографического кабинета. Он нетерпеливо расхаживал от одной карты к другой и требовал, чтобы ему непрестанно доносили о положении на острове. Через полчаса после капитуляции Мадагаскара Уинстон Черчилль уже знал об этом событии. Премьер грузно шагнул к столу, энергично потер руки. Мадагаскар под контролем британских вооруженных сил! Рузвельт и не предполагает, что он помог ему выполнить мадагаскарскую операцию.
К концу июня значительные силы британского военно-морского флота, усиленные американской эскадрой, сосредоточились между Исландией и побережьем Норвегии. Здесь проходила морская трасса на Мурманск. Караваны «PQ» поднимались в северные широты и тайком от немцев проходили к русскому берегу. На этот раз готовилась переброска крупнейшего за время войны каравана «PQ-17» в составе тридцати четырех грузовых кораблей. Москва бомбардировала Лондон шифровками с запросами, когда наконец пойдут военные грузы. В Москве было хорошо известно, что в английских портах сосредоточилось больше сотни груженых пароходов, готовых к отправке в Мурманск. Черчилль сам ответил Сталину, еще перед отъездом в Штаты. Он телеграфировал — следом за «PQ-17» пойдут другие караваны. Произошла только временная заминка. Сейчас на северной трассе сосредоточиваются крупные военно-морские силы союзников. Пусть Сталин не беспокоится…
И в самом деле, десятки военных кораблей, сосредоточенных на севере, гарантировали безопасность морского каравана. Один только конвой грузовых пароходов состоял из шести эскадренных миноносцев, двух кораблей противовоздушной обороны, нескольких подводных лодок и десятка мелких быстроходных, хорошо вооруженных судов.
Силы поддержки состояли из четырех британских и американских крейсеров и трех эскадренных миноносцев. Ими командовал контр-адмирал Гамильтон.
Кроме того, в непосредственной близости от каравана на западе крейсировали тяжелые линкоры «Герцог Йоркский» и «Вашингтон», авианосец «Викториес», три крейсера, большая флотилия эскадренных миноносцев. Значительная группа — одиннадцать русских и английских — подводных лодок дислоцировалась вдоль северного побережья Норвегии. Их командирам поставили задачу — в случае появления противника, в частности линкора «Тирпиц», решительно атаковать вражеские корабли и предупредить главные силы о действиях германского флота.
В общей сложности для охраны морского каравана в Мурманск сосредоточилось свыше пятидесяти боевых кораблей. Они бы могли принять бой чуть ли не со всем германским военно-морским флотом. Как выяснилось позже, силы англо-американского военного флота, сосредоточенные вокруг каравана, в пять раз превышали мощь фашистской эскадры, выступившей против торговых судов, направлявшихся в Мурманск.
Караван торговых и военных судов — целый флот в составе почти ста вымпелов — вышел из Исландии 27 июня 1942 года. Уже в море капитаны грузовых судов вскрыли запечатанные пакеты. В приказе был указан маршрут — подняться в северные широты, обойти с севера остров Медвежий, после чего направиться в Мурманск.
Только командующий силами прикрытия контр-адмирал Гамильтон получил пакет иного содержания. Ему предписывалось не плыть дальше острова Медвежий, который расположен между Шпицбергеном и северными берегами Норвегии.
6
К пирсу подкатил «джип», набитый американцами. Солдаты теснились в машине, как сардины в консервной банке. Водитель лихо затормозил у трапа и весело крикнул:
— Здорово, лаймы! Что нового на белом свете?.. Вываливайтесь, ребята, дальше не повезу, — повернулся он к своим пассажирам.
Солдаты выбрались из машины и присоединились к группе, стоявшей на берегу возле борта «Ланкастера».
Лаймы — лимоны, шутливое прозвище английских моряков, которым их окрестили американцы. На севере моряков пичкали лимонным соком, чтобы не пристала цинга. С парохода ответили:
— Сам ты недозрелый лимон! Одичали здесь, как койоты… Может быть, слышали — третий год идет война с Гитлером. Последняя новость!
Кто-то добавил:
— Откуда им знать. Лапают исландских девок, вот и вся война…
На пароходе засмеялись, но с берега добродушно парировали шутку:
— То-то вы крепко воюете! Говорят, Монтгомери занял Берлин…
Джон Крошоу стоял, облокотившись о планшир, и сверху глядел на толпившихся американских солдат, которые от нечего делать собрались на берегу. Ему тоже хотелось принять участие в словесной перепалке, но он как назло не мог сразу придумать хлесткой фразы. Вот если бы был здесь Вильям!.. Он бы любого заткнул за пояс. В карман за словом не лазил. Все же Джон крикнул:
— Не надоело вам здесь кормить комаров?
— Кому — нам? — Джону ответил водитель «джипа», сидевший в кабине. — Да знаешь ли ты, большая голова, что мы отдаем комарам больше крови, чем вы на втором фронте!
Джон не нашелся что ответить, но его поддержал кочегар, который тоже протиснулся к борту:
— А ты приезжай сам. Будем воевать вместе. Бьюсь об заклад, что не такой уж ты храбрый!
Матрос, стоявший справа от Джона, тот самый, который нес вахту у трапа перед уходом из Глазго, добавил насмешливо:
— Уж не думаете ли вы, что Исландия и в самом деле передовые позиции? Глядите, как бы рыбаки вас не прогнали отсюда. Не пугайте им рыбу.
Разговор, начавшийся в шутливом и добродушном тоне, грозил перейти в обидный спор, полный взаимных упреков и желчных уколов. Американские части высадились в Исландии в прошлом году и с тех пор прочно обосновались на этом уединенном острове. Жители протестовали, но американцы с этим не считались и не собирались покидать остров. На это и намекал матрос, ввернувший фразу о рыбаках. Но разгоравшийся колючий спор вдруг погас сам собой.